Страница 75 из 125
31 декабря. Вечер.
Обхватив руками коленки Данка смотрела телевизор.
Чёрно-белая французская мелодрама 1958 года. Жан Габен стар строг и невозмутим. Надя Тиллер естественна дружелюбна и невероятно аристократична.
— Зачем ты уехала из Мюнхена?
— Из любви к изгнанию, а может из нелюбви к пиву.
Данка не любила старые фильмы, и особенно французские. «Без тебя я мертва. Я живу ради твоих шагов по улице» — спела актриса в коротком анонсе и попала в яблочко с десяти шагов. Данка услышала её голос из кухни, и теперь смотрела «Беспорядок и ночь» и жила ради его неторопливых шагов.
Спонсором накрытого на двоих стола выступали упрямство и граничащая с безумием уверенность, что Савойский прилетит. На каждый шорох шин и хлопанье дверью Данка подлетала к окну, и повержено пятилась вглубь, испепеляя взглядом испуганно тикающие часы, но не давала волю отчаянию.
В десять, когда фильм уже закончился, а терпение ещё нет, раздался звонок. Телефон.
— Даааань, — захныкала в ухо трубка Оксанкиным голосом.
— Что? Опять? — ухнуло вниз её сердце. — Опять Кайрат?
— Нееет, — жаловалась трубка. — То есть, даааа.
— Ты определись как-нибудь. Так да или нет?
— А ты одна?
— Да, — и в тот момент, когда она не нашла в себе мужества добавить «пока», Данку и накрыло отчаяние.
— Можно я к тебе приду? — она замерла на секунду, боясь отказа. — Я со своим. Я тут хренову тучу всего наготовила.
«Значит будет две тучи.»
— Давай! Жду.
Данка отключилась. Посмотрела на часы. Посмотрела в окно. И решила, что сейчас самое подходящее время. И замаскированный под двумя буквами «ПС» номер на секунду засветился под непослушным пальцем и длинным гудком прорезал ночь.
— Алло, — сказал он в трубку радостно.
Шум, музыка, весёлые голоса. И женский вкрадчивый голос где-то совсем рядом: «А ещё один поцелуй?» Она шептала ему в ухо, которое он прикрыл телефоном.
— Тссс! Алло! — повторил он, но Данка нажала «отбой».
Она опустилась на краешек дивана как получившая «похоронку» вдова. Нет, никакого недопонимания. Всё предельно ясно — он проведёт эту ночь не с ней, а с какой-то полупьяной девицей. Он не мучается в разлуке, не спит в неудобной позе в самолёте, он вычеркнул её из телефонной книги и из памяти заодно.
Телефон завибрировал в руках. Он перезванивал. «Ну, уж нет!». И телефон не полетел в стену только потому, что Данка не привыкла разбрасываться деньгами. Она выжала кнопку отключения до упора как газ на краш-тесте и жалобно пиликнув, ненавистный телефон ушёл в спячку. До лучших времён.
Данка стала остервенело срывать с себя платье. Платье самоотверженно приняло на себя первый удар: теряло пуговицы, трещало вырезом, собирало с пола пыль. Потом в помойку полетели свечи. Природная бережливость не позволила Данке вывалить туда же замаринованное мясо. Вместо духовки, она толкнула его в холодильник и, открыв бутылку шампанского, сделала в лечебных целях колючий пузырящийся глоток.
К тому времени как притащилась Оксанка с неподъёмной сумкой, Данка уже избавилась и от косметики, и от красивого белья. В старенькой пижаме на диване она пожирала десятый мандарин, удовлетворяя свою кровожадность тыканьем пультом по каналам и сдиранием кожуры с цитрусовых плодов.
— Боже, тётя Лошадь, как ты это допёрла? — с трудом затянула сумку на кухню Данка, с удивлением доставая упакованные в хрусталь и пищевую плёнку салаты.
— Ты, я вижу, тоже готовила? — спросила Оксанка, стоя в дверях и оценивая накрытый в комнате стол. На ней любимый домашний розовый спортивный костюм и остатки горя в опухших глазах.
— Ты — первая, — Данка вручила ей вазу с оливье. — Рассказывай!
— Мы с Ромкой расстались.
Данка удивлённо вскинула брови, вталкивая её «Селёдку под шубой» рядом со своей.
— Я подумала, и выгнала его.
— Точно подумала?
— Да, не могу я и никогда не смогу. Тошнит меня от него. От его белёсых ресниц, от потных рук, от запаха изо рта.
— Так у тебя может просто токсикоз?
Они сделали ещё одну ходку на кухню и обе задумчиво стояли над небольшим столом: Данка с миской холодца, а Оксанка с рыбой в маринаде.
— Места нет, — сообщила Данка очевидный факт.
— Нет у меня никакого токсикоза, — ответила Оксанка, с волшебством фокусника втискивая свою бадью вместо колбасной нарезки. — Колбасе ничего не будет, а вот рыба пропадёт.
— Согласна, — и сырная тарелка отправилась туда же, ждать до лучших времён.