Страница 45 из 155
Посредине беседки стоял низкий каменный стол, а широкий ствол огромного дерева был окружён широкой скамьёй, покрытой мягким мхом. Это был поэтичный уединённый уголок, скрытый от всего света.
— Какая красота! — воскликнул Пассек, окинув восхищенным взором поросшую зеленью беседку и остановив свой взгляд на Марии, так что, собственно, нельзя было разобрать, к кому относится это восклицание: к молодой ли девушке или к красивому пейзажу.
Мария, вся дрожа, стояла пред молодым человеком. Какая-то непонятная робость и смущение овладели ею. Ещё так недавно она непринуждённо разговаривала с Пассеком, а теперь не в состоянии была проронить ни слова.
— Мы здесь защищены от враждебных, навязчивых взглядов, — начал Пассек, обращаясь к Марии, — ничьё нескромное ухо не подслушает нас. Скажи же мне теперь то слово, которое рвётся из твоего сердца. Скажи мне, почему ты не можешь дать то счастье своему двоюродному брату, о котором он мечтает?
Молодая девушка робко взглянула на офицера и прошептала:
— Я ничего не могу сказать, потому что, кажется, сама не знаю, что происходит со мной.
— Нет, ты знаешь, — воскликнул Пассек, ближе подходя к Марии. — Если тебе трудно говорить, то отвечай лишь на мои вопросы. Хорошо?
— Спрашивайте! — тихо ответила молодая девушка, потупляя взор.
— Если ты отказала Бернгарду Вюрцу, то, верно, твоё сердце принадлежит кому-нибудь другому? — допрашивал офицер, сжимая руку Марии.
Молодая девушка утвердительно кивнула головой.
— Если я тебе назову того, кто занял место в твоём сердце, ты не скроешь правды, ты поделишься со мной своей тайной? Да? — прошептал Пассек.
Мария ещё ниже опустила голову, но ничего не ответила.
— Кто тот, — воскликнул Пассек, оглядывая её со счастливой улыбкой, — кто тот, о котором ты думаешь, которого любишь? А если ты не знаешь, любишь ли его, то вообрази себе поживее, что он далеко, что он бросил тебя, должен был уехать навстречу грозным опасностям, что его жизни грозит оружие врага...
— О, нет, нет, — воскликнула Мария, обнимая его обеими руками и устремляя на него взгляд, полный любви и боязни. — Нет, нет, не говорите так! Я с ума сойду от горя и забот.
Молодой человек опустился пред ней на колени и прижал её руки к губам.
— Мария, — тихо произнёс он, склоняясь к её уху, — вы не хотите назвать мне того, к кому вы стремитесь сердцем?
— Нет, — сказала она еле слышно, — нет; он должен знать это сам без моего признания, а если он не знает...
Она запнулась и медленно подняла на него свой взгляд, сделав движение, как бы желая высвободиться из его объятий.
— Он знает это! Да, да, он знает! — воскликнул Пассек, заключая её в свои объятия.
На этот раз Мария не откидывалась назад, прижавшись к нему, вся трепеща под поцелуем, обжегшим её губы.
— Как это всё произошло? — спросила она затем, медленно выпрямляясь и проводя рукой по лбу, как бы желая защититься от его пламенных взглядов. — И что из всего этого выйдет? — прибавила она тотчас же, боязливо содрогаясь всем телом.
— Как это произошло? — повторил офицер, садясь рядом с ней и поглаживая её мягкую, нежную руку. — А как происходит, что солнечный луч попадает на зерно, чтобы вызвать его к жизни, чтобы открыть к пахучему цветению его дремлющие почки? Мы не спрашиваем, как это произошло; мы лишь радуемся тому, что это случилось так и что наши сердца нашли друг друга, сердца, которые жили бы половинной жизнью без взаимной помощи. А что из этого выйдет? — продолжал он, между тем как она с детской преданностью смотрела на него. — Видишь ли, Мария, когда я увидел тебя в первый раз, я думал тогда лишь о мимолётной интрижке, которая даст жизни мимолётную сладость и оставит приятные воспоминания, но ничего больше.
На чистый лоб Марии налетела тучка; она сделала движение, как бы желая высвободиться из рук Пассека.
Но он притянул её к себе крепче и продолжал:
— Но это было во мне лишь одно мгновение, Мария, клянусь тебе, одно мгновение! Я тотчас же почувствовал, что моя любовь к тебе пустила свои корни в самые глубины моей души и что моя жизнь без тебя будет каким-то сном без сновидений.
— Правда ли это? — спросила она, взглядывая на него со счастливой улыбкой.
— Это — правда, — воскликнул Пассек, — и эта правда делается для меня с каждым днём всё яснее; с каждым днём я чувствую всё глубже и глубже, что никогда не буду в состоянии расстаться с тобой и что всё, двигавшее до сих пор мою жизнь, отпадает от меня и отходит в область воспоминаний. Раньше я, правда, думал, — продолжал он, целуя глаза Марии, — что солдат не должен носить никаких цепей, что всё, что привязывает его к жизни, не должно отягощать его, чтобы он никогда не терял свободы и был всегда готов играть высшую игру, рискуя собственной жизнью; но теперь, Мария, я чувствую, что есть цепи, которые дают их рабу полную гордость, смелость и свободу, так как они привязывают солдата к существу, стоящему выше всех прочих земных созданий, к ангелу, который возносит солдата к небу...
Молодая девушка покачала головой, но всё-таки улыбнулась его воодушевлению.
— Сегодня же, — воскликнул Пассек, крепче прижимая её к груди, — сегодня же я сообщу твоему отцу тайну наших сердец; я не так уже беден: императрица была всегда милостива ко мне; скоро, очень скоро ты будешь принадлежать мне одному, и самые гордые придворные дамы побледнеют и стушуются, когда в их круг победоносно вступит моя лесная фея.
— О, нет, нет! — испуганно воскликнула Мария. — Отец не должен ничего знать; не так скоро, по крайней мере; это испугает его; я должна подготовить его; мне надо подумать, как сказать ему это...
— Подготовить? Подумать? — воскликнул Пассек, и его взоры омрачились. — Почему? Твой отец состоит на службе у великого князя, а я, — гордо произнёс он, — офицер гвардии её величества; какое же предубеждение он может иметь?..
Мария потупила взор и тихо промолвила:
— Мой отец принадлежит к лютеранской церкви, и я тоже.
— А, — горячо воскликнул он, — вот что? Я — верный сын православной церкви, но думаю, что Бог не ограничил пути, по которому должны обращаться к Нему души верующих; почему мы должны любить друг друга меньше только из-за того, что мы возносим наши молитвы в разной форме? Ведь для нас одинаково священен величайший и прекраснейший христианский знак — Распятие?
— Нет, нет, — дрожа, возразила молодая девушка, — так внезапно и сразу сказать это отцу нельзя; он должен иметь время свыкнуться с этой мыслью... О, прошу тебя, дай время! Позволь мне самой устроить всё это, чтобы какой-нибудь необдуманный шаг не помешал нашей любви.
Она была взволнована, а Пассек покачал головой и удивлённо глядел на неё.
— Граф Разумовский благоволит ко мне, — заговорил он, — он замолвит словечко за меня, и государыня императрица согласится на то, чтобы ты осталась верна твоему исповеданию...
— Императрица — да, — возразила Мария, — но отец... отец, который...
Она запнулась.
— Мария, — мрачно промолвил он, — что-то такое есть с твоим отцом; мне часто приходила мысль, что он в действительности — не то, кем кажется, мне сдаётся, его окружает какая-то тайна...
— Это — не моя тайна, — тихо произнесла девушка.
Одно мгновение Пассек испытующе смотрел на неё, но мрачное подозрение, показавшееся было на его лице, быстро исчезло пред выражением детской чистоты на её милом лице.
— Позволь мне обдумать это, — попросила она, — не спрашивай, не догадывайся; если я должна скрывать от тебя что-нибудь теперь, верь, что это что-нибудь — тайна, не мне принадлежащая.
— Я не спрашиваю и не догадываюсь, — воскликнул он, — я вверяю наше будущее тебе; разве могу я не доверять тебе, освещающей меня лучами безумного счастья? Я буду жить ожиданием, сладкой надеждой, которая кивает мне из твоих глаз и улыбается мне с твоих губ.
Он заключил Марию в свои объятия, их сердца забились одновременно; они забыли бы в объятиях друг друга о целом мире, если бы до них сквозь тихое шуршание листьев не донеслись звуки голосов, принадлежавших людям, двигавшимся по дороге.