Страница 8 из 90
Паша бросилась к деду и по-детски, с разбегу поцеловала его в самые губы. Дед ответил на её поцелуй, смеясь и говоря ей:
— Ты берегись у нас, Паша, не бросайся так целовать и чужого человека!
— Она ещё больно ребячлива, дедушка Ларион Сергеевич! — говорила Степанида, подходя скромно поцеловать деду руку. — Мы её каждый день журим, останавливаем, но она от проказ ещё не отвыкла!
— Придёт пора, сами проказы от неё отойдут! — вступилась мамушка Игнатьевна. — А иной раз она так разумно ответит, что хоть и не в её бы лета. А ей и всего одиннадцать годков, вот к Святкам исполнится двенадцать.
С тех пор как боярышням дозволена была новая забава, каждый день запрягал им Захар в большие сани бойкую тройку лошадок, и, степенно выехав из ворот усадьбы, он, скрывшись за первый ближний лесок, пускал вскачь свою тройку, скакавшую охотно после долгого стояния в конюшне. Меньшая боярышня прыгала в санях от удовольствия. Степанида радовалась за неё и не останавливала Захара, а Феклуша и сама не отставала от Захара в удали и затягивала в открытом поле песню, так же лихо, как лихо скакали его кони. Часто повторялась эта забава, пока по привычке не сделалась боярышням необходимою; и скоро во всей окрестности, вёрст на семь кругом, все окрестные сёла и проживавшие здесь по зимам рыбаки признали тройку и сани бояр Савёловых.
«Боярышни катаются», — говорили они, завидев их бойкую тройку.
Окрестность вотчины боярина Савёлова была довольно пуста и малонаселённа. По берегам реки Ветлуги тянулась узкая полоса полей, засеянных рожью или овсом, и не встречалось сёл или строений. По реке Ветлуге ходили суда и раздавались русские приволжские песни. Недалеко отступив от полосы полей, начинались леса, нескончаемо тянувшиеся на восток; все холмы и болота поросли здесь тёмным частым ельником и сосновым бором, шумевшим в непогоду. В лесах была пожива охотникам, на реке Ветлуге находили поживу рыболовы, и суда, груженные то коноплёй, то хлебом, шли по ней на Волгу.
Боярских усадеб здесь вовсе не было видно. И соседняя усадьба бояр Стародубских, стоявшая за лесом, вёрстах в десяти от Савёлова, на обширной просеке, подходившей к полям над Ветлугой, теперь давно опустела: старый боярин уехал в Москву, куда повёз подростка сына Алексея на службу, и не возвращался в вотчину. Алексей вступил в ратную службу, а на двадцатом году отправился в поход против турок, под Чигирин. Это было в последние годы царствования царя Алексея Михайловича, когда гетман Дорошенко держался ещё в Чигирине с остатками запорожцев.
Несколько лет прожила боярыня Ирина Полуектовна в вотчине дяди, и прожила их в полном уединении. Никто из окрестных бояр не посещал Савёлова; он устарел и отстал от своих знакомых. Да и вотчины все опустели, и старого и малого забирали в ратные люди. Кое-где жили вдовые боярыни с детьми; а многие бояре, уезжая, отправляли семью свою в Москву для безопасности.
Весной и летом жизнь Талочановых была разнообразнее, они отправлялись на богомолье, ездили до самой Костромы, к Ипатьевскому монастырю, и посещали Макарьевский монастырь на Унже, чтобы получить благословение от славившегося святою жизнью игумена этого монастыря, Митрофания. Такое путешествие совершили они и в последнее лето и теперь были на обратном пути. Достигнув в колымаге берегов Ветлуги, они плыли к усадьбе своей по реке на дощанике, отправив колымагу домой по берегу. Стоял прекрасный июльский день, солнце светило в вышине на ясном небе, между лёгкими, пушистыми облаками, слегка нагревая, но не раскаляя воздух. На воде же постоянно веял свежий ветер и боярышням легко и привольно дышалось, вырвавшись из тесноты терема. Обе боярышни изменились с тех пор, когда ещё бояре Хлоповы знавали их подростками. Они выросли и расцвели, а красивый наряд дополнял их красу, на которую некому было, однако, подивиться и полюбоваться. Старшая боярышня одета была в длинную, до пят доходившую, телогрею[3] из камки, застегивавшуюся впереди дорогими пуговицами. На голове у ней была высокая шапка, кика, с рясами[4] и наброшенной на неё фатой. Она набожно глядела на раскинувшееся над ней голубым куполом небо и шептала молитву. Смуглое лицо боярышни, небольшие чёрные глаза и полураскрытые уста — всё было проникнуто кротким, спокойным умилением. Меньшая сестра, ещё более изменившаяся за последние годы, стояла у самого борта дощаника, вглядываясь в зелёные берега и вслушиваясь в разносившуюся по реке песню ветлужских рыбаков, то тянувшуюся уныло, то оживавшую в коротких и удалых вскрикиваниях. Меньшая боярышня также стояла с полуоткрытыми устами, но она повторяла про себя слова песни и силилась запомнить её напев. Её по-прежнему оживлённое лицо казалось теперь много крупнее, полнее прежнего; глаза её смотрели осмысленнее, стройная фигура её изменилась; вместо шаловливого ребёнка в ней каждый признал бы теперь развернувшуюся девушку-боярышню. Она стояла у борта дощаника, спустив с своего округлившегося плеча чреватую шубку[5] с бобровым ожерельем у ворота, причём открывалась её полная шея, украшенная жемчугом; веявший от воды ветер развевал лёгкую фату, накинутую сверх головной, выложенной жемчугом повязки. Она следила за улетавшей песней, не замечая беспорядка в своей одежде. Нежданно послышался на берегу лошадиный топот, и по дороге, проходившей над берегом Ветлуги, прокатила боярская колымага и за ней несколько повозок служителей. Боярышня Паша не бросилась, как в былые годы, разглядывать колымагу и бояр, но быстро опустилась на скамью, закрываясь фатой и отвернув лицо в другую сторону. С возрастом в боярышне умерилась её живость и прежняя бойкость. Только на минуту бросила она взгляд вослед проехавшим, когда они были уже далеко и повёртывали к лесу от берега Ветлуги.
— Ведь, кажись, то проехал боярин Стародубский, — взволнованно проговорила Ирина Полуектовна, — из Москвы, знать, вернулся в свою вотчину!..
— Беды тут нет, что хороший сосед заведётся! — успокаивала Ирину Полуектовну сидевшая подле неё старуха мамушка Игнатьевна.
— Пошли Господи всего хорошего! — прибавила Ирина Полуектовна, всегда опасавшаяся всякой перемены. — А повернула колымага к Стародубским боярам. Вот мы скоро будем плыть мимо их вотчины.
— Тогда покажи мне усадьбу, родимая! — просила Паша, наклонясь через борт дощаника над водой, отразившей её фигуру и цветной наряд в своих серых волнах; она всё ещё следила за песней.
Песня была новым жизненным явлением для боярышни Паши; она заменяла ей прежнее беганье по окрестности, и ей казалось, что с песней сама она улетала вдаль и на простор. Но дощаник поравнялся с усадьбой Стародубских, стоявшей на широкой поляне между лесами. Вся усадьба обнесена была оградой, то узорной точёной решёткой, то частоколом со стороны леса. Всё было поновлено, как видно, в ожидании боярина. Крутая крыша боярского дома была окрашена красной краской, бока крыши книзу закруглялись на манер бочек, и всё обнесено было щитом, узорно вырезанным из дерева. На переднем фасаде были стекольчатые окна в железной оправе, с приделанными к ним, расписанными красками, наружными ставнями. Бревенчатые стены дома были ровно стёсаны. Наверху дома виднелись терема, пристроенные к его заднему фасаду, с красивыми башенками, с острыми крышами в виде шатров, покрытых гонтом под чешую. Вокруг дома шёл сад с чистыми прямыми дорожками: всё было в величайшем порядке.
— Больно хороша усадьба! — говорила Игнатьевна. — Сады подле дома, службы, конюшни, хорошо выстроено!
— Как бы не быть тут хорошему, у Стародубских много всего, в добрый час сказать! — заметила Ирина Полуектовна.
— И церковь близко от дома, — сказала старшая боярышня.
— Башенки хороши, — сказала Паша, — чай, далеко с них всё видно.
— И ко двору нам недалеко от их усадьбы, по берегу по дороге вёрст десять, а водой много ближе, — говорила Ирина Полуектовна, плотнее укутываясь суконной червчатой распашницей[6], застёгивая её на серебряные с золотом пуговицы и крепче завязывая у подбородка фату, спускавшуюся с её высокой кики.
3
Телогрея — верхняя выходная одежда.
4
Рясы — украшения из бус или жемчугов, спускавшиеся в виде бахромы и кистей с головного убора.
5
Чреватая шубка — длинная выходная одежда, летняя и зимняя; разница была в легкой и тяжелой материи. И летом при шубке носилось меховое, соболье ожерелье, то есть воротник.
6
Распашница — выходная летняя одежда.