Волею императрицы

Дед улыбнулся внучкам. Такая же снисходительная улыбка пошевелила седые усы и бороду боярина Стародубского. Молодой боярин Алексей застенчиво глядел на вошедших боярышень, оправляя на себе ферезь и шапочку на голове.

Глаза Паши остановились на молодом боярине с такой нескрываемой весёлостью, что, невольно потупившись, он с неудовольствием перенёс потом свой орлиный взгляд в сторону. В молодом Алексее, кроме красоты, унаследованной от отца, проявлялась уже их общая родовая черта: не смиряться и чувствовать себя свободным.

После глубокого поклона боярышень, хорошо заученного Степанидой от мамушки, но у Паши выходившего слишком быстрым и забавным, — обе они взяли приготовленные подносы с кубками мёду и поднесли их гостям. Отпив немного из кубка, дед поцеловал обеих боярышень, старый боярин Стародубский поблагодарил Степаниду ласковым поклоном, а Пашу также поцеловал, считая её ребёнком. Паша подошла к молодому боярину и, с улыбкой и любопытством в бойких глазках, стояла перед ним, ожидая, что он возьмёт кубок, но Алексей отказался от мёда.

— Пей, боярин, не бойся! — проговорила вдруг Паша, очевидно желая угостить его вкусным мёдом.

Старики глядели на эту сцену улыбаясь. Алексей смеялся, потупившись.

— Он боится, что я его поцелую, — бойко проговорила вдруг Паша, — а я его не стану целовать! Выпей же, боярин!

— Постой, сестра! — окликнула её Степанида. — Ты не кланяешься, так не делают! Ты вежливенько проси.

И, кланяясь в пояс молодому боярину, она сама поднесла ему кубок с мёдом, приговаривая:

— Выкушай, боярин! Нам на утеху, себе на здоровье!

Её серьёзный вид и скромные речи ободрили Алексея; он решился взять кубок и даже отпил из него до половины.

— Пей всё, себе на утеху! — понукала его Паша, стараясь подражать сестре и отвесив такой же низкий поклон.

Старики, поглядывая на неё, шептались между собой.

— Вот спасибо, боярышни-внучки, — смеясь, говорил дед Ларион Сергеевич, — спасибо за вашу ласку!

— И вам, бояре, спасибо за вашу ласку и милость! — ответила боярышня Степанида серьёзно и степенно, опустив длинные ресницы, наполовину скрывшие её чёрные глаза, всегда светившиеся мрачным блеском и задумчивые не по летам. Поставив поднос на столе и степенно продвигаясь по комнате, Степанида присела на лавке подле Ирины Полуектовны.

— Хорошо ли живётся вам, боярышни? — спросил дед её Ларион Сергеевич у Степаниды.

— Благодарим Бога, дедушка Ларион Сергеевич, и молим Его за твоё здоровье! — отвечала Степанида, наклонив голову, осторожно выговаривая каждое слово, видимо стараясь не сбиться в речах и глядя куда-то в сторону, а не в лицо гостям.

— Чем же вы занимаетесь и чем забавляетесь, боярышни-внучки? — спрашивал дед, всматриваясь в лицо Степаниды.

Паша меж тем едва успела справиться с своею длинной одеждой и, не зная, куда девать свой кубок, подошла к сестре во время вопроса деда.

— Мы в саду работаем и по лесу бегаем. Я весь лес обходила и все тропинки знаю! — ответила Паша за сестру, с живым интересом передавая деду о том, что составляло всю радость её жизни.

Дед слушал её с усмешкой; а Степанида зарумянилась и дёргала сестру за рукав, испуганная её чистосердечной болтливостью.

— Мы стараемся помогать во всём матушке и в лес с ней ходим за грибами… — проговорила она, поправляя слова сестры.

— То хорошо, боярышни, что вы матушку слушаетесь… — похвалил дед, выслушав Степаниду.

— Мы ей покорны, как Бог велел к родителям быть покорными. Слово Божие исполнять надо! — продолжала речь свою Степанида.

Ирина Полуектовна уставилась на неё глазами, снова удивляясь ей. Как-то чудны были ей эти речи, такие строгие и произносимые ребяческим голосом Степаниды. Деду они нравились. «Речиста, — думал он, — но говорит умно».

— А с сестрою в ладу живете? — спросил он снова старшую боярышню.

— Отчего же нам не ладить? Она ещё ребячлива; да если и сшалит порою, — с неё нельзя взыскивать, — отвечала Степанида, снисходительно улыбаясь. — И каждому человеку Бог прощать велит! — прибавила она уже серьёзно, глядя в глаза деду.

— Так ты и со всеми в мире живёшь, Степанида Кирилловна? — спрашивал дед.

— Где мир — там и Господне благословение, — ответила девушка, задумчиво глядя перед собой.

— Ты, видно, их учишь слову Божию? — сказал дед, обратившись к Ирине Полуектовне и, видимо, довольный.

— В церкви они часто бывают; и Степанида крепко запоминает, что там слышит, — смущаясь, отвечала Ирина Полуектовна, сама не понимая, откуда развилась в дочери такая набожность.

Но мамушка Игнатьевна, стоявшая у входной двери, ещё более вслушиваясь в разговор, думала: «Как бы чего и лишнего не сказала наша Степанида Кирилловна! Не прочувствовал бы дедушка, откуда в ней оно ».

— Что же ты задумался, Алёша? — обратился к сыну Стародубский. — Вынимай гостинцы дедушкины, наделяй боярышень.

Молодой боярин вынул из дорожных сумок круглые лубочные коробки и ящики с пряниками, леденцами и сушёными фруктами, закупленными в Макарьеве.

Он открыл большую коробку с леденцами и пряниками, подошёл было наделять боярышень, но Паша, шаловливо приподняв вдруг свои чёрные брови, с чуть заметной улыбкой подтолкнула вдруг всю коробку снизу и вышибла её из рук неловкого мальчика. Он на минуту смутился, но тут же рассмеялся и бросился подбирать рассыпавшиеся на полу пряники; вместе с ним подбирали обе боярышни, и на помощь им сунулась и мамушка Игнатьевна; меж тем как старые бояре смеялись неловкости Алексея, не подозревая, что это были проказы Паши. Кроме сластей, боярин Савёлов привёз внучкам материй на шубки и хорошие чётки янтарные из монастыря. Оделив внучек, он любовался их радостью и ещё раз поцеловал их на прощанье и допустил их к руке.

— Уходите теперь, Господь да хранит вас! А нам позволь, Ирина Полуектовна, отдохнуть, и пора в путь-дорогу.

Ирина Полуектовна указала на комнату, где было всё приготовлено для отдыха посетителей. На широких лавках разложены были пуховики с большим числом подушек в изголовьях, всё было наряжено, — как выражались тогда, — камчатными наволоками и шёлковыми штофными одеялами. Много вещей пришлось на это время вынуть из заветных сундуков, где Ирина Полуектовна хранила много ценных вещей, несмотря на своё стеснённое положение и безденежье, чтобы передать их своим дочкам со временем. Перед отъездом гостей, после того как стороживший их пробуждение Ларька подал им кувшины с брагой смочить пересохшее во время сна горло, — боярин Ларион Сергеевич Савёлов потребовал к себе племянницу Ирину Полуектовну и долго толковал с ней. Она сидела несколько поодаль от дяди, выслушивая его речи, совершенно растерянная, и не знала — горевать ли ей или радоваться. Ларион Сергеевич, дед и опекун детей её, требовал и увещевал её переехать к нему на житьё на Ветлугу в его вотчину Городки, с семьёю и слугами, которых найдёт для себя необходимым взять с собой.

Отказать дяде в его просьбе было невозможно, по закону он мог распорядиться как хотел, а он только слёзно просил Ирину Полуектовну не оставить его в одиночестве и принять под надзор свой внуков его, детей уехавшего на войну сына, — и Ирина Полуектовна на всё согласилась!

Проводив бояр, долго стояла она на крыльце в раздумье и собиралась с мыслями, как сообщить ей всё дочерям и Игнатьевне.

Обе дочки были меж тем в лесу, не ожидая, что посетители пустятся в дорогу засветло и нагонят их на лесной, узкой дороге. Боярышня Степанида, заметив их рыдван, поспешила сойти с тропинки и укрылась в чаще леса, а Паша осталась на месте и радовалась, что пришлось увидать весь поезд бояр, лошадей и сопровождавших их верховых. Стоя в стороне от дороги, она ещё раз поклонилась дедушке и, смеясь, кивнула кудрявой головкой и боярину Алексею, сидевшему в повозке, ехавшей за рыдваном. Её большие, светившиеся глаза точно дразнили Алексея; он вспомнил про её проказы с коробкой пряников.

Вернувшись домой, Паша весело рассказывала вечером матери о своей встрече с боярами в лесу. Но в этот вечер ей пришлось выслушать много замечаний о том, что не умела она вести себя перед гостями, как того требовал обычай; много выговаривали ей сестра и мать и даже старая мамушка. Однако же, засыпая, она уже позабыла их наставления, — и снова снился ей сосновый тёмный бор, где она двигалась привольно, где кругом всё так радовало её и никто не распекал за шалости. А наутро следующего дня Паше пришлось услышать о переезде всей их семьи на Ветлугу!