Поцелуй победителя

Кестрель стремительно приблизилась, накинула веревку на шею женщине и крепко затянула. Надзирательница неистово забилась. Кестрель представила, что поймала огромную рыбину. Не обращая внимания на хрипы и тычки, она продолжала держать, затянув веревку как можно туже. Надзирательница осела на пол. Кестрель вбежала в камеру и принялась судорожно выкапывать спрятанный ключ. Затем она снова выскочила в коридор и взглянула на надзирательницу, которая без чувств лежала на полу, выронив ключ от камеры, — и только тогда вспомнила о других узницах, стоявших рядом. Те не сдвинулись с места, их глаза были по-прежнему пусты, но позы и подрагивающие пальцы выдавали растерянность. Женщины осознавали, что события этого вечера не совпадают с привычным распорядком, но только и всего. Они не понимали, как следует поступить.

— Идите со мной! — позвала Кестрель, хотя эта идея граничила с самоубийством. Они не смогут незаметно добраться до ворот. Невозможно вывести из лагеря всех узников. Они не выживут в тундре и не скроются от погони. И все же… — Идите со мной, — повторила она, делая шаг к выходу и маня заключенных за собой.

Женщины не пошевелились. Кестрель схватила одну из узниц за руку, однако та вырвалась. Тогда Кестрель подняла с пола ключ от камеры и вложила в руку другой заключенной. Та не потрудилась даже сжать пальцы, и ключ выпал. Кестрель сперва испытала разочарование напополам с облегчением, но потом ей стало стыдно. Стоило попросить у всех прощения, но жить хотелось гораздо сильнее. Внезапно, точно копьем, Кестрель пронзило осознание: если она не уйдет сейчас же, то погибнет здесь. Кестрель стиснула в руке ключ.

— Я оставлю ворота открытыми, — пообещала она.

Ответа не последовало.

Кестрель развернулась и побежала. Было слишком светло. Кестрель проклинала зеленое небо тундры: ее тень, крадущаяся вдоль стены барака, слишком заметна. Но никто ее не увидел. Окна казармы, где жила охрана, ярко светились, изнутри доносился смех. У ворот был всего один стражник, молодой парень. Он стоял, лениво прислонившись к решетке. Притаившись в тени барака, Кестрель поудобнее перехватила тяжелый ключ. Вдруг стражник переменил позу, вздохнул и прикрыл глаза. Кестрель быстро преодолела расстояние до ворот. Подошвы туфель совсем истерлись, поэтому она бесшумно пробежала по мягкой земле, занесла руку с зажатым ключом и ударила стражника по голове. Юноша упал на землю с окровавленным виском. Затаив дыхание, Кестрель поднесла ключ к замку. Только сейчас ей пришло в голову, что ключ может не подойти, что ее, или Верекса, или сенатора обманули. На секунду Кестрель охватил ужас. Но нет, ключ легко вошел в скважину и беззвучно повернулся, как нож, разрезающий масло. От восторга у нее закружилась голова, захотелось смеяться. Сердце бешено застучало. Легкие наполнились воздухом. Кестрель приоткрыла ворота и выскользнула наружу. Сначала она кралась, потом прибавила шагу и наконец побежала быстро, как олень. Свобода.

Кестрель наступила в лужу. Земля была вязкой, растительность — редкой и низкой. Ее слишком легко заметить — спрятаться негде. Она загнанно дышала, сердце сжималось, ноги горели и с каждым шагом тяжелели. Стук копыт. Погоня. Крики.

Кестрель всхлипнула. Всадники мчались галопом где-то за спиной, прочесывали местность широким гребнем. Ее заметили, как кролика или лису. «Беги».

Кестрель рванулась вперед, не разбирая дороги, боясь оглянуться. Из горла вырывались хрипы. Она споткнулась, едва не упала, но продолжила бежать. Лошади остановились, значит, ее преследователи уже спешиваются, они совсем близко. Кестрель не хотела думать об этом. Не может все так закончиться.

Ее догнали и повалили на землю лицом в грязь.

Кестрель доставили обратно в лагерь. Идти она отказывалась, поэтому ее сначала волокли по земле, а потом несли на руках. Как и в первый день, ее вновь привели к женщине с проседью в волосах. Шею надзирательницы украшал тонкий лиловый след. Надо было убить ее. И запереть остальных узниц в камеры. Исчезновение Кестрель слишком быстро обнаружили, ей не хватило форы. Она снова допустила ошибку.

— Я же говорила, веди себя хорошо, и никто тебя не обидит, — вздохнула надзирательница и сняла с пояса хлыст.

— Нет! — Кестрель вся сжалась. — Пожалуйста, не надо, я больше не буду.

— Конечно, не будешь. — Надзирательница встряхнула хлыст, и он, щелкнув, развернулся во всю длину.

— Какой в этом смысл? — Голос Кестрель дрожал и срывался на фальцет. — Я ведь не смогу работать.

— Какое-то время. Зато потом, думается мне, ты станешь трудиться даже лучше.

— Нет! Пожалуйста! Зачем меня наказывать, если я этого не запомню? Я стану такой же, как остальные, и забуду, все забуду!

— На какое-то время твоей памяти хватит.

Кестрель попыталась вырваться, но чьи-то руки уже расстегнули платье, толкнули ее к воротам и привязали к решетке. Ветер холодил голую спину.

«Меня сто раз секли, — вспомнила она слова Арина. — Думаете, я боюсь наказания?»

Кестрель в ужасе заметалась, но веревки держали ее крепко.

— Принцесса, — произнесла надзирательница у нее за спиной.

Каждая мышца в теле Кестрель напряглась. Она вжала голову в плечи, едва дыша.

— У каждого узника внутри горит огонек, — сказала тюремщица. — Твой оказался особенно ярким. Всем будет лучше, если он погаснет.

Кестрель прижалась лбом к решетке, уставившись на унылый вид за воротами. Задышала часто и прерывисто. Раздался резкий свистящий звук, будто в небо взмыла хищная птица. Хлыст опустился, полоснул по коже. По ребрам что-то потекло. Кестрель не хватило мужества. Она услышала крик, в котором сама себя не узнала.

Когда-то Кестрель дорожила воспоминанием о том, как Арин пел ей. Она боялась забыть все это: плавные мелодии, идеально выведенные музыкальные фразы, выверенные паузы. Ей нравилось даже то, как он делал короткий быстрый вдох перед длинным пассажем. Но после того, как тюремщики отвязали Кестрель, избитую до полусмерти, — спина горела, ноги не держали, а кости будто превратились в желе, — после этого ей захотелось все забыть. И Кестрель совсем иначе взглянула на кружку в руках надзирательницы. Она протянула к ней руку, прося воды. Кружку поднесли к губам. У воды был знакомый металлический запах вечернего наркотика. Мысль о том, что Кестрель превратится в подобие остальных узников, отчего-то уже не пугала. Нет-нет, все забыть. В конце концов, какой смысл вспоминать о том, с кем ей не суждено быть вместе? О друзьях, которые умерли или покинули ее? Об отце, который ее не любит?

Кружка наклонилась. Вода полилась в приоткрытые губы, прохладная и такая вкусная. Кестрель забыла о боли, о том, кто она и кем была когда-то, — о том, что совсем недавно боялась все забыть.

3

Арин пополнил свой флот захваченными валорианскими судами. Отряд дакранских моряков, посланный проверить акведук, обнаружил источник яда, который отравлял городской водопровод. Оказалось, в горах над акведуком спрятали огромную бочку. Хитрый механизм, состоящий из системы весов и противовесов, регулярно отмерял дозу густой коричневатой жидкости, которая и попадала в воду.

Бочку вынесли через один из ходов, оставленных гэрранскими рабами, строившими акведук. Арину очень захотелось скинуть ее со скалы и посмотреть, как та разлетится вдребезги. Однако он справился с собой и помог остальным осторожно спустить конструкцию с горы и доставить в город. В случае осады к валорианцам можно будет применить их же оружие.

Несколько дней Арин выжидал, чтобы акведук как следует очистился. Все это время жители города пили дождевую воду, собиравшуюся в бочках или привезенную из пригородов. Даже терпели жажду. Но наконец Арин счел водопроводную воду безопасной и первым попробовал ее.

— Думаешь, из этого что-то получится? — спросила Сарсин. Кузина лежала в постели, по-прежнему бледная. Она все еще была слаба и большей частью спала, но в последние несколько дней ее глаза блестели ярче.