Страница 49 из 155
— Мадемуазель де Бомон писала вам? — воскликнула Елизавета Петровна. — Где это письмо?
— Здесь, — и граф открыл свой портфель и подал императрице бумагу, которая была исписана крупным почерком и на которую канцлер бросил быстрый, проницательный взгляд.
— Правда, — произнесла Елизавета Петровна, пробегая глазами письмо, — мадемуазель де Бомон предостерегает нас против графа Станислава Понятовского. Этого достаточно. Он должен быть удалён. Великий князь с супругой, — насмешливо прибавила она, — должны будут утешиться. Но не надо делать шума; Понятовский — подданный дружественной России державы, и я не хочу, чтобы было употреблено насилие. — Сказав это, она минуту подумала и, обращаясь к канцлеру, продолжала: — Поручаю это вам, граф Алексей Петрович; вы можете посетить мою племянницу. Поговорите с графом лично, и если он в самом деле замешан в какие-либо интриги, то он тем охотнее уедет. Впрочем, предоставляю это дело вашей дипломатической ловкости. Если окажется нужным, пригрозите ему моим гневом.
Граф Бестужев слушал молча, слегка склонив голову; но, несмотря на всё то искусство, с каким он управлял своим лицом, в его взорах мелькало нечто, похожее на насмешку, в то время как он, склонившись пред императрицей, говорил:
— Воля вашего величества будет исполнена; я беру на себя удалить графа Понятовского и уверен, что нам не составит затруднений возместить как князю, так и княгине потерю этого любезного кавалера.
— И вы, граф, живо убедитесь, — сказал Шувалов, — что этот авантюрист далеко не так невинен, как кажется. Ваше величество изволили желать потребовать у графа Разумовского надёжного офицера, которого можно было бы послать в штаб-квартиру фельдмаршала.
— Я тотчас же позову Разумовского, — Елизавета Петровна встала, чтобы закончить совещание, сильно утомившее её.
Бестужев бросил на Шувалова злобный, угрожающий взгляд.
В тот момент, как мужчины собирались откланяться, доложили о прибытии великой княгини Екатерины Алексеевны.
Лицо императрицы выразило удивление.
— Великая княгиня? — произнесла она. — Она приехала сюда, ко мне? Но я не звала её.
— Ваше величество, сегодня как раз день, — заметил граф Шувалов, — в который её императорское высочество приезжает согласно соизволения вашего величества, чтобы повидать своего сына.
— А, — произнесла императрица, — да, я вспоминаю. Я согласилась на то, чтобы она видела ребёнка каждый месяц. Быть может, это не следовало делать, но мать имеет свои права. Стали бы говорить о жестокости и прочем... Да будет так! Но она не должна видеть ребёнка наедине; мальчик должен быть истым русским, цельным, честным русским; он не должен быть осквернён даже дыханием, чуждым России! Я буду присутствовать при свидании. Пригласите её императорское высочество войти сюда, — приказала она лакею, и он открыл половинку двери.
Екатерина Алексеевна быстро подошла к императрице и почтительно, но с выражением сердечной преданности на лице поцеловала руку, холодно поданную ей Елизаветой Петровной. Между тем оба графа церемонно откланялись и вышли.
— Я пришла, — произнесла Екатерина Алексеевна, придав лицу выражение детской почтительности, — чтобы использовать милостивое разрешение вашего величества и повидать сына; я могу лишь глубочайше благодарить ваше величество за ту материнскую заботливость, с какой вы посвящаете свои силы воспитанию маленького Павла; к сожалению, — прибавила она, с видимым усилием подавляя горечь в горле, — к моим радости и благодарности примешивается печаль разлуки с сыном и редких свиданий с ним, но, — быстро прибавила она, видя, что брови императрицы начинают сдвигаться, — я отлично знаю, что так нужно для блага моего сына и что я никогда не могла бы выказать по отношению к моему сыну такие заботы, какими он пользуется у вашего величества. С вашего разрешения я отправлюсь теперь к мальчику и буду наслаждаться разрешённым мне часом счастья... счастья быть матерью.
— Я провожу вас, — сказала Елизавета Петровна. — Я ещё не была у мальчика и должна лично, как делаю ежедневно, убедиться, не упустили ли там чего-либо.
Великая княгиня поклонилась ещё глубже прежнего и опустила голову на грудь, чтобы скрыть выражение горести, выступившее на её лице.
— Кстати, — добавила императрица, останавливаясь на мгновение, — при вашем дворе находится один молодой поляк, граф Понятовский...
Екатерина Алексеевна покраснела и побледнела под испытующим взглядом императрицы, но её лицо выражало полное равнодушие.
— Он — очень элегантный и разговорчивый кавалер, — произнесла она спокойным, ровным голосом. — Отлично понимает музыку и очень полезен мне в устройстве моих небольших концертов, на которые я часто и безуспешно приглашала ваше величество; я не понимаю, — прибавила она с самым естественным удивлением, — каким путём этот незначительный иностранец мог привлечь на себя внимание вашего величества?
— Да, да, знаю, — кивнула императрица, в то время как великая княгиня артистически выносила испытующие взгляды тётки, — я знаю, что этот граф Понятовский полезен вам; у вас немало таланта и вкуса к ломанию комедий, — резко прибавила она, — но... — она на мгновение запнулась, а затем продолжала: Он поддерживает великого князя в известного рода развлечениях, которые не нравятся мне и которые я считаю недостойными наследника моего трона; он курит и пьёт вместе с великим князем и своим обществом затрудняет искоренение этих скверных привычек великого князя.
— Не знаю, — возразила Екатерина Алексеевна, — если даже и так, то граф делает то же самое, что Кирилл Разумовский и прочие.
— Всё равно, — строго прервала Елизавета Петровна, — я запрещу это и прочим. Те — мои подданные, граф же Понятовский — иностранец; будет лучше, если он не станет находиться в интимном кругу моего племянника. Я поручила Бестужеву высказать мою волю великому князю и настоять на удалении графа; я желаю, чтобы и вы употребили в этом смысле ваше влияние на мужа.
— Моё влияние, — заговорила великая княгиня, — как известно вашему величеству, мало значит в глазах моего мужа и вряд ли могло бы служить подкреплением приказанию вашего величества. Кроме того, великий князь, — слегка запальчиво прибавила она, — питает большую слабость к графу, и ему будет очень трудно исполнить приказание вашего величества...
— Он вовсе не должен повиноваться в данном случае моему приказанию, — недовольно воскликнула Елизавета Петровна, — я вовсе не желаю вмешиваться непосредственно в это дело; я вовсе не хочу изгонять из России дворянина польского короля; великий князь должен отпустить его сам; это ему ничего не будет стоить, — насмешливо-презрительным тоном прибавила она: — Ведь он так непостоянен в своих склонностях. Бестужев объяснит ему всё, от вас я требую поддержки канцлеру. Вам известна моя воля; она должна быть выполнена, чтобы мне не пришлось отдавать гласного приказа.
Она повернулась и двинулась впереди княгини по узкому коридору.
Екатерина Алексеевна шла за ней, и её лицо носило выражение задора, столь отличное от того выражения, с каким она только что смотрела на тётку.
Они прошли через спальню императрицы и небольшую галерею, а затем вошли в большую комнату; её высокие, широкие окна выходили на небольшой садик, в который можно было выйти по железной лесенке. В одном углу комнаты стояла низенькая кровать с красными занавесками, над которыми высилась золотая византийская корона. Вся комната была уставлена миниатюрной мебелью, в камине вспыхивали последние искорки догорающих поленьев; температура в комнате благодаря жаркому дню да ещё этой печке была так высока, что немногим уступала температуре доброй бани. На полу комнаты валялись артистически сделанные куклы семи-восьми дюймов вышины, одетые в мундиры полков русской гвардии; тут же помещались фигуры животных. На небольшом креслице, у стола посредине комнаты, сидел четырёхлетний великий князь Павел, сын Петра и Екатерины и единственный наследник всей империи Петра Великого.