Страница 8 из 78
Ворф обнаружил пару этих предметов в ломбарде на Звездной Базе 13.
Тогда он поломал голову над их дальнейшей судьбой...
Понятное дело, ему захотелось спасти их от печальной участи экспонатов в витрине магазина, вложить оружие в руки клингона, которому они и должны принадлежать.
Но этому мешало чувство, что Эуракои – не его собственность, да и не могут быть его. Клингоны получали эуракои от старшего брата матери такова традиция. Любой другой способ их приобретения считался позорным.
Ну, пусть не совсем позорным, но и не совсем правильным.
В случае с Ворфом традиция не могла быть соблюдена. Вся его семья мертва, да он почти и не помнит ее. Клингона воспитывали люди на одной из планет Федерации, и об эуракоях он впервые узнал из фильма в Академии Звездного флота.
И они стали символом Клингона для него, символом наследия, которого, волею судьбы, он лишился. Превратились в символ внутреннего раскола между клингоном по рождению и человеком по воспитанию. Эти две половины всегда подсматривали друг за другом с подозрением.
Таким образом – о, ирония судьбы! – для Ворфа обладание эуракоями приобрело большее значение, чем для его соотечественников. Они стали показателями сохранения в нем клингоновского начала.
Табло показывало тридцать шесть минут и двенадцать секунд. Боль все возрастала, пронзала запястья, плечи, шею. Мышцы сводила судорога, усиливавшаяся при попытках побороть ее.
Неожиданно у него появилась мысль, что он просто заменяет один вид дисциплины на другой: дисциплину человеческую на дисциплину клингонскую.
Но вторая приносила облегчение, в то время как человеческая – душила.
Противоречие? Во всяком случае, не для того, кто разбирается в психологии клингонов.
Тридцать семь минут и пятьдесят семь секунд... Пятьдесят восемь...
Когда-то один вулканец, сокурсник по Академии, научил Ворфа, как справляться с душевным дискомфортом, снижать его до уровня, не доставлявшего неудобств, и как избавиться от неприятных ощущений. Но клингоны так не поступали... Весь смысл упражнения с эуракоями испытывать боль, встречать ее с высоко поднятой головой и сливаться с ней, принимать ее... А затем рассмеяться над ней.
Только так достигалась победа над собой при этом жутком занятии.
Тридцать девять минут и сорок четыре секунды... Сорок пять...
Началась натуральная агония. Сильная, чистейшая агония. Даже дышать стало трудно. С висков стекал пот... А ведь клингона трудно заставить попотеть!
Ворф не спускал глаз с эуракоев, будто они сейчас воплощали его живых врагов; отмечал выпуклую форму оружия, ужасающие сцены насилия, выгравированные на нем. Свет падал на металл таким образом, что давние подвиги клингонов выглядели еще страшнее.
Губы расползлись в стороны, обнажив хищный волчий оскал. Глубоко в горле, раздался длинный, щемящий душу рык. Очень хотелось опустить эуракои... Ничего в жизни не хотелось сильнее... Но Ворф не сдавался. Он не мог позволить себе сдаться!
Сорок одна минута тридцать секунд... Осталось всего три с половиной минуты...
– Ворф?
Клингон не шелохнулся. Он не должен!.. Голос знакомый... Из-за спины появился Дэйта.
Голова андроида слегка склонилась набок, когда он остановился перед Ворфом. Его брови изогнулись вопросительно, а золотые глаза светились любопытством.
Клингон сосредоточился на эуракоях.
– Я могу узнать, – спросил Дэйта, – чем ты занимаешься?
– Упражнениями, – процедил сквозь зубы Ворф.
Андроид подумал пару секунд, затем на лице появилось легкое удивление.
– Правда? Весьма интересно. Мне казалось, что упражнения включают в себя движение. Но ты совсем не двигаешься, если не принимать в расчет дрожание рук.
Клингон крепко сжал зубы.
– Мои руки... не... дрожат! – выдавил он. Дэйта подошел поближе.
– А я уверен они дрожат... Может быть, я неправильно выразился? Не дрожат, а трясутся? Так точнее?
– Они... не... трясутся...
Каждое слово, словно казнь. Но Ворф не мог позволить себе проявить слабость! Тем более, перед Дэйтом...
Андроид наградил его странным взглядом, словно постигая отличия между своим восприятием и восприятием клингона, а может быть, он определял разницу в интерпретациях одних и тех же явлений?
Ясли он так и не понял, в чем разница, то, по крайней мере, не стал приставать к Ворфу. Начальник охраны мысленно поблагодарил его за это.
Сорок две минуты восемнадцать секунд...
– Мне, наверное, лучше уйти? – поинтересовался Дэйта. – Пока ты не закончишь... э-э-э...
Ворф на самом деле предпочел бы такой вариант, но андроид всегда так дружелюбен, и они служат вместе... Нельзя просто так отослать его, как это сделал Пикар.
– Нет, – прохрипел клингон сквозь зубы. – Можешь... остаться.
Лицо Дэйты просияло.
– Спасибо, – произнес он с благодарностью. Скрестив руки на груди, андроид продолжал наблюдение так неподвижно, как хотелось бы стоять Ворфу.
Дэйта оказался прав: сильные мускулистые руки лейтенанта дрожали.
Каждый эуракой весил раз в десять больше его действительного веса. Тело требовало освобождения, будто на нем висел целый космический челнок.
Сорок три минуты шесть секунд...
Осталось совсем немного... Но для измученного Ворфа эта пара минут целая вечность. Боль уступила место онемению... С недостатком контроля справиться почти нельзя... Эуракой стали медленно опускаться вниз.
Клингон издал стон:
– Нет!
Но не мог ничего поделать: руки и плечи уже не повиновались ему.
Тяжесть шрогха давала о себе знать.
– Я вижу, – неожиданно произнес Дэйта, – что тебе почти не удалось твое упражнение.
Ворф метнул на него взгляд, преисполненный ярости.
– Да я и не верил, что у тебя получится, – продолжал андроид. – Как ни крути, ты состоишь из крови и плоти... А плоть, как говорят, слаба.
Клингон не мог поверить в наглость Дэйты. "Ведь он старается оскорбить меня!" – пронеслось вихрем в голове лейтенанта. В нем проснулся воин, вырвавшийся из подземелий души.
– Ты обиделся на меня? – поинтересовался андроид. – Хочешь открутить мне голову?
Ворф от ярости онемел. Он смог только что-то прошипеть, брызгая слюной.