Мэй vs Хорн

Передо мной небольшая коробочка, размером с тетрадку, обернутая подарочной бумагой.

— Не спрашивай, что там, когда откроешь — всё поймешь. Теперь это твоё, — отец протягивает коробку ещё ближе ко мне, медленно забираю её из рук.

— А теперь нам пора вернуться, милая. Вечер обещает быть насыщенным.

«Да уж действительно», — проносится в голове, пока отец чуть ли не выталкивает меня из своего кабинета, у него как будто груз с души упал, а на меня вот навесили несколько якорей.

Стоит вернуться в комнату, и Пат преображается, не до конца, но она действительно выглядит лучше — теряюсь в догадках того, что здесь могло произойти. Сажусь рядом с Лукасом, он опускает на меня взгляд, его внимательность, может, и радует меня, но всё ещё не могу ему доверять, да и то, что не знаю, что в этой коробке, мучает меня. Уже поскорее хочу оказаться одна и открыть подарок, это явно что-то важное.

Проходит еще часа полтора прежде, чем Кеннет говорит, что они устали и хотели поехать домой, аж вся загораюсь от того, что день подходит к концу. Лукас обращает на меня внимание, когда я почти пищу от удовольствия, только вот его лицо не выражает какой-то готовности. Чего это ему тут штаны просиживать? Неужели боится, что та девушка ждёт его у входа?

Мы прощаемся с уходящей парой, Пат обнимает меня дольше, чем необходимо, списываю это на то, что ей полегчало, Кеннет тоже обнимает, целуя в щеку, да так неаккуратно, что поцелуй уходит в уголок губ, у него и мускул не дрогнул, когда отстраняется от меня, а вот Лукас явно напрягся — заметила, как руки сжались в кулаки.

Машем им на прощание, и Мэй неожиданно заявляет:

— Нам бы тоже пора идти, забыл, что завтра рано вставать, — родители понимающе кивают и отпускают, они ещё долго стоят в дверях и смотрят на то, как машина уносится прочь.

— Ты молодец, — говорит он, проезжая наш поворот.

— И куда мы едем? — сжимаю подарок отца, прижимая к животу.

— Обещал рассказать правду, хочу сделать это там, — указывает вперёд, разворачивает машину, и я вижу кусок воды. Мы едем на берег.

Всю оставшуюся дорогу тереблю в руках ленточку, порываясь открыть. Прекращаю это делать только, когда Лукас останавливает машину и просит выйти уже не в первый раз. Он берёт сзади сумку, которую не видела. Мы идём по песку, в обувь набиваются песчинки, но вместо того, чтобы испытывать дискомфорт, испытываю наслаждение — не ездила сюда со школы. Мои интересы ограничивались сериалами, фильмами и чтением книг, и вот уже пять дней, как нет на них времени, и не скажу, что жалею. Реальная жизнь иногда имеет свои плюсы.

Лукас останавливается на каком-то месте, оглядывается по сторонам, явно вспоминая то ли место выбрал и удостоверившись, расстёгивает сумку и достаёт два больших пледа, один стелет на песок, а второй кладёт сверху.

— Садись, — ветер сдувает пряди волос ему на лицо, откидывает их, так чтобы освободить глаза, и я впервые смотрю на него так, как если бы увидела в первый раз. Мэй безумно красив, а в лунном свете его образ становится просто магическим. Его расстёгнутый пиджак показывает, как идеально на нём сидит рубашка, а узкие джинсы обтягивают всё, абсолютно всё, как надо. Заглядываюсь на то, что не стоит смотреть приличным девушкам, но ничего не могу сделать. Я видела всё это без одежды, легко это представить даже сейчас. Ведь совру, если скажу, что не понравилось.

Завешиваю лицо прядями, чтобы не видел румянца, который, уверена, горит, как фонарь, в ночи, и сажусь на плед, Лукас — следом и стягивает с себя слипоны, вытряхивая песок. Он мне тоже доставляет неудобство, но предпочитаю не двигаться и просто подождать.

— Лорин, не буду тянуть. Знаю, кем меня считаешь, скорее всего, многие считаю именно таким.

— Это ж каким? Демонического происхождения? — чувствую, как он расслабляется, видимо, это говорит о том, что всё та же, со мной всё хорошо — ему от этого спокойно.

— Нет, богатеньким, испорченным, эгоистичным и так далее, — хочу уже прокомментировать, что забыл сказать «дьявольски надоедливым». — Не перебивай, непросто это рассказывать, ты первая, кто узнает обо мне, настоящем. За всеми этими улыбками, смешками, издевками прячется другой человек, сначала предстоит узнать о нём, всё поймешь — это имеет очень важное место во всей этой каше.

— Хорошо, — Лукас распахивает второй плед, накидывает себе на плечи и говорит:

— Залезай! — наверно, вообще не думаю, что делаю, с легкостью залезаю под руку Мэй, и, обнимая меня, начинает свою историю, которая должна принести понимание.

— Вырос в богатой семье, не буду спорить, даже не стану отрицать то, что у меня всегда всё было. Машинки, самолеты, раскраски, путешествия, бассейн, собаки — всё, о чем желал. Кроме любви отца.

В детстве думал о том, чем же могу порадовать его, что могу сделать, чтобы он перестал смотреть на меня взглядом пренебрежения, ненависти, настоящей агрессии. Отец мог ничего не говорить, практически не ругал ни меня, ни брата — не мог понять, что же не так. В старшем брате он видел свет, а во мне замечал только тень. Проходили года, ничего не менялось, кроме одного важного момента, что рос и становился умнее.

Благодаря тому, как легко мог втираться в доверие к людям — хоть и не пользовался этим в дурных целях, — узнал, что может быть причиной того, почему отец так относится ко мне. У родителей был сложный период в тот момент, когда я якобы был зачат. Папа с нами даже не жил пару месяцев, а потом выясняется, что мама беременна. Такие совпадения были совсем ни кстати.

Представляешь, какой был кавардак? У слуг было много домыслов и идей, чей сын, если такая вероятность допускалась. В то время от нас ушел учитель Кеннета, и, конечно же, выбор большинства, кто придерживался этой идеи, пал на него.

Он был молод, красив, добр, с тонной юмора — о нём никто и слова плохого не сказал, его могло опорочить только то, что он соблазнил мою мать, и я являлся плодом их ошибки.

Конечно, мама все отрицала, и я склонен ей верить, но отец не мог, видимо, смириться с одной только возможностью, что я, задорный мальчик с добрыми глазами мог быть его сыном, в то время как Кеннет был собранным, опрятным и серьезным с самого детства. А самое главное — он был коварным, злым и готовым пойти на всё, чтобы достичь своего. Как и отец.

В свои тринадцать лет я залез в кабинет отца, да, не горжусь тем, что сделал, но знал, что найду что-то — не мог же отец не пытаться понять, чей я сын. Его или какого-то учителя. И я нашел то, что искал. Он взял мой биологический материал и сделал анализ ДНК, понял это по конверту из лаборатории, по дате стало ясно, что ему уже пять лет, а он не распакован. Думаю, что он не распаковал его до сих пор. Не скажу, что это имеет такое уж важное значение, он меня вырастил, кем бы я ни был.

И все бы хорошо, если бы не один случай. Может, ты уже догадалась, о чём пойдет речь? Я знаю, что ты умная девочка.

Вспоминаю то, как выглядел отец Мэя.Строгий мужчина с тростью в руках. Вздрагиваю, что не остается незамеченным для Лукаса. «Неужели?»

— Такое чувство, что догадалась о направлении, — он крепче сжимает моё плечо, ему нужна опора, в такой омут нырять сложно, особенно спустя много лет. Когда ты взрослый. — Давай продолжим.

Отец раньше был большим любителем яхт, просто до потери пульса мог рассматривать их, разбираться в строении, механизмах и работе всего внутри. Кеннет, конечно же, разделял его увлечения в то время, как я мог наслаждаться только видами с неё — как раз занялся фотографией и до сих пор снимаю, только это уже чересчур скрытое увлечение. Ладно, отвлекся.

Помню, как раз достал новенький полароид — который подарила мама на пятнадцать лет -, потому что хотел заснять вид шторма далеко на горизонте. Конечно, папа не в восторге был от моего увлечения и всем видом показывал своё неодобрение, но уже привык и старался игнорировать это, выходило, как можно лучше. В конце концов, такой вид отца стал для меня привычным.