Страница 30 из 32
Губы Рудольфа изогнулись в улыбке. Такой родной, притягательной, чарующей! Ловя каждый жест мужчины, каждый его вздох, каждое едва заметное трепетание ресниц, охотник избавился от одежды, даже не обратив внимания на то, что Вивьен поступает точно так же. Возможно, в глубине души он даже обрадовался – ведь тогда граф получит больше жизненных сил! Стянув одежду с Рудольфа, что с любопытством чуть щурился и прислушивался, Гастон приник к нему всем разгорячённым телом, принимаясь осыпать поцелуями, не переставая ласкать, жалея, что может целовать только смертную оболочку, а не душу графа. Ему хотелось касаться струн его души, чтобы доставлять то самое «неземное наслаждение», которое невозможно передать словами, которое находится за гранью понимания, осознания, но которое можно лишь дарить и чувствовать. Мужчина несколько недоверчиво раскинулся под ним, ловя каждое прикосновение, отзываясь на пылкие поцелуи любовника, что словно сошёл с ума вместе с ним.
Вивьен же жадно наблюдал за тем, как губы мужчин сплетаются в поцелуях, как разгорячённые, влажные языки ласкают друг друга, то и дело показываясь в просветах или вовсе обводя губы, как руки Гастона касаются ЕГО Рудольфа, вырывая из груди новые и новые стоны. Правда, и блондин, не будь дурак, не упускал возможности ласкать брюнета, едва дыша. Он с восхищением и желанием смотрел на то, как пальцы Гастона принимаются растягивать задницу графа, ритмично проталкиваясь внутрь, чуть раздвигая стеночки тесного прохода. Ах, как там было тесно! Как горячо! Эта потрясная задница не могла не нравиться. Даже самому ярому любителю женщин.
А затем на смену пальцам пришла плоть Гастона. Рудольф к тому моменту даже слегка восстановился, и привычный ясный, цепкий взгляд янтарных глаз ухватил Вивьена. Чуть изогнув губы в улыбке и пошире разведя ноги, чтобы любовнику было удобнее, граф кивнул Вивьену на напряжённую задницу Гастона, что был так увлечён процессом ласки возлюбленного, что и не заметил ничего. Однако, когда его ягодицы грубо раздвинули, а внушительная плоть блондина крайне болезненно ворвалась в его задницу, мужчина вздрогнул всем телом и сдавленно зарычал, оглянувшись на Вивьена и смерив его абсолютно бешеным взглядом. Однако, когда он, вновь вернувшись к графу, наткнулся на его ясный взгляд, рассудок его едва не покинул. Счастье захлёстывало охотника вместе с болью и удовольствием, когда он начал двигаться, насаживая любовника на свою плоть и насаживаясь задницей на член Вивьена. Казалось, все распри между ними были забыты, пока мужчины пытались вернуть возлюбленного графа к жизни, отдавая собственную энергию, собственные тела. Губы Вивьена ласкали шею брюнета, пока он стискивал его ягодицы до синяков, резко, грубо двигаясь в нём и сладко порыкивая, хотя и представлял себе Рудольфа. Его изящное, но сильное тело, покорное и изгибающееся под ним. Его ласковые ладони, нежную кожу, пылкий взгляд. Ах, эти губы, что так приятно целовать до опьянения!
Меж тем Гастон, не отдаваясь мечтам, ласкал самого живого оборотня, сильно вталкиваясь в него, вылизывая и покусывая нежную кожу у него на шее, сходя с ума от тонкого, пряного аромата, зарываясь носом в его волосы, что разметались по подушке.
– Живи, – судорожно постанывал Гастон у него над ухом, не переставая вталкиваться в жаркую тесноту тела возлюбленного, задыхаясь от безысходности и желания. В груди стало нестерпимо тесно, когда руки мужчины сомкнулись на его плечах, а губы коснулись разгоряченной кожи позади уха.
– Жив, пока жив ты. – выдохнул ему на ухо граф, заставляя содрогнуться всем телом и едва не кончить.
Охотник бы никогда не подумал, что столь банальная, приторно-сладкая фраза сможет вызвать в нём такую бурю эмоций, на грани между счастьем и безумным горем, что вспыхнуло от банального осознания – без своего графа, что стал для него абсолютно всем: смыслом жизни, дыханием, частью его самого – он не проживёт и дня, даже если его и будут останавливать. «Мой!» – судорожно повторял про себя Гастон, всё активнее двигая бёдрами, насаживая мужчину на собственный член и насаживаясь на плоть Вивьена в ответ.
Пользуясь тем, что нежные руки Рудольфа столь выгодно подставлены ему самому, Вивьен принялся сладко целовать каждый палец, то и дело проходясь по ним языком, изредка даже прикусывая нежную кожу. Его всего трясло от ненависти и бессилия – сейчас он не смел откинуть прочь любовника своего господина, хотя раньше имел на то все права. Главное, чтобы сейчас его прекрасный граф был жив! Убить, убрать с пути Гастона, и занять его место, чтобы всегда быть с мужчиной, отдавать ему всего себя, лишь бы подпитывать его, отдавать ему свою жизнь, чтобы жил. «Живи!» – с придыханием думал блондин, ощутимее дрожа и врываясь в тело Гастона, но, затем, не выдерживая и изливаясь в жаркую тесноту. Его словно бы прошило разрядом тока, а в глазах всё помутнело. Он чувствовал запах семени Гастона и Рудольфа, когда они кончили, чувствовал запах их страсти и всё больше сходил с ума. Скинув с графа его любовника, блондин закинул стройные, дрожащие ноги мужчины себе на плечи и ворвался в растраханное отверстие, чем вызвал крик, полный боли – всё же, он оказался слишком груб с графом, хотя сам того не замечал. Им управлял его Зверь, желая получить свою Добычу. Мужчина резко двигал бёдрами, выскальзывая из задницы графа и вновь врываясь на всю длину, не обращая внимания на потёки крови и спермы. Ему было плевать на то, что Гастон вгрызался в его спину и рвал его кожу и мышцы на части, пытаясь оторвать от возлюбленного. Он исступлённо двигался в теле графа, порыкивая и постанывая:
– Мой!.. Рудольф, ты мой!.. Любимый!..
Сжав ягодицы графа до кровавых пятен, мужчина обильно излился в него, заскулив от удовольствия, точно обыкновенная дворняга. Выскользнув из тела графа, Вивьен обнаружил, что ему слишком холодно, а грудь слишком взмокла. С трудом опустив голову, оборотень обнаружил себя залитым кровью. Дышать стало трудно, а в голове всё помутнело, и блондин рухнул на кровать рядом с Рудольфом. Граф смотрел на него холодно и зло, поджимая губы. Но опьянённому болью и удовольствием блондину было не до того.
– Мой Рудольф!.. Я так тебя люблю!..
Однако, это было едва слышно, мужчина замолк, смотря стеклянным взглядом на возлюбленного мужчину, что всегда относился к нему, как к развлечению на ночь-две, едва касаясь кончиками пальцев к его щеке.
– Рудольф, тебе нужно глотнуть его крови, пока душа не покинула его. – тихо шепнул Гастон в самое ухо графу, подталкивая мужчину к Вивьену.
Оборотень с горькой усмешкой принялся слизывать кровь бывшего любовника, а оттого лишь больше возбуждаясь, хотя тело его требовало пощады, а глаза закрывались. Откуда только взялась эта слабость, как у немощного старика? И зрение вновь становится настолько плохим, словно бы он смотрел через призму мутной воды посреди яркого дня. И снова дрожь сотрясла всё его тело, ком встал в горле, на глаза навернулись слёзы – ему хотелось вывернуться наизнанку, чтобы всё то, что сжигало изнутри, изничтожилось.
Отпихнув подальше тело Вивьена, не видя мучений возлюбленного в темноте, Гастон вновь принялся ласкать его, всё ещё надеясь, что всё получится, что его любимый останется с ним. Однако вскоре Рудольф в его пылких объятиях просто напросто уснул. Принюхиваясь к аромату страсти, похоти в комнате, утыкаясь носом в окровавленную подушку и прижимая к себе Рудольфа, что, казалось, наконец, спал спокойно, Гастон позволил себе забыться сном. «Всё получится! Только ты держись!» – мысленно улыбнулся он.
Собравшиеся за ночь тучи нависли над особняком и окрестностями, чем объяснялась вся прошлая засуха, духота. Слышались первые, далёкие раскаты грома, что всё набирали громкость и силу. Едва заметно сверкали первые молнии. А затем стена воды обрушилась на городки и поселения, щедро поливая истосковавшийся по влаге лес и поместье. Вода мягко шелестела по черепице крыши, по стёклам окон и стенам, наполняя фонтан водой, размывая дороги и не позволяя гостям уехать. Впрочем, один из гостей уже никогда бы не смог уйти самостоятельно. В коридорах особняка стало внезапно тихо и холодно, мрачно. Словно бы само здание пропиталось серостью и мрачностью, оплакивая нечто неуловимое вместе с небом. Холод этот пробрался и в покои графа с его любовником. Судорожно потерев замёрзшие за ночь плечи и почувствовав, как стягивается кожа засохшей кровью ненавистного оборотня, Гастон с трудом приоткрыл глаза и улыбнулся тому, что увидел. Его любимый мирно спал, чуть улыбаясь во сне и приобнимая его своей привычно-прохладной рукой. «Всё хорошо»,– выдохнул Гастон, прижимаясь к графу и бережно обнимая его. – «Всё закончилось… Он жив».