Незримое

«Не то что ваши», – хотела я сказать, но осеклась. Он ведь никогда не ходил порталами. Точнее, полагаю, когда-то мог – в далеком прошлом, до встречи с моим разлюбезным братцем. Но за время нашего знакомства Ковальчук всегда прибегал к помощи штатного пограничника.

В общем, наверняка не просто силы берег.

Лучше б я закончила предложение. Сделала бы вид, что ничего не знаю и не понимаю, как прежде. А так мое вспыхнувшее от смущения лицо было красноречивее всяких слов.

Ковальчук досадливо поморщился:

– Рано или поздно все учатся ходить ножками. – А потом неожиданно фыркнул. – И замок у тебя препаршивый, я его по видео-уроку взломал.

Представив, как шеф, нервно озираясь и поглядывая на экран телефона с открытым ютубом, ковыряется в моей двери, я вроде как даже рассмеялась. Совсем чуть-чуть, но что-то вроде «пф-ф-фр» из меня точно вырвалось.

Я прокашлялась и скрестила руки на груди:

– Ну явились вы, и что дальше?

– Дальше ты мне расскажешь все, что узнала, – сурово произнес Ковальчук. – Про скрывающих и являющих братьев, про Беляка и Метельку, про разрывы…

– С какой это стати? – возмутилась я.

Меня, значит, отстраняют, что-то там пытаются расследовать, чтобы найти причину меня не то посадить, не то уволить, а теперь я вдруг должна делиться, ибо дедушка Ленин велел. Ну уж нет!

Каюсь, в тот момент я как-то забыла, что еще недавно сама рассматривала подобный вариант развития событий. Просто наглая физиономия шефа пробудила во мне все самое худшее, в том числе алогичность.

– Зеленцова, шутки кончились, – отчеканил он. – Скоро мы все погрязнем в такой заднице, что прежние проблемы тебе покажутся ерундой. Комитет уже не справляется с разрывами. Вреда от них пока не очень много, так как твари прорываются, но не проявляются. За исключением того норга и твоих призраков, и мне нужно знать…

– Баш на баш, – быстро выпалила я. – Хочу быть в курсе всего. И я вновь официально участвую в расследовании.

– Да хочешь, я тебя хоть повышу прямо сейчас, – отмахнулся шеф, – плевать. Ну и участвуй, сколько влезет, все равно иначе всех погребет… Короче, что тебе нужно? Подписанный кровью договор? Клятва на мизинчиках? Обет, принесенный великому Ктулху? Говори уже.

– Вашего слова будет достаточно, – сухо кивнула я.

– Хорошо, даю слово. Ты рассказываешь мне, я тебе, и мы вместе пытаемся спасти мир. Только… – Он неопределенно взмахнул руками. – Майора своего больше не втягивай. Нечего ему во всем этом делать.

«Моего». Хорошо звучит, пусть и неправда.

– Согласна.

И нет, я не подлая предательница, хотя, наверное, чуток есть. Просто… Ковальчук говорил о спасении мира с таким каменным лицом, что мне стало страшно. Я и прежде понимала, что все серьезно, но как-то… все равно не воспринимала слишком всерьез. А теперь осознала. Прониклась. И в первую очередь испугалась за Яна.

Да, он сделал в этом расследовании куда больше моего и выручал меня своей выдержкой не единожды. Но если даже Ковальчук напряжен, то силы там явно неравны. Нечего в этой битве делать человеку. Мне, по идее, тоже, но отступать уже поздно, да и любопытство не позволит.

 В торжественной тишине мы с шефом пожали друг другу руки, и он тут же приступил к делу.

– Для начала, – пробормотал, выудив из кармана уже изрядно помятую Дашкину записку, которую я, уходя, так и оставила на столе. – Ты сходила в библиотеку? Нашла что-нибудь?

– Да и да.

Я быстро рассказала об артефактах из сказки, и Ковальчук с досадой потер лоб.

– Проклятье… пока не очень информативно.

– А откуда вы взяли этот стишок? – в свою очередь спросила я, и он немного смутился.

– Была такая охотница… Анна Маклейн. Она писала страшные сказки, но в целом ее дневники можно считать вполне достоверным научным пособием. Я услышал… услышал от одного подозреваемого первую строчку, пытался вспомнить, где прежде ее читал, и полез в дневники. Загадка оттуда.

– Так это все же загадка, – отрешенно пробормотала я.

Анна Маклейн. Страшные сказки. Скрипучий, жуткий, но завораживающий голос…

«Один скрывает следы и знаки,

Другой вскрывает замки изнанки.

Что первый брат стережет и прячет,

Второй – отважно являет зрячим».

Загадка, ответ на которую я знала в детстве. Парные кулоны, похожие на расписные пряники, что складываются в земной шар. Когда одна половина на свету, другая – в тени.

На самом деле загадок было намного больше, и когда-то я знала ответы на все.

«Ночные стражи, дневные стражи,

Не сыщешь в мире других отважней.

И каждый знает – под их крылом

Не слышит смерть и не видит зло».

Брежатые. Или память играет со мной злую шутку? Откуда все это взялось?

– Баба Аня, – прошептала я и, кажется, прервала какую-то проникновенную речь Ковальчука.

– Что? – нахмурился он.

Типичная старушка из сказки про Красную Шапочку. Пучок седых волосы, очки-половинки на цепочке, вязаная кофта, таинственная улыбка. И повидавшие всякое мудрые глаза.

– Баба Аня, – повторила я громче и прокашлялась. – Анна Маклейн – это псевдоним Анны Митюшкиной. Подруги моей бабушки. Она… нянчилась со мной и Дашкой, когда мы совсем мелкие были.

– Знаешь, где она живет? – взбодрился шеф.

Я фыркнула:

– Я даже не уверена, что она вообще жива. В детстве казалось, что она уже древнее этого города.

– Так она местная?!

– Когда-то была.

– Ладно, сейчас попробую узнать.

Ковальчук полез за телефоном, а я вдруг поняла, что так и не рассказала ему о главном – о своей проявляющей способности. О зельеваре и Беляке. О птицелове и Метельках. О том, до чего мы с Яном успели додуматься, пока не… пока не отвлеклись.

К концу моей истории шеф сидел, упершись локтями в стол и яростно тер лицо растопыренными ладонями.

– Черт. Говоришь, про брежатых тоже от этой бабы Ани слышала? – наконец спросил он.

– Да, но…

– И кулона на себе так и не нашла? – Он прищурился. – Хорошо искала?

– Я каждый день хожу в душ, одеваюсь и раздеваюсь, – вспыхнула я. – Уж точно бы заметила на себе какую-то странную побрякушку.

– Но эффект от артефакта есть… Значит, он все-таки на тебе.

– Я же сказала…

– Да слышал я, что ты сказала, – отмахнулся Ковальчук. – Но если есть эффект, значит, есть и его источник. То, что мы его не видим – второстепенно.

– Ничего себе, второстепенно…

– Так. – Он встал и все-таки выудил из кармана мобильник. – Жди здесь, я сейчас.

И уверенно пошагал в комнату. В мою комнату.

– Чувствуйте себя как дома! – крикнула я вдогонку и плюхнулась на стул.

Вообще, шеф был прав. И я на всякий случай даже еще раз ощупала свои грудь и шею, закрыв глаза и всецело сосредоточившись на внутренних ощущениях. Ну не верилось мне, что можно…

– Пытаешься самоудавиться? – с любопытством поинтересовался Ковальчук, и я распахнула глаза и убрала руки с шеи.

Как-то быстро он вернулся.

– Что-то узнали?

– Да. Митюшкина жива. Правда перебралась в Тверь.

От Москвы до Ярославля, от Твери до Иваново.

Еще одна точка, но что это значит?

– Собирайся.

– Мы… мы едем в Тверь? – с трудом выдавила я.

– Идем порталом, – буркнул Ковальчук. – Я вызвал пограничника, ждет нас внизу, ибо в дом твой действительно не пробиться.

И он почти с уважением глянул на все еще дрыхнущего Фафнира.

– Но… ночь же почти, и… – Я попыталась выразиться помягче: – Метелька говорила, что в управлении есть эти…

– Да. Я знаю. Михаил не из «этих».

И я как-то сразу взяла и поверила.

Хотя про ночной визит к очень пожилой женщине шеф так ничего и не ответил.

* * *

Не то чтобы я рассчитывала полюбоваться ночной Тверью, но оказаться сразу в тускло освещенном подъезде перед дверью нужной квартиры точно не ожидала.

Вот всегда было интересно: как пограничники попадают в незнакомые места? Встроенный навигатор у них, что ли?.. Надо будет спросить при случае – не у Дашки, конечно, ее-то навигатор сбоит давно и прочно, но у Игорехи или бабули.