Страница 9 из 9
Все эти ритуалы могут показаться слишком сложными, но Агус заявил, что теперь они гораздо проще, чем раньше. Его родители родились в области Алук, исповедующей анималистическую религию, но в шестнадцать лет его отец перешел в католичество. У Агуса есть теория на этот счет:
– В Алуке семь тысяч семьсот семьдесят семь ритуалов. Это слишком сложно, и люди уходят в другую религию.
Я не сказала бы, что в христианстве мало ритуалов, но отцу Агуса виднее.
Когда пришел священник с громкоговорителем и начал проповедь, толпа замолчала. Я не понимала слов, но улавливала, когда время от времени он обращался к покойному с нарастающим «РО-винус ЛИН-ТУ-У-У-УН!». Он говорил минут двадцать и уже начал терять внимание толпы. Снова и снова он выкрикивал в микрофон, словно рокер на концерте, слово «КО-О-ОО-ОИ-И-И-И-И!». Знаете, когда вы сидите рядом с оратором и тут он внезапно выкрикивает «КО-О-О-О-ОИ-И-И-И-И!», это действует опустошающе. Агус сказал, что это переводится примерно как «послушай!». В последние годы сценарий тораджанских похорон (равно как хореография и костюмы) черпает подсказки из различных телешоу.
Ровинус умер – если использовать термины западной медицины – в конце мая, за три месяца до его похорон. Однако согласно тораджанским обычаям, Ровинус до сих пор оставался жив. Пусть он и прекратил дышать, но его физическое состояние было определено как лихорадка, болезнь. Эта болезнь будет продолжаться, пока в жертву не принесут первое животное – буйвола или свинью. После жертвоприношения макарудусан («испустить последний вздох») Ровинус сможет наконец-то умереть вместе с животным.
За два года полевых исследований в Торадже антрополог Димитрий Цинтьилонис подружился с местной женщиной Не’Лаюк, которая относилась к Димитрию как к сыну. Он вернулся девять лет спустя и предвкушал радость Не’Лаюк от встречи, однако обнаружил, что она умерла за две недели до его приезда. Димитрий пришел в ее дом, и его провели в заднюю комнату. Один из членов семьи объявил Не’Лаюк, что Димитрий вернулся.
Глядя в ее лицо, я присел рядом и прошептал приветствие. И хотя с одной стороны ее лицо начало разлагаться, она выглядела спокойной и безмятежной… она всего лишь «заснула» (мамма) и «знала» (натандай), что я приехал. Более того, она могла меня слышать и видеть; на самом деле она не была «мертва» (мате); она была всего лишь «больна» (хот) и «могла все воспринимать» (насадинган апа-апа»).
В Торадже до похорон тело содержат дома. Звучит не так уж и шокирующе, если не знать, что это может продолжаться от нескольких месяцев до нескольких лет. Все это время члены семьи мумифицируют покойника и заботятся о нем: приносят еду, меняют одежду и разговаривают с ним.
В свой первый визит в Тораджу Пол спросил Агуса, насколько это необычно – держать умершего родственника в доме. Агус рассмеялся в ответ.
– Когда я был ребенком, мой дедушка оставался в нашем доме семь лет. Мы с братом спали с ним в одной кровати. Утром мы его одевали и ставили к стене. Ночью он возвращался в постель.
Пол описывает смерть в Торадже такой, какой ее увидел, – не «железный занавес», не непроницаемая стена между живыми и мертвыми, но граница, которую можно перейти. Согласно анимистической системе верований, нет разницы между человеческими и нечеловеческими аспектами природы: животными, горами и даже мертвыми. Беседа с умершей бабушкой позволяет создать связь с ее духом.
Священник замолчал, его последнее усиленное колонками «КО-О-О-О-ОИ-И-И-И-И!» милосердно затихало. Пол подкрался ко мне сзади и прошептал:
– После того как в жертву принесут буйвола, возможно, за ним последует один из туристов.
В этот момент к буйволу подошли двое мужчин. Один продел голубую веревку через кольцо в его носу и ласково почесал ему подбородок. Похоже, буйвол не заметил, что оказался в центре внимания. Второй присел на корточки и привязал ноги буйвола к деревянным кольям, вбитым в землю.
Я ждала сама не знаю чего – возможно, что снова начнется пение, возможно, что запоют все члены семьи. Но мужчина быстрым движением поднял морду буйвола за веревку, достал из-за пояса мачете и перерезал ему горло. Буйвол встал на дыбы, демонстрируя мускулы и рога. Он попытался убежать, но веревка удержала его на месте. На его шее виднелась ярко-красная рана, но крови не было. Первый раз мужчина разрезал недостаточно глубоко.
Несколько мужчин подбежали и схватили веревку, продетую через нос буйвола, но тот отчаянно сопротивлялся. Он вырывался и брыкался, выставляя на обозрение свою разорванную трахею. Смотреть на это было непросто. Мужчина вытащил мачете из-за пояса и во второй раз рассек шею животного. На этот раз из горла буйвола толчками полилась красная кровь.
Буйвол с силой рванулся назад и освободился от привязи. Он споткнулся и ринулся направо к толпе. Началась паника и крики. Съемки моей маленькой видеокамеры стали похожи на видеоряд из фильма «Монстро», с тяжелым дыханием за кадром и землей в объективе. Толпа стала уплотняться вокруг меня, и я порезала руку об угол бетонного столба.
Я была уверена, что кто-нибудь (возможно, я) падет жертвой мести буйвола, но участники обряда поймали его и утащили обратно в центр двора, где он наконец упал и замер, и его кровь вытекла из шеи, образовав лужу. Причитания и нервный смех толпы слились в сложную полифонию. Опасность вернула похороны к жизни.
Агус возбужденно говорил по телефону.
– Что случилось? – спросила я у Пола.
– Мы должны привезти свинью.
– И где мы достанем свинью?
– Агус как раз договаривается. Невежливо явиться без свиньи.
Джип был забит под завязку. В нем сидели я, Пол, Агус и Атто, пятнадцатилетний парень, которого мы подвозили до удаленной деревни. Для свиньи места не было.
Агус положил телефон и объявил:
– Завтра мой друг на мопеде привезет свинью.
Атто всю дорогу неистово переписывался с кем-то, что можно было ожидать от подростка, оказавшегося в машине со взрослыми. Во время обряда манене могилы его дяди и дедушки будут открыты. Оба его родственника умерли еще до его рождения, так что он встречался только с их трупами.
В этой деревне не было центральной площади, она состояла из нескольких отдельных поселений. Большинство местных жителей, включая наших хозяев, занимались выращиванием риса. Они жили в семи тонгконан (просторные тораджанские дома на сваях), расположенных вокруг общего двора. Кукарекали откормленные петухи. Тощие собаки гонялись за петухами, а смеющиеся дети – за собаками. Женщины монотонными, завораживающими движениями молотили палками недавно собранный урожай риса.
Люди стекались в деревню, чтобы начать чистить десять или около того домов-могил, которые стояли отдельной группой. Тяжелые висячие замки на дверях могил были новинкой. Дело не в том, что соседи не доверяют друг другу, а в том, что несколько лет назад одну мумию украли из деревни, вывезли в Рантепао и продали в частную коллекцию. Жители деревни узнали, кто украл мумию, и поехали в Рантепао, чтобы выкрасть ее назад. Несколько мужчин обсуждали предстоящее проветривание домов-могил. Местного жителя по имени Джон Ганс Таппи похоронили два года назад. Через открытую дверь можно было увидеть его гроб из темного дерева, стоящий на подпорках в углу. Сын Таппи беспокоился, что воздух внутри слишком влажный.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.