Страница 143 из 145
— Мамонька, не тревожь себя. Не плачь! — уговаривал он тихо, ласково мать. — Не бойся. Не пойду я к им на царство… Не порушу твоей воли!..
Говорит… а против воли глубокая тоска и словно сожаление звучат в его решительных словах.
Как только прослышал от окружающих юноша, что его избрали царём, тысячи самых неожиданных, ярких мыслей, надежд и ожиданий закружились вихрем в уме, затрепетали в груди у юноши. Смелые планы, светлые картины счастия народного и величия родины, готовность всем помочь, всех порадовать так теснили сердце Михаилу, что он вскакивал по ночам, тихо, чтобы не разбудить старуху-мать, опускался на пол перед божницею, где неугасимая лампада трепетно озаряла лики святых… И, обливаясь слезами, жарко, целыми часами молился юноша, давал обеты, просил у Бога просветления и сил на такое великое дело, какое сулила ему судьба…
Мать молчала первое время. Но когда пришли верные вести, что посольство уже снаряжено из Москвы, она опять напомнила сыну все свои прежние речи о судьбе царей, рисовала ему положение царства в эту смутную, грозную пору, прямо запрещала принять избрание, и он должен был дать обещание, что откажется от власти… Он понемногу и сам стал страшиться той великой, блестящей, но трудной доли, о которой мечтал и по ночам посылал к Небу свои горячие мольбы…
А сейчас нервный трепет, искренний испуг и волнение матери совершенно захватили, передались и впечатлительному до болезненности Михаилу, и он также резко, с такими же рыданиями твердил послам:
— Нет… нет… И оставьте… и не сказывайте мне ничего…
Выждав, пока успокоились оба, старуха и сын, кротко, но внушительно заговорил митрополит Рязанский:
— Ин добро! Как Господь вам, государям, на душу положит, тако и речёте нам… Да надо ж хотя повыслушать послов земских-то… Нелеть тута при всём народе такие речи вести… и такое действо делать, показывать черни несогласие великое. Вон смутилися люди и то!.. На колени пали… Руки тянут к тебе, старица великая. И к тебе, государь-батюшко… Неужли их смиренное моление отринете!.. Повыслушайте речи посольские. А уж тода… Как Бог пошлёт!..
Истощённая первым, сильным взрывом, только голову молча склонила Марфа, и всё шествие, кроме народа, проследовало в монастырский собор во имя Святой Троицы, стоящий среди обители.
Здесь, после краткого молебствия, Шереметев обратился первый к Марфе. Он в сжатых словах передал ей ход дела, созыв Земского собора, его толки, первое решение, постановленное ещё 7 февраля, и отправку послов на места для более широкого оповещения Земли, для лучшего осведомления о её истинных намерениях и выборе.
— В априлии, день в двадцать первый сызнова собрася весь собор великий Земский, — закончил боярин свой доклад. — Почитай, ото всех городов главнейших подоспели послы, и те вернулись, которые по местам ездили… И бояр первосоветных вызвали из ссылки ихней… штобы никому обиды не было… штобы все прилучилися к делу великому, к избранию царскому!.. Ибо и не бывало ещё на Руси такова примеру доселе, штобы Русь сама себе выбирала царя… Бог ставил их… И ныне то же содеялось! Как единой грудью вся Земля нарекла Михаила Романова царём!..
— Вот слушай, старица великая! Внимай, государь-батюшко… Честь вам станут!..
И боярин дал знак дьяку огласить соборное определение об избрании на царство Михаила.
— Мать честная, старица великая! — снова обратился к ней Шереметев. — Ты видишь ли сей список! Тута целая земля руку приложила… Ужели отринет её моленья слёзные твой юный сын, наш государь преславный!.. Слышь, ещё до согласия до царского, а уж все города присягают ему… Зовёт царя весь народ православный! Склони же слух свой! Дай нам сына на царство!..
— На царство сына дать!.. Ты бы ещё попросил, боярин: «Отдай, мать, сына на смерть, на глум, на поруганье!..» Это — прямее будут речи, чем твои теперь! Я тогда скорее им поверю, пойму их… Жертва великая… Но… ежели бы Бог приказал… Он знает, што творит… Тогда бы я для Родины и сына отдала, не пожалела… для спасенья царства!.. Да теперь не то дело! Коли вам надо иметь кого на престоле, — вы и сажайте себе любого… И сводите сызнова, и заточайте, и схиму принимать их заставляйте!.. Силою, как Шуйского-царя… Живыми в гроб царей своих кладите, отпевайте! Ваша воля! А сына моего нет! Не дам, и не просите! Куды ему! Земля так замутилась! Ему ли совладать, отроку юному, с такой грозою великой!.. Из вас, бояр немолодых, разумных, — и то ни один не совладал в невзгодою великою… А вы теперь… Нет! Сын не пойдёт на трон… Он сам решил! Он сам вам скажет…
— Молю, сестра о Боге! Смягчися, старица великая! — принялся Феодорит увещать старуху. — Слышь, государыня; я пред тобою кладу свою главу! Я, яко пастырь церкви, — именем Господним — прошу тебе так гордо говорити! Народ избрал себе царя по внушению Божию. Ужли тому не покоришься?! Сам Господь его назвал, не люди… «Михаилу на царстве быть!» — такой единый клич раздался на великом соборе Земском! И все присягу дали: царю избранному прямить по чести и повиноваться беспрекословно… Слышала, читали тута запись крестоцеловальную… И помогать собор тот Земский будет, не расходясь, штобы полегше царством править было отроку-царю… Глас Божий был… Упорствовать не можно! Мольбы послушай! Сирота-Земля родная перед тобою и перед государем-батюшкою нашим ныне горько плачет… Верни Земле покой, дай ей царя!.. Соизволь на царство сыну!
— Святой владыко, уж не взыщи и ты… Отец его в полоне, в неволе! Так сыну осталась я одна в охрану. Когда в Кремле сидели мы в осаде… и голодом морили нас столь страшно, што люди тамо людей же… Ох, нет… И вспоминать не могу!.. В ту пору все жёны вышли из Кремля… Лишь я одна осталася, для-ради сына!.. Не как жена, плоть слабая, — как некий крепкий муж, всё вынесла… на што ни нагляделась в ту пору… И волосы тут сразу поседели у меня… Так я и дерзаю говорить здесь перед послами земскими не с робостью смиренной, как жене обычно да ещё в моём сане в иноческом… Хоша и силой тоже постригали… Вы знаете… да и я тово не забыла!.. И, чтобы ево, штобы после Михаила… Нет! Сказала, нет! И он, слышь, не желает!..
— Я не хочу! — прозвучал дрожащий отклик юноши.
— Ещё меня, молю, послушай, честная старица! — выступил неожиданно Палицын.
— Ин, сказывай… толкуй уж заодно! Уста я никому не заграждаю… Да и меня не уломать вам, видит Бог!..
— Пусть слышит Он, што я по чистой правде тебе скажу… И клятву все дадут, миряне и власти духовные, што истину я поведаю… Боишься ты за сына… Разумею! Да, слышь, не пойму: чего тебе бояться надо?.. Бояр боишься… Нету прежней силы у бояр московских да княжат прегордых, што и царям указку подносили… Твоя правда! Часть в полоне томится, на Литве… А прочие… В Москве сидели все они в соборе Успенском… Жаль, не было тебя… Там Шуйский был, и Трубецкой, и Воротынский, и Голицын Андрей… Были все «цари», как в шутку их прозвали за происки… Они тянули свои жадные руки к златому венцу… Да обожглися, чу!.. И сами громко возгласили: «Царь Михаил Романов да буде на Руси!..» Уразумела! Пора ли теперь бояться их, бояр крамольных! Али они должны перед избранником всея земли, перед царём венчанным преклониться смиренно, служить ему по правде… иль — на плаху да в заточенье отправляться… Нет им выходу инова! Теперь — возьмём иное. Со Свеей — замиренье настало… Ляхи прогнаты покуль… казаки буйные… те сами первые заголосили: «Михайлу нам… алибонь — никово иного!..» Помысли же! Все власти, все бояре и до последнего смерда — служить смиренно Михаилу станут не за страх, а за совесть. А совесть — великое дело! Крепче цепей адамантовых; твёрже присяги всякой держит людей в покорстве… Поняли люди, што единое спасенье им и земле: взять в цари Михаила. Он яко стяг священный, за коим идут рати народные… Он словно Божий зов, коему все веруют… Он яко солнце стал у всех в очах, и любят все его, кто любит Русь родную. Молва о нём прошла по царству из края в край… Царь Михаил успокоенье царству принесёт! А ты боишься бурь… Устали мы, страна покоя просит!.. Дай мир Земле, дай Михаила нам!