Страница 35 из 155
Шевалье схватил за руки графа Шувалова, смотревшего на него с глубоким изумлением, и притянул его назад к императрице; лицо Елизаветы Петровны смягчилось нежностью; она смотрела на шевалье глазами, блистающими любовью и восхищением, и мягко произнесла:
— Вы слышите, граф Иван Иванович? Намерены ли вы отказать ему в этой просьбе? Желаете ли вы расстаться с вашей императрицей ради того только, что она подарила своё доверие такому сердцу?
— Возможно ли это? — спросил граф Иван Иванович с выражением недоверчивости на лице.
— Но почему нет? — воскликнул шевалье. — Почему любовь к величайшей императрице должна непременно разделить вместо того, чтобы соединить, два благородных рыцарских сердца? О, я заклинаю вас, граф, поверьте мне, что во мне нет никаких задних мыслей против вас; испытайте меня, требуйте от меня всё, что могут требовать друг от друга друзья, точно так же, — прибавил он, поражённый внезапной мыслью, — как и я потребую от вас доказательство дружбы, которую вы мне предлагали вчера.
— Ну, а если бы теперь, — заговорила Елизавета Петровна, — императрица спросила, каким образом в сердце графа Ивана Ивановича могла ужиться преданность к ней наряду с нежной дружбой к её фрейлине, был ли бы разрешён ей такой вопрос?
Граф Шувалов смущённо взглянул на шевалье, и в его взгляде читалась немая просьба молчать.
— Вот видите, — улыбнулся шевалье, — необходимо забыть всё, что было; мы можем думать лишь о будущем, в котором нам придётся ещё поспорить о том, кто из нас выкажет больше преданности и любви к великой дочери Великого Петра; это будет состязание между нами, в котором и побеждённый найдёт себе удовлетворение.
Елизавета Петровна наклонилась вперёд и подала одну руку графу Шувалову, а другую — шевалье де Бомон.
— Спасибо, — произнесла она, — спасибо вам обоим!.. Я никогда не забуду об этом часе, который так обогатил меня, сохранив мне старого друга и приобрев нового.
Это была чудная картина: государыня, у которой утренний свет отнял большую часть её юного вида, освещавшего её вечером, сидела теперь, притягивая друг к другу высокую, крепкую фигуру графа и нежную, женственную фигурку шевалье с тонкими чертами лица и сверкающими гордыми глазами; можно было думать, что это мать благословляет двух влюблённых.
Графа Шувалова, по-видимому, осенила та же мысль; он пожал тонкую, нежную и мягкую руку шевалье; но, когда он взглянул в его прекрасное молодое лицо, в его глазах снова сверкнул луч того огня, с которым он говорил в предыдущий вечер с «мадемуазель» де Бомон; он покачал головой и, казалось, вновь отдался своим сомнениям.
Затем императрица сказала:
— Дружба заключена. Вы, шевалье, хотели просить у графа доказательства таковой; говорите, я уверена, что в такой момент он ни в чём не откажет вам.
— Говорите! — воскликнул граф, сделав движение, как будто хотел поднести к губам руку шевалье. — Вы победили меня, и к вашим услугам всё, что находится в моей власти!
— Я хочу просить немногого, — серьёзно произнёс шевалье, — в то же время многого, а именно: замолвить словечко у императрицы, чтобы она оказала мне милость, о которой я прошу.
— Разве для этого необходимы слова другого? — спросила Елизавета Петровна, нежно пожимая руку шевалье.
Тот вопросительно посмотрел на неё и сказал:
— После заключения договора, делающего Россию союзницей Франции, с новой силой возгорится война, от исхода которой будут зависеть наши честь и слава; я — французский дворянин и не могу помириться с мыслью оставить во время войны мою шпагу в ножнах; войска России и Франции идут в поход, а я, готовый отдать жизнь за родину и императрицу Елизавету, должен бездействовать в этом чуждом моему полу платье, которое должно оказаться недостойным меня, как только будет достигнута цель этого переодевания; но этого не может желать моя государыня; её доверие я могу оправдать лишь на поле битвы, и поэтому я должен просить её, — продолжал он, между тем как Елизавета Петровна смотрела на него в ужасе, всё крепче сжимая его руку, — чтобы она отпустила меня туда, куда зовёт меня голос чести и долга; и граф Шувалов даст мне первое доказательство своей дружбы, если поддержит пред вами, ваше величество, мою просьбу.
На лице графа Шувалова сверкнул луч радости, но затем, казалось, в нём снова усилились подозрения; он нерешительно смотрел на женственное лицо, просительно глядевшее на него.
— Вы хотите покинуть меня? — мрачно произнесла императрица тоном упрёка.
— Покинуть? — повторил шевалье, прижимая к губам руку императрицы. — Разве идти сражаться за вас — значит покинуть вас? Неужели великая Елизавета могла бы сохранить свою милость, свою дружбу ко мне, если бы я околачивался при её дворе в женском одеянии, в то время как знамёна России и Франции развеваются в походе!
В его глазах сверкало гордое, вызывающее мужество, его вытянутая рука, казалось, искала меча, а полуоткрытые губы готовы были произнести боевой клич. Глаза императрицы тоже засветились при виде этой фигуры, напоминавшей Жанну д'Арк в то время как та вела войска Франции против победоносных полков Тальбота; но вот она сжалась и боязливо произнесла:
— А если неприятельский выстрел сразит это благородное сердце?..
— Ваше величество, — воскликнул шевалье, — будете лучше проливать слёзы по убитом, чем презирать живого.
Елизавета Петровна потупила взор, и её грудь вздымалась в томительной борьбе.
— О, помогите мне, граф! — воскликнул шевалье, обращаясь к Шувалову. — Помогите мне умолить императрицу, чтобы она отпустила меня ехать туда, где только я и могу доказать ей мою преданность и оказаться достойным её милостей. Я — офицер французской армии, я ношу шпагу, принадлежащую моему королю; если я не буду находиться на своём посту, вечный позор будет моим уделом.
— Шевалье прав, — сказал граф Шувалов, почти нежно пожимая руку молодого человека, — и я должен был бы просить ваше величество исполнить его просьбу, если бы не боялся быть заподозренным в желании удалить того, которого я ещё так недавно обвинял.
— Я оставлю здесь моего нового друга, — воскликнул шевалье, — который позаботится о том, чтобы вы, ваше величество, не забыли обо мне и милостиво приняли меня вновь, когда я вернусь, чтобы первым положить к вашим ногам лавровый венок победы.
— Да будет так! — со вздохом произнесла Елизавета Петровна. — Но, — продолжала она с внезапным беспокойством, — а эликсир? Как же с эликсиром?
— Мой друг Дуглас останется здесь, ваше величество, — ответил шевалье, — я оставлю в его руках всё, что имею относящееся к этому драгоценному средству; и обещаю также вашему величеству прислать сюда графа Сен-Жермена, как только приеду в Париж; я уверен, что он будет счастлив представиться возможно скорее вашему величеству; а мне, ваше величество, мне вы разрешите уехать вместе с генералом Апраксиным; я волью в него весь мой пыл к бою и всю уверенность в победе.
— Идите же, граф, — произнесла императрица, — надо тотчас же позвать фельдмаршала; я отдам ему лично мои последние приказания, и горе ему, если он не оправдает моих ожиданий.
— До свиданья, граф Шувалов! — сердечно воскликнул шевалье. — Обнимите вашего друга, воспоминание о котором вы будете поддерживать в памяти государыни.
Он открыл объятия, и граф Иван Иванович с нежностью прижал к груди хрупкую, гибкую фигуру шевалье.
— И вы в самом деле — мужчина? — тихо прошептал он.
— Если бы я не был им, — возразил шевалье так же тихо, — я остался бы здесь, чтобы любить графа Шувалова; но теперь я еду, так как не осмеливаюсь оставаться с ним.
Он освободился из объятий графа, который держал его так крепко, как будто не мог расстаться с ним, и вернулся к креслу императрицы.
Граф Шувалов вышел исполнить приказание императрицы, а она продолжала задушевную беседу с прекрасной «мадемуазель» де Бомон.
XV