Рассказы

- Раз так, думается, нам надо ехать в Рок-Спрингс и там разжиться новой машиной, - говорю. Хорохорюсь, будто у нас все идет как по писаному.

- Это ты здорово придумал, - говорит Эдна; нагнулась и крепко поцеловала меня в губы.

- Здорово придумал, - говорит Черил. - А теперь давайте поскорей отсюда уедем.

Такого красивого заката, как в этот день, за всю жизнь не припомню. Едва солнце коснулось окоема, воздух враз запламенел драгоценными каменьями и красными блестками - никогда такого ни до, ни после не видал. Закатов красивей, чем на Западе, нигде нет, даже во Флориде, где, хоть гор вроде бы и нет, окоем сплошь и рядом заслоняют деревья.

- Самое время опрокинуть стаканчик, - говорит Эдна: мы ехали уже довольно долго. - Надо выпить - есть что отпраздновать.

Оттого, что мы решили бросить машину, настроение у нее поднялось. Спору нет, от машины жди беды, и такой, что мало не покажется, значит, надо с ней разделаться.

Эдна вынула бутылку виски, пластмассовые стаканчики; сколько налить, отмеряла по дверце бардачка. Она любила выпить в машине, в Монтане обзаводишься такой привычкой: там это законом не запрещено, а вот, поди ж ты, за подделку чека загремишь в тюрягу на год, не меньше.

- Рассказывала я тебе или не рассказывала, что у меня была обезьянка, говорит Эдна и поставила мой стаканчик на приборную доску, чтобы я мог дотянуться до виски, когда выпить захочется. Она перестала кукситься. За ней такое водилось - только что была веселехонька, глядь, а она уже скисла.

- Да нет, вроде не рассказывала, - говорю. - А ты тогда где жила?

- В Мизуле, - говорит она. Закинула босые ноги на приборную доску, стаканчик на грудь поместила. - Я тогда подавальщицей работала в АМВЕТ ' е. Это было до того, как мы с тобой познакомились. Входит раз в бар парень, при нем обезьянка. Паукообразная обезьянка. А я ему и говорю, просто так, в шутку: "Бросим кости на твою обезьянку". А парень мне: "Бросаем один раз". Я ему: "Идет". Он сажает обезьянку на стойку, берет стаканчик, выкидывает две шестерки. Я беру стаканчик - выбрасываю три пятерки. Стою и смотрю на парня. А парень ведь просто мимо шел и зашел - не иначе как ветеран. Лицо у него стало чудное - а у меня, думаю, еще чуднее, - он вроде разом и огорчен, и удивлен, и рад. Я ему говорю: "Давай бросим еще раз". А он мне: "Ну уж нет, не в моем обычае по второму разу бросать, что бы на кону ни стояло". Посидел, попил пивка, покалякал о том, о сем - об атомной войне да о том, что надо бы возвести твердыню - не знаю, что уж он имел в виду, - в Биттерруте, а я на обезьянку смотрю и думаю, что с ней делать, когда парень уйдет. Ну а он чуть погодя встает и говорит: "Что ж, прости-прощай, Живчик", - так, понятное дело, обезьянку звали. И был таков - я рта не успела раскрыть. Обезьянка весь вечер просидела на стойке. Не знаю, Эрл, почему я о ней вспомнила. Неспроста это. Но я отвлеклась.

- Ну и хорошо, - говорю. И глотнул из стаканчика. - Я бы нипочем не завел обезьянку. Уж очень они шкодливые. А вот Черил наверняка хотелось бы обезьянку, верно я говорю, детка? - Черил елозила по сиденью, играла с Дючонком. У нее в ту пору только и разговору было что об обезьянках. - А куда ты дела эту обезьянку? - спрашиваю, а сам не спускаю глаз со спидометра. Скорость пришлось сбавить, потому что красная лампочка мигала. И, чтоб она не мигала, ничего не оставалось, как сбавить скорость. Мы ехали со скоростью километров пятьдесят, может, чуть побольше, а через час уже начнет смеркаться, и мне хотелось думать, что до Рок-Спрингса не так и далеко.

- Тебе в самом деле интересно? - говорит Эдна. Глянула на меня, и обернулась, и стала смотреть на пустыню, где ни души, так, словно та ее на какие-то мысли наводит.

- А то нет, - говорю. Я все еще храбрился. Думал: пусть у меня болит голова о поломке, а они для разнообразия пусть поживут в свое удовольствие.

- Она у меня пробыла неделю. - Эдна вдруг посмурнела, вроде как увидела эту историю с какого-то другого боку. - Я ее взяла к себе и в свою смену носила взад-вперед на работу и домой. Проказить она не проказила. Я подняла ее стульчик повыше, и она сидела позади стойки - посетителям она нравилась. Она тихохонько, приятно так цокала язычком. Мы ее перекрестили в Мэри: бармен сказал, что это девочка. Но дома я с ней не знала покоя. Она, казалось, прямо-таки не спускает с меня глаз. А как-то заходит в бар парень, из вьетнамских ветеранов, еще солдатской формы не снял. И он мне и говорит: "Ты что, не знаешь, что обезьяна убить может? У нее в пальцах такая сила, какой у тебя во всем теле нет". Во Вьетнаме, говорит, обезьяны убивали людей, только заснешь - они давай безобразить, убьют тебя и сверху листьями закидают. Я ему вроде бы ни на грош не поверила, а вот поди ж ты - пришла домой, разделась и все смотрю-смотрю на Мэри, а она сидит на своем стульчике в темной комнате и не спускает с меня глаз. И такая меня жуть взяла. Немного погодя я встала, пошла к машине, достала проволоку, на которую белье вешают, вернулась, продернула проволоку под ее серебряный ошейничек, привязала к ручке двери, залезла обратно в постель и заснула. Спала, видать, как убитая, хотя сама того не помню, потому что, как встала, вижу: Мэри свалилась со стула и проволока ее удушила. Слишком я проволоку укоротила.

От этого рассказа Эдна, похоже, сильно приуныла и сползла на сиденье низко-низко, так, чтобы приборная доска заслоняла дорогу.

- Ну скажи, Эрл, разве не стыд, эта история с бедной обезьянкой?

- А вон город! Вон город! - Черил с заднего сиденья кричит. Дючонок давай лаять, такой тарарам поднялся в машине - чертям тошно. Так оно и было: Черил углядела то, чего я не различил, - Рок-Спрингс (штат Вайоминг) сверкающим бриллиантиком в пустыне расположился у подножья горы, с севера его огибала I -80-я, позади него убегала вдаль чернющая пустыня.

- Это он, тот самый город и есть, детка, - говорю. - Туда-то нам и надо. Ты первая этот город углядела.

- Мы голодные, - говорит Черил. - Дючонку хочется рыбки, а мне спагетти. Обхватила меня руками за шею и обняла крепко-крепко.

- Раз так, все тебе будет, - говорю. - Все, чего угодно. Само собой - и Эдне, и Дючонку тоже. - Я посмотрел на Эдну, улыбнулся ей, но она буравила меня взглядом, и глаза у нее горели злобой. - Что стряслось? - спрашиваю.