Страница 75 из 155
Граф Сен-Жермен взглянул на него, причём его взор был так серьёзен и строг, что насмешливая улыбка исчезла с лица фельдмаршала.
— Завеса грядущего, — сказал граф, к словам которого, затаив дыхание, прислушивалось теперь всё общество, — непроницаема и задёрнута так плотно, что никогда не удаётся приподнять её совсем, но моё искусство действительно в состоянии сделать её более прозрачной, так что взор может разглядеть отдельные картины грядущего. Вы серьёзно хотите попробовать заглянуть в будущее?
Казалось, что испуганный фельдмаршал хотел было отказаться, но все взоры были устремлены на него, тогда как губы графа Сен-Жермена сложились в едва заметную насмешливую улыбку.
— Да, — не совсем уверенным тоном произнёс Апраксин, — и мне действительно крайне интересно, — смеясь, добавил он, — знать, так же ли вы хорошо знакомы с царством грядущего, как со двором царя Сарданапала или со столовой Лукулла!
Граф Сен-Жермен приказал подать ему серебряную чашу. Он налил её до половины водой и велел вынести все лампы. Одну свечу он поставил перед чашей и попросил затем фельдмаршала, не отрываясь, смотреть в воду, а сам поднялся с места и встал сзади Апраксина.
Большой тёмный зал, в котором дрожащий свет единственной свечи скользил по напряжённым, любопытным лицам, производил неприятное, жуткое впечатление.
Граф Сен-Жермен простёр руку и тихо прошептал несколько слов.
— Ах, — воскликнул фельдмаршал, — я вижу, как армия раскидывается по широкой равнине... Какая свалка!.. Дым застилает картину... это — битва; я вижу, как вспыхивают огоньки у пушек, и не слышу выстрелов; ей-Богу, — ещё живее воскликнул он, — ведь это — я сам; вот там Румянцев... победа!.. Мы победили!.. Теперь делается темнее... картина тускнеет, я больше ничего не вижу.
— Вы видели, что произойдёт, — сказал граф Сен-Жермен.
Фельдмаршал тяжело дышал, остальные в молчании, качая головой, толпились вокруг, из стоявших рядом никто ничего не видел, кроме дрожащего отблеска свечи.
Фельдмаршал, казалось, боролся с самим собой.
— Это была только одна картина, — сказал он графу Сен-Жермену, — надеюсь, что будущее для меня не кончится ею одною.
— Смотрите туда! — глухо проговорил граф Сен-Жермен. — Вы сами хотите этого!
Снова фельдмаршал нагнулся над чашей, и через несколько минут у него вырвался крик ужаса.
— Господи, я снова вижу себя, — его голос пресёкся; точно повинуясь какой-то таинственной силе, он ещё больше нагнулся над чашей, испуганными взорами уставившись в воду. — Нет, нет! — воскликнул он затем. — Это невозможно!
Он заломил руки и со стоном откинулся в кресло.
— Вы хотели этого, — сказал граф Сен-Жермен. — Мне очень жаль, если картина, которую вы видели, была нерадостна. Я уже имел честь заметить, что завеса грядущего открывается только для мимолётных взоров. Взгляните сюда ещё раз!.. Может быть, новая картина даст вам более приятное разъяснение и решение.
— Нет, нет, никогда! — с ужасом крикнул Апраксин. — Больше я ничего не хочу видеть, всё уже было кончено! — глухо добавил он, опуская голову.
— Может быть, ещё кто-нибудь из дам или кавалеров желает заглянуть в будущее? — спросил граф.
— Нет! — воскликнули молодые женщины, пришедшие в ужас от вида потрясённого фельдмаршала, а мужчины тоже отрицательно качали головой.
— Ваше сиятельство, попрошу вас испытать ваше искусство, — сказал Пассек, подходя к графу, — если грядущее принесёт счастье, тем приятнее заранее увидеть его светлый луч; точно так же и навстречу несчастью лучше выйти с широко открытыми глазами.
Несколько мгновений граф испытующе смотрел на прекрасного офицера с гордым и мужественным взором и затем дружески проговорил:
— В таком случае пожалуйте сюда! Раз у вас есть мужество приподнять завесу будущего, то не гневайтесь на меня, если картина, которую вы увидите, не будет соответствовать вашим желаниям, потому что очень редко будущее соответствует желаниям юных сердец.
Пассек встал перед чашей и начал смотреть в воду; при этом он не мог избавиться от чувства охватившего его ужаса. Ему показалось, что окружность водной поверхности увеличилась и как будто закрылась густыми облаками. Затем эти облака разорвались, за ними показалась зелёная роща. Картина делалась всё яснее. Он видел переплетавшиеся ветви, колеблемые ветром листья и затем фигуру в светлом платье, сидевшую в тени этих ветвей, мечтательно опершись головкой на руку.
— Мария! — вполголоса проговорил он.
Ему казалось, что он узнал ораниенбаумскую рощу и образ любимой девушки.
Всё яснее становилась картина, всё ярче блистали взоры Пассека, с восторгом покоившиеся на склонённой головке дорогого образа, как вдруг из его груди вырвался крик ужаса и смертельной бледностью покрылось его лицо. Он увидел, как в рощу вошла мужская фигура; её лицо также было обращено в противоположную сторону, так что он не мог различить его черты. Мужчина склонился к ногам молодой девушки, она обняла его и положила на его плечо головку.
— Нет, нет, это невозможно! — в свою очередь, воскликнул Пассек, и его лицо выразило такой же ужас, какой за минуту пред тем был написан на лице фельдмаршала.
Туман снова собрался над картиной, но Пассек видел фигуру девушки, всё ещё склонившуюся над незнакомцем; наконец она подняла голову, и, несмотря на всё более и более сгущавшийся туман, ему показалось, что он узнал черты Марии; он раскрыл объятия, как бы желая удержать возлюбленную и привлечь её к себе, но она вопросительно глядела на него из чащи взором, полным страдания и упрёка, и затем исчезла, скрываясь всё дальше и дальше в тени. Теперь он видел только воду в чаше и отблеск свечи.
Пассек отошёл назад и стал отирать рукою лоб, покрытый холодным потом.
— То, что я сейчас увидел, невозможно, — мрачно проговорил он, обращаясь к графу Сен-Жермену. — Этого никогда не может быть, ваше искусство ошибается!
Граф Сен-Жермен пожал плечами и сказал:
— Моё искусство не ошибается, но, как я уже заметил, оно показывает только отдельные картины; то, что так больно поразило вас и показалось вам невозможным, в связи с другими обстоятельствами может разрешиться очень приятно.
В мрачном раздумье Пассек отошёл в сторону.
После этих опытов никто из присутствующих не захотел уже больше испытать на себе искусство графа, лампы и большие канделябры были снова внесены в зал, и яркий свет пробудил фельдмаршала из его задумчивости.
Он с жадностью в несколько глотков осушил свой бокал и стал громко шутить над силою пророческих предсказаний графа Сен-Жермена, но его весёлость была деланной, он вскоре встал из-за стола, и всё общество разошлось.
Граф Сен-Жермен вернулся в свой экипаж, и в последнем всю ночь напролёт горел яркий свет, лучи которого, проникая из-за зелёных занавесок, приводили в ужас часового, заставляя его каждый раз, как он проходил мимо таинственной кареты, творить крестное знамение и шептать заклинания против нечистой силы.
Пассек вскочил на лошадь, чтобы ехать домой, и, устремив свой взор на ясное звёздное небо, шептал про себя молитву:
— Боже великий, сущий на Небесах! Ты, пробуждающий и охраняющий любовь, не разрушай во мне веры в неё обманчивым и неверным волшебным искусством!
Свежий ночной воздух и быстрая езда успокоили его напряжённые нервы; вскоре он уже смеялся над своим страхом, сжимавшим его сердце; конечно, это была собственная его фантазия придать образу, вызванному в чаше непостижимым искусством графа Сен-Жермена, черты лица Марии; ведь не может быть, чтобы она забыла его и с его любовью играла недостойную игру.
XXVIII
Граф Понятовский поселился в домике лесничего у Ораниенбаума. Старый Викман с дочерью и Бернгард Вюрц ничем не нарушали молчания, которое им приказал сохранять великий князь по отношению их нового жильца. Граф носил форму лесничего великого князя, и работники и служанки лесничего домика и не подозревали, что красивый молодой человек, всегда весёлый и приветливый, мог быть кем-то другим, а не новым помощником старого лесничего. Никто не догадывался о той хитрости, с помощью которой обошли приказание императрицы, тем более что слуга Понятовского уехал в наглухо закрытой дорожной карете. Великий князь распорядился послать ему подставы до самой польской границы и повсюду громко выражал сожаление о потере прекрасного товарища, так что граф Иван Иванович Шувалов был убеждён, что молодой поляк уже выехал за границу государства.