Страница 59 из 64
Злоба давила и жгла. Пальцы, сложенные для креста, не слушались, сжимались в кулак.
Калач неожиданно вскочил с колен и ушёл с иордани. Он далеко обогнул царский двор, задами прокрался в мастерскую Никишки, остановился перед станком.
— Ужо полетишь!
И с затаённым дыханием, точно перед живым существом, наклонился над крыльями. Внимательно осмотрев хомут, приподнял его, дёрнул завязь. Крыло всколыхнулось, с треском ударилось оземь. Опричник торжествующе усмехнулся.
— Ну-тко лети!
И коротким взмахом кинжала подрезал завязь.
Иоанн в последний раз благословил толпу. Молебен окончился. Под гулливые перезвоны толпы ринулась ко кресту. Никишка разыскал в толпе Фиму, расчищая локтем дорогу, подошёл к ней. Рядом с девушкой блаженно улыбался Ивашка. Он не обратил никакого внимания на Никишку, только отступил немного, поглубже нахлобучил огромную баранью шапку.
И уже когда вблизи не было никого, с ужимками и кривляньем стал перед холопом.
— Надумал?
Никишка благодарно пожал ему руку.
— Хоть нынче горазд.
— И весь, выходит, тут сговор.
Прищёлкнул языком, заложил руки в бока.
— Красно деревце солнце застило... — замолчал, потом торопливо бросил: — На заре, завтра... С обозом... — И резким фальцетом затянул песню:
Никишка остановил его:
— Крылья бы с собой увезти... для царицы которые.
— Вы-во-ла-ки-ва-ло... А ты их в рогожу и Фиме отдай.
Хлопнул себя по бёдрам.
— И крылья авось увезём. Чай, не махонькие.
Шумная толпа запрудила поле перед собором. У подножницы звонницы, рядом с Фимой, стоял Никишка. Он неловко переминался с ноги на ногу; сотни устремлённых на него глаз вызывали какой-то непонятный страх и смущение. Фима с беспокойством заглядывала в его побледневшее лицо, сквозь проступающие слёзы просила:
— Летел бы с крыши. Не ходи на звонницу.
Застенчиво улыбался, тупил взор, не отвечал.
Многоголосая толпа сразу стихла и обнажила головы.
Издалека ещё, на повороте дороги, конный стрелец, приложивши ко рту рупором руки, прокричал о приближении Грозного.
Никишка взволновался, поспешно склонился над крыльями, суетливо перенёс их зачем-то на новое место. Фима не могла сдержаться, бросилась с причитаниями на грудь холопа. Мягко отстранился, чтобы скрыть волнение, выдавил на лице бесшабашную улыбку, неестественно громко закашлялся.
— Никиш... Никишенька... Родимый ты мой.
— Не надо... Слышь, что ли, Фимушка.
Голос дрожал и падал. Глубоко провалились и потемнели глаза. Решительным движением подхватил с земли крылья, крепко потряс руку девушки.
— Не тужи... Авось не на смерть иду.
И, словно опасаясь погони, побежал на звонницу.
По дороге мчалась шестёрка коней, запряжённых цугом в царские сани. Впереди и с боков верхами скакали опричники. Далеко от шатра, поставленного для Иоанна, бояре, ехавшие за царём, вышли из своих колымаг и направились к собору пешком.
Царские сани подкатили к шатру. Малюта и Басманов рванулись вперёд, подхватили под руки Иоанна.
Грозный, чуть раскачиваясь, не спеша поднялся по скрипучим, покрытым мехами, ступеням, грузно опустился в кресло, недовольно проворчал, косясь на Вяземского:
— Куда царица запропастилась?
Келарь приложил к глазам ладонь, всмотрелся вдаль.
— Скачут.
По дороге, верхом, неслась Темрюковна. За ней, на взмыленных лошадях, едва поспевали Хаят и телохранители.
Царица с гиком и присвистом врезалась в шарахнувшуюся в разные стороны перепуганную толпу. Грозный добродушно усмехнулся, погрозился в пространство.
— Эка проказница! Ишь топчет людей.
Опричники восхищённо уставились на дорогу. Малюта склонился к уху Басманова, шепнул сквозь губы так, чтоб слышно было царю:
— Удаль-то... что твой Егор Храбрый!
Темрюковна на ходу соскочила с лошади, в несколько прыжков взобралась на помост, шумно уселась в кресло рядом с царём, распахнула шубу.
— Скоро?
Высоко, вздымалась, упруго обтягивая расшитую золотом и жемчугами парчовую кофточку, грудь. Сквозь полураскрытые губы хищно сверкал крепкий оскал зубов.
Иоанн подал знак. В то же мгновение Никишка просунул голову в хомут.
Англичане недоверчиво улыбались за спиною царя, однако не спускали глаз со звонницы. Один из них перед самым полётом вдруг что-то резко сказал толмачу, остальные горячо поддержали его.
Переводчик подполз на коленях к царю.
— Басурманы челом бьют.
Грозный вскипел.
— Аль и сия потеха им не потеха?
Толмач съёжился, спрятал голову в плечи.
— Челом бьют на потеху. Не можно им глазеть на смерть человечью.
Иоанн ничего не ответил, только ткнул больно посохом в плечо толмача, вызывающе повернулся к гостям, ещё раз резко махнул рукою.
Никишка обошёл площадку, приделанную к основанию креста, поглядел вниз, измерил глазами расстояние.
Царица вскочила с кресла. От предстоящей потехи лицо её рдело и сладко падало сердце.
Никишка медлил, проверял крылья. Келарь стал на перила, высоко поднял голову, крикнул нетерпеливо и зло:
— Аль плетей дожидаешься?
Выдумщик гордо выпрямился, свысока оглядел притихшую внизу толпу, встал на перекладину креста.
— Дер-жи-и-ись! — Могуче крикнул, расправил крылья. — Держись!
Подпрыгнул, повис на несколько мгновений в воздухе.
Дикий вой прорезал поле, ледяным ознобом скользнул по сердцу толпы. Люди в смятении заметались, охваченные паническим ужасом.
Высоко в воздухе, точно невиданная гигантская птица из сказки, с головой человека, порхал, плавно снижаясь, Никишка.
Первыми очнулись английские гости. Обгоняя друг друга, они бросились из шатра навстречу холопу.
Царь, сдвинув брови, зорко следил за полётом. Когда мимо него пробежали иностранцы, довольно подмигнул Малюте, облизнулся, важно заложил руки в бока.
— Волил бы я увидеть такое в басурманской земле!
Никишка, сияющий, опустился на землю.
Толпа облегчённо вздохнула. Только один Калач скрежетал в бессильной злобе зубами.
Иоанн поднялся с кресла, выпрямил грудь.
— Волил бы я увидеть такое в басурманской земле!
Лицо его расплылось в самодовольной усмешке.
— Пускай, поганые, памятуют царя московского!
Вдруг по лицу его пробежала мрачная тень и испуганно забегали глаза. Он снял порывисто шапку, суетливо перекрестился, сел, уткнувшись подбородком в кулак.
Темрюковна недоумённо склонилась над ним.
Передёрнул нервно плечами, вытянул высохшие губы.
— Не Божье то дело. — И, чувствуя уже, как злоба подкатывается к горлу, сверляще процедил ещё раз: — Не Божье.
Взмахнул посохом, глубоко вонзил его в помост, вскочил, трясущеюся рукою ткнул в воздух.
Малюта с двумя стрельцами бросился в толпу, схватил Никишку, приволок к ногам Иоанна.
— Встань.
Холоп легко поднялся с колен, с сияющей улыбкой взглянул на царя, но тотчас же в ужасе отступил.
Блуждающим, помутневшим взором Грозный впился в лицо холопа.
— На крест взгляни!
Вытянул шею, часто задёргался клин бороды, на почерневшем лице бухли, суетливо расползались багровые жилы.
— На крест взгляни!
Сам повернулся к собору, ударил себя в грудь кулаком.
— Человек не птица — крыльев не имат!
Исступлённо затопал, выкрикивал хрипло, бессмысленно, обдавая Никишку брызжущею слюной:
— Не имат! Крыльев не имат! Не имат!
Упал неожиданно на колени, перекрестился, чуть приподнял голову. Остановившиеся зрачки жутко впились в Малюту.
— Малюта! — И, медленно разгибая спину, окрепшим голосом приказал: — Отруби ему голову!