Рассказы

Я подошел к машине, "понтиаку" с номерами Огайо, из тех, у которых на крыше громоздятся тюки и чемоданы, да и в багажнике добра навалом - по осадке видно. Я заглянул в окошко. На переднем сиденье лежали дорожные карты, книги в бумажной обложке, темные очки, пластиковые держатели для бутылок, которые вставляют в пазы на дверных панелях. На задних - детские игрушки, подушки, стояла кошачья корзинка; из нее на меня, как на диво какое, таращилась кошка. Все в этой машине мне было знакомо - точь-в-точь так же было бы и у меня в машине, только вот машины у меня нет. Ничего диковинного, ничего незнакомого. Но вот поди ж ты: мне вдруг стало не по себе, я повернулся и поднял глаза на окна мотеля, выходящие на зады. В них во всех не было света, кроме двух. Моего и еще одного. И я - недаром же мне стало не по себе - задался вопросом: а что бы вы подумали, если бы вы увидели, как человек заглядывает посреди ночи в окна машин на стоянке "Рамады"? Подумали бы, что он хочет проветриться? Подумали бы, что он хочет - раз днем ему придется выпутываться из всяких передряг - к ним как следует подготовиться? Подумали бы, что подружка его бросает? Подумали бы, что у него есть дочь? Подумали бы, что он такой же, как вы?

ГРЕЙТ-ФОЛС

История эта невеселая. Предупреждаю.

Мой отец - его звали Джек Рассел - и я, мальчишкой лет четырнадцати, жили с мамой в доме на восток от Грейт-Фолса (штат Монтана) неподалеку от городишка Хайвуд, Хайвудских гор и реки Миссури. Это было ровное, безлесое плоскогорье сплошь одни фермы, где растили пшеницу, отец мой притом к фермерству никогда касательства не имел: он вырос в окрестностях Такомы (штат Вашингтон), его семья работала на компанию "Боинг".

Он, отец мой, служил сержантом в Военно-воздушных силах и демобилизовался в Грейт-Фолс. Но вернуться домой в Такому, как хотела мама, не вернулся, а устроился в Военно-воздушных силах на гражданскую должность, работал механиком. Снял дом за городом у фермера - тот не хотел, чтобы дом пустовал.

Теперь и дома того тоже нет - я там побывал. Но над зарослями молочая все еще высятся дикие маслины в два ряда да парочка служб. Дом был самый что ни на есть простой, в два этажа, с верандой по фасаду, места для машин около него не предусматривалось. Я тогда ездил каждое утро в Грейт-Фолс на школьном автобусе, отец на машине, а мама сидела дома.

Мама была красивая - высокая, худощавая брюнетка, черты лица у нее были резковатые, и даже когда она и не думала улыбаться, казалось, что она улыбается. Она выросла в Уоллисе (штат Айдахо), год проучилась в колледже в Спокане, потом переехала на побережье - там она и познакомилась с Джеком Расселом. Она была двумя годами старше и вышла за него - так она мне рассказывала, - потому что он был молодой и чудо как хорош, ну и вдобавок рассчитывала, что они бросят свою глухомань и вместе поездят по свету - и так оно, похоже, некоторое время и было. Именно такой жизни ей хотелось до того, как она толком уяснила себе, чего еще ей хотелось и какого будущего вообще.

Отец, когда не возился с самолетами, - охотился или рыбачил, тут ему не было равных. Рыбачить он научился - так он рассказывал - в Исландии, а охотиться на уток - на постах ДРО, куда наезжал, когда служил в Военно-воздушных силах. В ту пору - шел 1960 год - он начал брать меня с собой на "вылазки", как он их называл. Мне и тогда казалось, хотя я мало в чем смыслил, что о таком другие мальчишки могли только мечтать, но у них, как правило, дальше мечтаний дело не доходило. Думаю, тут я не ошибаюсь.

И то правда, что отец не знал меры. По весне мы ездили в бассейн реки Джудит, разбивали лагерь на берегу, и за субботу-воскресенье он вылавливал до сотни рыб, а то и побольше. С утра до ночи ничем другим не занимался и никогда не уставал. Насадит кукурузные зерна на крючок номер 4 с поводком, повозит этой хреновиной по дну глубокого озера ниже тяжелого грузила - и рыба клюет, и еще как. И по большей части, оттого что он знал реку Джудит и умел запустить наживку вглубь, ему попадалась крупная рыба.

Та же история с утками - другим его увлечением. Едва северные птицы, как правило к середине октября, сядут на гнезда, он берет меня с собой, и мы сооружаем скрадок из рогоза и пшеничной соломы по одну сторону заросших камышами озерков или болотцев, таких мелких, что их можно перейти вброд, - он их знал во множестве ниже по течению Миссури. Ставим подсадные чучела с подветренной стороны скрадка, и он сыплет зерно так, чтобы голод гнал дичь от подсадных чучел к нам. Вечерами, только отец возвратится с базы, мы уходим из дому - сидим в скрадке, пока не появятся пролетные утки и не присядут к чучелам: их даже подманивать не надо. А некоторое время спустя - порой и целый час пройдет, и стемнеет уже совсем - утки найдут зерно, и вся стая - бывает, штук до шестидесяти - поплывет к нам. И когда по расчету отца они подплывут достаточно близко, он мне и говорит: "Джеки, свети!" - и я встаю и направляю карбидный фонарь на озерцо, и он встает рядом и всех какие ни на есть уток поубивает, если получится, прямо на воде, ну и влет, и на подъеме тоже. У отца был "ремингтон" 11-й модели, длинноствольный, с патронником, в который входило десять зарядов, и десятью выстрелами - а стрелял он под птицу - секунд за двадцать убивал или подранивал уток тридцать, не меньше. Я и сейчас слышу выстрел, вижу, как над объятой темью водой просверкивает, один выстрел, другой; стрелял он не так уж и быстро - рассчитывал время, чтобы подстрелить как можно больше птиц.

Что отец делал с утками, которых убивал, и с рыбой - продавал, что же еще. В то время законом запрещалось продавать дичь, да и теперь тоже. Толику он оставлял для нас, но большую часть обычно отвозил - рыбу держал на льду, уток, еще необсохших, в джутовых мешках из-под зерна - в гостиницу "Большая Северная" на Второй улице в Грейт-Фолсе, ее тогда еще не закрыли, и продавал негру, поставлявшему их богатым клиентам, а также в вагоны-рестораны поездов, которые следовали через город. Мы подкатывали на отцовском "плимуте" к гостинице с черного хода - всякий раз, когда уже стемнеет, - к бетонному грузовому пандусу, ведущему к двери, над которой горел свет; отсюда было рукой подать до сортировочной станции: иногда я видел стоящие в ожидании отправки пассажирские поезда, золотой, теплый свет в окнах вагонов, пассажиров при костюмах - все они уезжали куда подальше от Монтаны: в Милуоки, или там в Чикаго, или в Нью-Йорк; эти города я - парень четырнадцати лет, чей отец на холоде, в кромешной тьме, продавал незаконно добытую дичь, - и представить не мог.