Златник Владимира

Его зарплаты хватало только на самое необходимое.

Нет, он, конечно, знал, что на это можно сказать, что они муж и жена, что бюджет у них общий, и она имеет возможность покупать себе дорогие шмотки, потому что основные платежи, в том числе и кредиты, покрываются как раз из его зарплаты, и вообще, главное же не деньги, а любовь, но язык никогда не поворачивался произнести это вслух. Да что там вслух, внутри себя он не хотел признаваться в этом, ему не давало этого сделать его мужское начало, и именно поэтому в итоге он всегда оказывался битым. Формально он оставался в статусе неудачника и простофили, которого терпят.

Этот внутренний спор прерывался сразу, как только он входил в музей. Тут же начинались текущие дела и заботы, в музее его слушали, ему доверяли и подчинялись беспрекословно, и поэтому его ущемленное в споре мужское начало на время успокаивалось, и заготовленные аргументы откладывались до следующего раза.

Сегодня же ему пришлось идти пешком на работу, поэтому у него было несколько дополнительных минут, чтобы он успел убедительно доказать своим оппонентам, что они глубоко ошибаются по поводу его статуса.

Это было впервые в его жизни! И это осенило его как вспышкой! Конечно! Никакой он не простофиля и уж тем более не неудачник! Просто он ждал своего часа и вот, вполне возможно, дождался.

«Вполне возможно, а почему бы и нет… Что мне мешает скопировать этот самый златник? И не только скопировать, но и… легализовать его. Ха, да это будет покруче, чем написать «Илиаду» или «Слово о полку Игореве» (как и все профессиональные историки, Владимир Леонидович втайне считал, что эти два талантливых произведения были фальшивками, которые под нажимом власти признали подлинниками). Н– да… Гораздо круче!».

***

В свой закуток, маленькую коморку, заставленную снизу доверху книгами по искусству и истории, он прошел не как всегда, хмурый и погруженный в свои мысли, а с гордо поднятой головой и с полным намерением доказать свой особый статус не только себе, но и окружающим. Причем сделать это немедленно.

Не присаживаясь на скрипучий стул, он тут же включил компьютер и начал ходить по комнате, прислушиваясь к звукам, который издавал его «Пентиум».

Компьютер грузился долго, поскрипывая на поворотах, переваривая мегатонны нулей и единичек, проталкивая их через тонкие провода, прокручивая через мясорубку процессора, превращая в слова, картинки, звуки.

И Владимир Леонидович почувствовал, что начинает раздражаться от его медлительности. Он начал разговаривать с компьютером.

– Ну давай, давай быстрей, родной, грузись! Вот! Так!

Его разговор с «искусственным интеллектом» был прерван Ираидой Абрамовной, главным смотрителем.

– Можно войти, Владимир Леонидович?

Владимир отвлекся от монитора, который уже зажегся голубым светом, посмотрел на голову Ираиды Абрамовны, вспыхнувшую огненно– рыжими волосами в проеме двери.

– Да, что у вас?

– Там, – Ираида Абрамовна кивнула головой в направлении залов, – какой– то бардак.

– В смысле?

– Посетители устроили митинг, требуют руководство.

– А вы что?

– А я не знаю, что им сказать.

Владимир открыл рот, чтобы ответить на это как– то резко, но, увидев умоляющие воловьи глаза Абрамовны, не нашел нужных слов. Лишь махнул с досадой рукой и сказал:

– Я сейчас.

Он дождался, когда на экране появится значок «Подключение к Интернету», открыл браузер и забил в поисковике словосочетание: «Златник Владимира».

Компьютер начал медленно шевелить своими кремниевыми извилинами, вытягивая из недр Всемирной паутины все то, что имело какое– то отношение к словам «золото» и «Владимир», а он сам, не дожидаясь окончания этого процесса, поспешил в демонстрационный зал вслед за главной смотрительницей.

***

В зале царила непривычная суета. Несколько мужчин и женщин толпились перед портретом тайного советника, графа Нехлюдова – бывшего владельца усадьбы, в которой сейчас и находился музей, – и внимали словам мужчины средних лет, одетого в помятый пиджак и джинсы. У него в руках была кепка, и он размахивал ею, как Ленин на броневичке.

Владимир Леонидович подошел к группе посетителей сзади, прислушиваясь к их разговору.

– Это черт знает что! Ну почему, в какой музей ни придешь, везде одно и то же? И такие деньги за вход дерут, – ораторствовал мужчина, явно никого не замечая вокруг себя.

Эхо его слов гуляло по залу, и Владимир Леонидович обратил внимание на то, что в соседней комнате собралось несколько мамаш с детьми, но они боялись пройти дальше по маршруту, потому что им не хотелось пересекаться с этим товарищем.

– А в каких музеях вы еще бывали? – попытался прервать оратора Владимир Леонидович, подав голос из– за голов благодарных слушательниц, пытаясь увести разговор в сторону, но почти сразу почувствовал резкий запах перегара, который явно исходил изо рта мужчины. Стойкое амбре стояло над всей группой «недовольных».

– Такое впечатление, – продолжил мужчина, не обращая внимания на слова Владимира Леонидовича, – что в музее нет ни одного подлинника. Почему везде одни копии? Почему я не имею права здесь фотографировать, почему мне никто ничего не рассказывает и я должен читать какие– то непонятные надписи?

Он ткнул пальцем в Нехлюдова.

– Почему здесь висит картина этого мужика? Твою мать, какое отношение он имеет к нашему городу? Ведь мы рабочий город, у нас заводы.

Это было уже слишком. Мужчине явно просто хотелось поорать.

– Непосредственное, – попытался вставить в монолог мужчины еще одну фразу Владимир Леонидович. Он постарался произнести ее как можно спокойнее: – это граф Нехлюдов, жил здесь 300 лет назад и как раз стоял у истоков образования нашего города. Вот, посмотрите…

Он взял господина под локоть, пытаясь отвести его в сторону, к витрине, за которой хранился документ с гербовой печатью о том, какие средства привлек Нехлюдов на строительство первого металлургического завода в этих местах.

Новоявленный «вождь пролетариата» наконец обратил внимание на Владимира Леонидовича. Он перевел на него свои осоловелые глазки и какое– то время шлепал губами, будто стараясь прожевать что– то во рту.

– Вот– вот, поклоняемся графьям, а потом удивляемся, куда Россия катится. А на какие шиши он этот завод построил? – снова начал заводиться товарищ, вырывая свой локоть из пальцев Владимира Леонидовича. – На чьем горбу? Твою мать!

– Почему здесь нет ни одной фотографии рабочих, которые это строили? – оратор при этом ударил кулаком себя в грудь. – Окопались, дармоеды!

«Ну, тут все ясно!» – подумал Владимир Леонидович.

Говорить полупьяному посетителю о концепции музея, о традициях русского купечества и меценатства и о том, что о быте и нравах местных крестьян и рабочих рассказывается в другом зале, явно уже не было смысла.

Он начал искать глазами охранника, чтобы тот помог ему вывести из зала не в меру разошедшегося посетителя, параллельно размышляя о том, кого и как наказать за то, что в залы был допущен нетрезвый человек. Но именно в этот момент за плечами мужчины раздался тонкий женский голосок:

– Как вам не стыдно? Что вы себе позволяете? Почему всех обзываете? Почему шумите? Вы же не на базаре! Здесь же дети!

«Этого еще не хватало, – пронеслось в голове у Владимира Леонидовича, – в бой пошли мамаши! Да что же сегодня за день такой?!».

Все, кто стоял перед портретом Нехлюдова, разом обернулись на этот голос, причем буян сделал это особенно неловко. Всем корпусом. Пошатнулся, и траектория движения тела заставила его опереться ладонью на стекло горизонтальной витрины. Стекло не выдержало давления и с хрустом лопнуло.

Раздался звон падающего стекла и трезвон сработавшей сигнализации.

Глава 4

Юлия Михайловна сразу и не сообразила, что произошло.