Страница 25 из 155
Не успели ещё все разместиться как следует, как во двор быстро въехал лёгкий кабриолет великой княгини. Екатерина Алексеевна вышла из него и участливо осведомилась о здоровье пострадавшего накануне слуги. Он чувствовал себя лучше, но в продолжение ещё некоторого времени должен был пролежать в постели. Екатерина Алексеевна сердечно поблагодарила Марию за её заботы и попросила старого Викмана продержать у себя больного до полного выздоровления.
Казалось, что вчерашний вечер должен был повториться во всех подробностях, так как, когда великая княгиня всё ещё стояла на веранде и пристально глядела на дорогу, в лесу послышался топот мчавшейся лошади и на двор на английском скакуне, взятом из конюшни великого князя, влетел граф Понятовский. Перед воротами он соскочил с седла, набросил повод лошади на один из зубцов решётки и взбежал на веранду.
С видом полного изумления он почтительно поклонился великой княгине, глаза которой при виде его радостно заблестели.
— Я сюда приехала, граф, — простодушно сказала она, — чтобы навестить моего слугу, который пострадал, может быть, отчасти и по моей вине.
— Меня сюда привела та же причина, — ответил граф Понятовский, — я тоже хотел осведомиться о здоровье того верного слуги, который имел счастье пострадать за ваше императорское высочество. Притом, — продолжал он, бросая выразительный взгляд, но придерживаясь обыкновенного любезного тона, — притом я хотел поблагодарить дриад[2] за то, что они дали мне возможность оказать услугу вашему императорскому высочеству в момент опасности.
— Лесные дриады, — промолвила Екатерина Алексеевна, — как я слышала, были также свидетелями того, как мой рыцарь-спаситель мужественно встретил в тот же вечер и другую опасность.
Граф Понятовский улыбнулся и сказал:
— Если вашему императорскому высочеству уже рассказали всю историю, то вы также должны знать, что в ней было гораздо более комического, чем трагического, и что она не достойна даже упоминания, а не только благодарности.
— Если она имела комический исход, — сказал Пассек, — то тем не менее нисколько не уменьшает заслуг графа, рыцарский клинок которого обладает волшебным даром обращать свирепого гиганта в смешного арлекина.
— Я действительно слышала, — смеясь, сказала Екатерина Алексеевна, — что разжалованный лейтенант Шридман сегодня был одет в платье тамбурмажора и исполнял свои обязанности, стоя пред голштинским батальоном, и так ревностно нёс свою службу, что великий князь отпраздновал это удивительное событие обедом в лагере...
— На котором я имел честь присутствовать, — продолжил граф Понятовский, — благодаря чему я и не мог до сих пор засвидетельствовать своё почтение нашему императорскому высочеству, что раньше всегда было моим долгом, так как теперь, по повелению великого князя, я принадлежу к числу кавалеров его двора.
— Ну, — сказала Екатерина Алексеевна, — случайность позволяет вам выполнить эту обязанность; я хочу помочь вам в этом; вечер так прекрасен, мне хочется сделать прогулку по лесу и вернуться во дворец пешком; мой кучер приведёт вашу лошадь, а вас я попрошу быть моим кавалером на обратном пути. Я видела здесь в зверинце прекрасных оленей; я люблю них благородных животных; наша молодая приятельница даст нам немного хлеба, и так как мы не можем принести жертвы лесным дриадам, то мы воздадим её нашим питомцам в виде благодарности за то, что они отвратили вчера грозившую мне опасность.
Граф Понятовский поклонился и сказал:
— Ваше императорское высочество награждаете «лишком щедро мою незначительную услугу; я весь к нашим услугам и лишь просил бы позволения дать небольшой подарок нашему слуге, пострадавшему не по своей вине.
Он вынул кошелёк, сквозь шёлковые петли которою сверкали золотые монеты, и подал его старому Викману с просьбой передать опрокинутому вчера рейткнехту.
— Вы устыдили меня, граф, — сказала великая княгиня, — так как отнеслись к моему слуге великодушней, чем я сама; я должна последовать вашему примеру; хотя, собственно говоря, я должна была бы поступить так первая.
Она тоже отдала Викману кошелёк, затем благосклонно поклонилась низко склонившемуся пред ней обществу, приняла руку графа и пошла рядом с ним к лесу, между тем как кучер кабриолета пошёл позади, ведя в поводу лошадь графа.
Они долго стояли у изгороди зверинца и поочерёдно кормили животных, встречаясь взглядами и руками. О чём они говорили — это слышали лишь олени со светлыми, умными глазами да лесные дриады, которые жили в зелени деревьев, и тихо склонявшиеся друг к другу стройные ветви, как будто желая сообщить сладкую тайну. Кучер с лошадью стоял в почтительном отдалении и позволил идти вперёд благородному нетерпеливому коню лишь тогда, когда великая княгиня отошла от зверинца и вступила на тенистую лесную тропинку. Затем она поманила свой экипаж, граф Понятовский подсадил её, и, в то время как её рука опиралась на его руку, его голова склонилась как бы для почтительного поклона так низко, что его губы коснулись кончиков пальцев Екатерины Алексеевны; он вложил ей в руки вожжи, и так как он держал ещё их, то естественно, что её рука крепко охватила вместе с ними и его руку. Великая княгиня склонилась к нему ещё раз, слегка кланяясь и бросая прощальный взгляд, затем слегка прикоснулась хлыстом к лошади, и та помчала вперёд лёгкий экипаж. Граф Понятовский выпрямился в седле, и в то время как великая княгиня возвращалась мимо голштинского лагеря во дворец, он скакал к морскому берегу. Розовый блеск сверкающих под лучами вечерней зари волн моря отражался в его лучистых глазах; он гнал всё дальше и дальше своего скакуна по зыбучим пескам; его широко раскрытые губы жадно вдыхали дуновение лёгкого ветерка, тянувшего над волнами; и лишь после долгой бешеной скачки он вернулся во дворец на вспененной лошади.
Пассек остался в избушке лесничего вплоть до ужина при дворе; он непринуждённо болтал со старым Викманом и умел, кроме того, рассказывая разные анекдоты, и весёлые истории, вставлять по временам замечания, давшие Марии понять, что при всем внимании к её отцу она одна являлась целью его стремлений, и заставлявшие её подчас краснеть, а подчас задумчиво и вопросительно взглядывать на него. Старый лесничий беседовал от души и, казалось, всё более привязывался к своему новому гостю, и лишь когда последний переводил разговор на лесное дело или охоту, старик переводил разговор на другое или, если не мог сделать это, давал ответы, заставлявшие собеседника удивлённо качать головой. Один Бернгард Вюрц сидел молча, серьёзный и грустный, и печальными глазами наблюдал за девушкой, которая, напротив, казалось, забыла о присутствии помощника старого лесничего.
Когда Пассек простился, старик Викман пригласил его не забывать его, а взгляд и немое рукопожатие Марии подтвердили приглашение её отца в такой задорной форме, что молодой человек прижал её руку к губам в полном восторге и лишь затем потряс руку старика, заверяя, что только неизбежные обязанности службы могут помешать ему пользоваться этим любезным, приятным приглашением каждый день.
Старый лесничий ещё долго говорил о весёлом госте, занесённом в его хижину счастливой судьбой, о милосердии к людям великой княгини и о красоте и щедрости польского магната. Мария, сидевшая в задумчивом молчании, скоро простилась, причём покраснела под проницательным, испытующим взглядом своего двоюродного брата и опустила взор, в то время как подавала ему руку, желая Бернгарду Вюрцу покойной ночи.
Когда окна столовой дворца осветились и придворные собрались к ужину, одинокий домик лесничего был уже объят глубокой тишиной, и лишь в окнах комнаты старика мерцал огонёк маленькой лампы, при свете которой он, по обыкновению, читал свою Библию и записывал мысли, пробуждавшиеся в нём от слов Священного Писания.
Содрогаясь самыми разнообразными чувствами — скорбью, страданием, счастьем и надеждой, бились сердца разных людей, волей судьбы собравшихся в доме лесничего; но счастье среди них выпало на долю оленей и пострадавшего слуги великой княгини: первые получили двойную против обычной порцию хлеба, а лакей, о несчастье которого в обыкновенное время ничего и не подумал бы, получил теперь заботливый уход и был осыпан подарками, представлявшими для него целое состояние; о лучшем употреблении их он и думал теперь, ворочаясь на своём ложе и благодаря при этом Бога и всех святых за падение, ниспосланное ему ими.
2
Дриады — у древних греков — нимфы, покровительницы деревьев. (Примеч. ред.)