Страница 8 из 9
Но еще более сюрреалистичным было то, что открывалось за гробами: тау тау – тораджанские деревянные копии мертвецов в полный рост, сидящие рядами, словно деревенский совет старейшин. Они представляли собой души неведомых обладателей костей, разбросанных по пещерам. Более старые тау тау были вырезаны довольно грубо – белые огромные глаза и сбившиеся парики. Новые тау тау шокировали реалистичностью своих тонко вырисованных лиц, убедительными бородавками и испещренной сосудами кожей. На них были надеты очки, одежда, драгоценности, и казалось, будто они вот-вот пошевелят тростью или пригласят подняться к ним.
Внутри темных пещер черепа лежат в расщелинах и на естественных выступах скалы. Некоторые из них искусно уложены в пирамиды, а другие перевернуты. Одни выбелены, а другие позеленели от покрывающего их мха. У некоторых изо рта небрежно торчит сигарета. А одна нижняя челюсть (остальная часть черепа отсутствовала) курила две сигареты сразу.
Пол позвал меня за собой в небольшое отверстие, которое, как я думала, было еще одной пещерой. Присев на корточки и вглядываясь в темноту, я поняла, что придется ползти на животе.
– Ну уж нет, я останусь здесь, – сказала я.
Пол не раздумывая пополз в отверстие, ведь время от времени он спускается в заброшенные шахты по добыче меди и пемзы в Лос-Анджелесе (что, конечно, неудивительно для Пола). Полы его бархатного сюртука исчезли в отверстии.
Мой телефон – единственный источник света – показывал всего 2 % зарядки, так что я его отключила и уселась в темноте среди всех этих черепов. Прошли минуты – может быть, пять, может быть, двадцать, – когда тьму пробил свет фонаря. Это была семья индонезийцев-туристов из Джакарты: мама и несколько подростков. Должно быть, для них я выглядела как опоссум, выхваченный из тьмы фарами машины на фоне стены гаража.
Один юноша ростом не выше моего локтя обратился ко мне на любезном и возвышенном английском:
– Прошу прощения, мисс. Если вы направите ваше внимание в камеру, мы создадим фотографию для Instagram.
Сработала вспышка, и мое изображение отправилось в интернет с тегом #LondaCaves. Странно, но в тот момент я вполне могла понять, почему фотография с двухметровой белой девушкой в платье в горошек, сидящей в углу пещеры, под завязку наполненной черепами, отлично подходит для Instagram. Они сделали несколько фотографий и двинулись дальше.
Я проснулась отдохнувшей после четырнадцатичасового коматозного сна в отеле в Рантепао. Вскоре мы должны были встретиться в лобби с нашим гидом, Агусом (произносится «Ах Гуус»). Он был симпатичным, подтянутым и невысоким. Агус сопровождал голландских и немецких туристов в походах в джунгли и сплавах на рафтах вот уже двадцать пять лет. С Полом у них установились особые отношения, основанные на общем интересе к мертвым. Агус сказал, что манене (ритуал, ради которого мы приехали) будет проведен только на следующий день («в установленный в Торадже срок»). Но нас уже ждало другое приключение – аперитив перед манене: тораджанские похороны.
Мы прокатились на джипе Агуса по бесконечным грязным дорогам, протянувшимся среди изумрудно-зеленых холмов. Несколько миль нам пришлось следовать за мопедом с мохнатой черной свиньей, привязанной позади водителя ярко-зеленой веревкой. Я наклонилась вперед: жива ли свинья? Словно в ответ, ее копытца задергались.
Агус поймал мой взгляд.
– Свиней на мопеде перевозить сложнее, чем людей. Они вырываются.
Свинья направлялась на те же самые тораджанские похороны, что и мы. Но одному из нас не суждено было вернуться обратно.
Похороны были слышны издалека: из-за барабанов и цимбал. Выйдя из машины, мы попали в человеческий водоворот, следующий за телом, помещенным в копию традиционного тораджанского дома. Эти дома не похожи ни на какие другие жилища: установлены на сваи, крыша с двух сторон устремляется к небу. Уменьшенная копия такого дома с трупом внутри была водружена на плечи тридцати пяти молодых мужчин. После того как покойник был пронесен вокруг центрального двора, туда протиснулась толпа. Она двигалась медленно: дом оказался тяжелее, чем предполагалось, и люди останавливались каждые тридцать секунд или около того, чтобы отдохнуть.
Посреди площади стоял буйвол, мощный, но смирный. Его присутствие туманно намекало на неизбежное. Привязанный к столбику короткой веревкой, он был похож на ягненка, оставленного на съедение тираннозавру в парке Юрского периода. Как сказал Чехов: «Если вы в первом акте повесили на стену пистолет, то в последнем он должен выстрелить».
Туристов (по крайней мере, тех, в ком я могла распознать туристов благодаря их белой коже и европейскому акценту) оттеснили в дальний угол двора. Это главный вопрос туристической индустрии мертвых Тораджи – как подпустить туристов близко, но не чересчур. Наше изгнание на галерку казалось мне вполне справедливым, и я плюхнулась на землю, наблюдая, как Пол подготавливает камеру для фотосъемок. В тот день его одежда больше подходила для такой высокой влажности: джинсовый комбинезон, значок шерифа, носки в горошек и ковбойская шляпа.
Кое-кто из туристов не понял намека. Одна пара уселась на складные стулья, как в VIP-ложе, – прямо перед родственниками покойного. Местные были слишком хорошо воспитаны, чтобы попросить их переместиться. Пожилая дама из Германии с явно крашеными светлыми волосами бесцеремонно прошла в центр двора прямо сквозь готовящихся к торжеству, направляя камеру iPad на детские лица, не вынимая изо рта сигарету Marlboro Reds. Мне захотелось взять в руки водевильную трость и вытащить ее оттуда за шею.
Туризм в Тана-Торадже – новинка, а до 1970-х годов и вовсе почти неслыханное явление. Правительство Индонезии активно и вполне успешно развивало туризм на других островах, таких как Бали и Ява. Но в Тана-Торадже есть то, чего нет в других регионах: впечатляющие ритуалы для мертвых. Сегодня остальная Индонезия смотрит на жителей Тораджи не как на «охотников за головами и колдунов», а как на хранителей высококультурной традиции.
Наконец труп прибыл на свое место в центральном дворе. Мужчины, державшие дом покойника, принялись с песнями и охами поднимать и опускать его. Так продолжалось, пока они совсем не выдохлись и не поставили дом на землю, затем вдохнули поглубже и начали снова. Эти движения вверх-вниз были гипнотическими, особенно в сравнении со степенной поступью западной похоронной процессии.
Тело когда-то принадлежало (принадлежит, если вы из Тораджи) человеку по имени Ровинус Линтун. Он был государственным служащим и фермером, и его уважали в деревне. Позади меня стоял постер высотой в полтора метра с портретом Ровинуса. С фотографии смотрел пожилой мужчина в ярко-голубом костюме и с тонкими, как у Джона Уотерса, усами.
Дети, одетые в вышитые бисером костюмы, бежали перед мужчинами, которые несли визжащих свиней, привязанных к шестам. Мужчины скрылись на заднем дворе. Дверь главного дома была завешена тканью с изображением полного комплекта диснеевских принцесс; Белль, Ариэль и Аврора наблюдали, как свиней понесли на убой. Я пыталась понять, была ли моя знакомая свинья – путешественница на мопеде – среди них.
Каждая семья привела свинью или другое жертвенное животное, и каждое было в обязательном порядке зарегистрировано. Существует целая система долгов, из-за которой каждая семья приходит на похороны из года в год. Агус пояснил:
– Сегодня ты приносишь свинью на похороны моей матери, в другой раз я принесу такую же на твои. – Такая щедрость присуща как тораджанским, так и американским похоронам; никто не хочет выказать неуважение к смерти.