Страница 13 из 34
– Ладно. – Он часто и тяжело дышал, как будто участвовал в состязаниях по бегу, на лице его выступил пот. – Держитесь поближе к стене. Я сделаю еще шаг.
Мы сделали его очень медленно. А когда добрались до порога, появилось солнце, свет его струился слева между высокими златоцветниками. Длинные тени от цветов бежали по траве. Уголок, где находилась хижина, оставался еще в тени, и воздух был прохладным.
Я усадила Марка на ствол упавшей оливы и пошла напрямик к источнику.
Заводь тоже была еще в тени, и вода в ней – ледяная. Умывшись, я вернулась в хижину за котелком, который там заметила. Пастухи, должно быть, пользовались им как чайником. Снаружи он был закопчен дочерна, но изнутри достаточно чистый, без малейшего пятнышка ржавчины. Я оттерла его, как смогла, крупным песком из ручья, наполнила и вернулась к Марку.
Он сидел теперь на земле, рядом со стволом оливы, тяжело опершись на него. У Марка был такой изможденный вид, он казался при дневном свете таким больным, что я едва сдержала возглас отчаяния. Только бы скорее пришел Ламбис. С одеялами, горячим супом…
Я зачерпнула из котелка полную кружку ледяной воды.
– Вот, попейте. Если вы хотите умыться, у меня есть чистый носовой платок… Нет, лучше я сама… Не шевелитесь.
На этот раз он не возражал и позволил помыть ему лицо, а потом и руки. На большее я не решилась. Чистоплотность сродни благочестию, но вода была ледяная. Он выглядел теперь как опустившийся бродяга. У меня было такое чувство, что и я выглядела вполне подходящей ему парой. Сегодня у меня не хватило духу посмотреть в зеркало заводи наяды.
Завтрак был преотвратительный. Хлеб – твердый, как пемза, его надо было размачивать в ледяной воде, чтобы Марк смог его есть. Шоколад был лучше, но приторный и несытный. Апельсин стал дряблым, мягким, как замша, и безвкусным.
Марк с очевидным усилием заставлял себя жевать и проглатывать эту неаппетитную еду. Я следила за ним с тревогой и пробуждающимся уважением. Он, может быть, и был упрямцем и диктатором, но здесь проявил мужество, столь же определенное, как и героизм на поле боя; он вел жестокое, но незаметное сражение со своей собственной слабостью, с необходимостью долго лежать, сохранять неподвижность, чтобы набраться сил, и это в то время, когда каждый нерв решительно взывает к действию. Для меня это была новая точка зрения на мужество.
Когда с нашей скудной едой было покончено, я нерешительно взглянула на Марка:
– Ламбис показал мне вчера одно место. Хорошее укрытие, и все видно вокруг на несколько миль. Единственное неудобство – высоко лезть: вон за тот утес, потом еще карабкаться наверх. Вон туда, видите? Если вам не справиться, я поищу вокруг, найду еще что-нибудь…
– Я справлюсь.
Как он одолел этот подъем, я никогда не пойму. Нам потребовался целый час. А когда он с совершенно бледным лицом и весь в поту наконец лежал на уступе, я почувствовала себя так, словно пробежала из Марафона в Афины, и притом с плохими вестями.
Через некоторое время я села и взглянула на него. Глаза у него были закрыты, и выглядел он ужасно, но солнце добралось до выступа, и он лежал, повернувшись к нему лицом, жадно впитывая его тепло.
Я опустилась на колени:
– Пойду за сумкой с провизией и постараюсь уничтожить наши следы в хижине. А когда вернусь, что бы вы ни говорили, я разведу огонь.
Веки его дрогнули.
– Не глупите.
– Это не глупость. Но первое и самое главное для вас – тепло. Вам надо выпить что-нибудь горячее, и, если мне придется заняться вашей рукой, потребуется горячая вода. Если я наберу сухих веток и разожгу небольшой костер там в глубине, – я кивнула в сторону расселины позади нас, – дыма будет немного, а мы сможем приготовить что-нибудь горячее. И лучше это сделать сейчас, пока вряд ли кто-нибудь тут появится.
Он снова закрыл глаза.
– Как хотите, – безразлично произнес он.
Времени замести наши следы в хижине потребовалось немного. Любой пастух мог оставить подобное ложе, и, хотя оно и могло вызвать подозрение, мне не захотелось убирать его, ведь оно, возможно, еще понадобится Марку ночью. Я ограничилась тем, что переворошила его, чтобы не было заметно, что на нем недавно лежали. Метелкой из веток я размела пыль, на которой оставались еще следы наших ног.
Потом, быстро посмотрев вокруг, я полезла назад на уступ, осторожно держа в руках полный котелок свежей воды, с сумкой через плечо и рюкзаком, которые набила до отказа сухими ветками.
Марк лежал на том же месте, где я его оставила. Глаза закрыты. Я тихо пронесла свой груз в расселину. Как я и полагала, она довольно далеко углублялась в утес, и здесь, под нависшей скалой, мне надо было умудриться соорудить костер. Когда топливо было подготовлено, я осторожно выглянула с выступа. Вокруг – ничего, никакого движения, только пустельга охотилась вдоль края оврага. Я вернулась и поднесла к костру спичку.
Я не ахти какой мастер разводить костры, но, когда имеешь дело с сухими шишками и ветками вербены, это любому под силу. Пламя от единственной спички ленточками побежало по пучкам сухих прутьев, потом заструилось вверх ярким языком. Замечательно было это неожиданное тепло – живительное и сильное. Котелок, нагреваясь, потрескивал, потом опасно наклонился, когда под ним обуглилась и сломалась ветка, зашипела вода у краев накаленного металла.
Я с тревогой посмотрела вверх. Дым был почти не виден, прозрачная пелена пара скользила вверх по неровной поверхности утеса и, не достигнув его вершины, растворялась в мелкой дрожи поднимающегося тепла. Костер будет гореть минут десять – вряд ли это бросится кому-то в глаза.
Котелок зашипел, забурлил. Я наломала в кружку последние кусочки шоколада, налила туда кипящей воды, размешала это чистой веточкой цвета белой кости. Огонь быстро умирал в красном сиянии золы. Я поставила котелок назад, на еще горячее место, потом понесла Марку дымящуюся кружку.
– Вы можете это выпить?
Он повернул голову, с неохотой открыл глаза.
– Что это? – Голос его прозвучал невнятно, и я подумала, правильно ли я поступила, позволив ему затратить столько сил, чтобы сюда взобраться. – Бог мой! Горячо! Как это вам удалось?
– Я вам говорила, разожгла костер.
Я увидела в его глазах внезапную вспышку тревоги и поняла, что он был слишком изможден, чтобы воспринять то, что я сказала раньше. Я улыбнулась и быстро опустилась на колени рядом с ним.
– Не волнуйтесь, костер уже потух. И выпейте все до конца. Я оставила немного горячей воды и собираюсь обработать вашу руку, как только вы попьете.
Он взял кружку и маленькими глотками стал пить обжигающую жидкость.
– Что это?
– Мой собственный рецепт: лечебные травы, собранные при неполной луне в Белых горах.
– По вкусу это жидкое какао. Из каких это закромов вы его достали? – Он дернулся от неожиданной мысли, и немного какао выплеснулось на землю. – Они?! Ламбис пришел?
– Нет, еще нет. Это просто растворенный шоколад.
– Там мало оставалось, я видел. Вы свой съели?
– Еще нет. У нас только одна кружка. Я попью, когда вы ее освободите. Пейте быстренько.
Он подчинился. Выпил. Откинулся назад.
– Замечательно. Я уже лучше себя чувствую. Вы хорошо готовите, Николетти.
– Никола.
– Извините.
– Вот именно. Теперь сожмите покрепче зубы, герой, я собираюсь взглянуть на вашу руку.
Я вернулась к своему угасшему костру, выпила полную кружку горячей воды, которая была удивительно хороша на вкус, и возвратилась к Марку, полная решимости, с дымящимся котелком в руках.
Я не знаю, кто из нас проявил больше мужества во время последовавшей затем процедуры. Я мало что понимала в ранах и их лечении – откуда я могла знать? Кроме того, у меня было такое чувство, что при виде чего-то неприятного, крови например, мне станет дурно, я осрамлюсь. А мысль, что, может быть, придется причинить ему боль, приводила меня в ужас. Но это надо было делать. Я приготовилась сопротивляться тошноте, уняла дрожь в руках и с видом, который должен был свидетельствовать о моем спокойствии и умении, принялась разматывать грязную повязку, которую накануне наложил на руку Марка Ламбис.