Страница 13 из 16
Восторгалась и ликовала я недолго, ровно до того момента, как увидела, что наш обоз увеличился на четыре телеги, груженные вяленой рыбой и солониной, от которых идет крепкий, характерный запах. Мало того, рядом с телегами Маран разговаривает с незнакомыми гиенами. И те ему явно не нравятся, потому что у него того и гляди шерсть на загривке встопорщится от злости. Вон уши как прижал к макушке.
Чем же не угодили гиены нашему голове? Может это торговцы, которые хотят под нашей защитой добраться до столицы?
— Лу Савери, иди, — проворчал Вит, забирая у меня из рук знахарскую корзину, — садись уже.
— Ата Вит, а кто это такие? — полюбопытствовала я.
Старый песец раздраженно дернул круглыми серыми ушами и поморщился:
— Швартовские разумники решили выгадать на охране и «доверили» доставить свою дань князю нам. Вот наглое песье племя, хоть плюнь в глаза! Только возницы едут, да оно и понятно почему.
— Почему, ата? — догнала я Вита и, заглядывая ему в лицо, шла рядом, привычно поправляя плат на голове, чтобы концы не мешались.
— Шварт сильно пострадал в войну, обнищал дальше некуда. Об том все знают, засим много отсюдова не ждали.
— Но ведь…
— Они четыре телеги вяленой и сушеной рыбы собрали, бочки с солониной и жиром. И девицу… какую уж нашли… Видно всем миром собирали дань, чтоб за ту девицу им хвосты не пооткручивали…
Вит похлопал по крупу лошадь, поставил на козлы мою корзину и занялся подпругой. Я подождала чуток, надеясь узнать, за что местным грозит без хвостов остаться. А потом осторожно спросила у молча пыхтевшего Вита:
— Так они что? Не нашли ни одной? Даже не созревших нет?
— Нашли! — рыкнул у меня за спиной Маран, заставив подпрыгнуть от неожиданности. — Псы шелудивые! Главное условие князя гиены соблюли: девица — родственница из ближнего наследуемого круга главы клана. Его племянница! Но, видать, почуяли, что по краю идут, вот и собрали все, что удалось в приданое…
Я изумленно посмотрела на Марана: от чего это он слишком недовольный чужой данью и девицей? Не ему, в конце концов, собирали. Поймала его злой взгляд, проследила — и уставилась на женский зад, обладательница которого с азартом рылась в старой рассохшейся телеге с грудой какого-то хлама и рванья. Ну ничего себе повадки у нее!
Девица-от-швартовских, надо думать, что это она, оделась весьма странно, если не сказать больше. Все-таки племянница здешнего главы и ко двору едет. Видно, семья ее совсем до ручки дошла. На крепких ногах высокие, заношенные едва не до дыр ботинки, выглядывающие из-под видавшего лучшие времена, вылинявшего до непонятного цвета сарафана. Поверх старенькой душегреи спускается до пояса белая толстая коса. А волосы-то красивые какие…
Невольно сделав несколько шагов в сторону белобрысой девицы, я замерла у телеги и, поморщившись от дурного запаха, окликнула ее:
— Мама меня с детства учила, что приличные кошки по помойкам не лазают…
Чудная девица распрямилась. Покрутив какую-то сломанную побрякушку и, видимо сочтя ненужной, выкинула, а после обернулась ко мне и низким, напоминающим мужской голосом прошепелявила, отряхивая руки:
— А мой дедушка Шмарг говорит, что и на помойке можно отыскать сокровище! И вообще, хорошо, что я не кошка, а гиена! — Затем она издала неприятный хрюкающий звук, будто довольная свинья, получившая объедки с кухни.
Внешность девицы поразила до глубины души: альбинос! А дальше… Большая голова с плоским скошенным лбом, белые-пребелые жесткие волосы низко, едва не от бровей, растут. Из волос несообразно торчат острые мохнатые гиеньи уши, из-под выдающихся белесых бровей косят близко посаженные, маленькие глазки красноватого цвета. Кожа бледная. Нос… тоже выдающийся и, словно рыская в поисках добычи, постоянно двигается. Но еще более приметными на этом лице, вернее физиономии, — да простит меня Луна! — были толстые губы, не скрывающие выдающихся вперед крупных кривых зубов, наползающих друг на друга. Один верхний клык по непонятной причине отсутствует — не то выбит, не то с рождения нет, из-за чего нижний клык приподнимает верхнюю губу, придавая этому… ну ладно, скажем, непривлекательному лицу ехидно-насмешливое выражение.
Ошарашенно разглядывая швартовскую партию на княжескую руку и трон, похожую на белого сумасшедшего кролика, я ничего лучше не придумала:
— Ты уверена?
Гиена, вновь довольно «хрюкнув», ответила, коверкая слова, потому что вместо «с» у нее выходило «ш»:
— А то! Я наизусть знаю имена своих родных. Папа каждый день их вспоминает, особенно маманину. Так до седьмого колена и перебирает.
— Ну да, родных лучше не забывать, — рассеянно кивнула я, разглядывая это чудо природы.
Интересно: шутит она или серьезно говорит?
Между тем девица, окинув меня изучающим взглядом, презрительно шмыгнув носом, добавила:
— Так, ну ты мне не соперница. Даром что лопоухая, так еще и без запаха. Дедуня говорит, что настоящая баба должна быть запашистой, чтобы любой мужик мог за версту учуять.
Я невольно шмыгнула носом: уж больно куча хлама зловонная, вдобавок и от этой «княжеской невесты» несет не лучше. За версту, может, и не почуешь, но мимо точно не пройдешь равнодушно.
«Красотка» подхватила меня под локоток и потащила к телегам. Причем, прямиком к моей кибитке. Мысленно я взмолилась, чтобы она промахнулась, но не судьба. Во истину путь к счастью порой полон препятствий и страданий!
— Ты со мной поедешь? — уныло, обреченно спросила я.
— А то как же! Помогу тебе стать настоящей бабой, тем паче дорога длинная, небось скучаешь, — радостно сообщила горе-попутчица, опять хрюкнув.
Я предприняла последнюю попытку избавиться от нежелательной компании:
— Спасибо, конечно! А ты не боишься, что соперницей стану?
— Не, не боюсь. Что я — совсем глупая, что ль? Я ж тебе все секреты для завлекания мужиков не выдам, самые лучшие себе оставлю.
— Вот, спасибо, — нервно хихикнула я.
— Тебя как звать-то? — спросила настырная гиена, залезая в кибитку вперед меня. И получив ответ, назвалась: — Можешь меня Глашей кликать, но у князя лучше Глафирией.
— Глафирой?
— Не, Глафирией, так внушительнее. Мне маманя наказывала, а она от благородных гостей слыхала.
Вслед за мной, недовольно пыхтя, залез на козлы Вит. Уселся и, хмуро посмотрев на нашу попутчицу, пробурчал себе под нос:
— Неужто в Шварте больше девиц не нашлось на выданьи?
— Лучше меня не нашли, — похвалилась Глаша. — Папаня сказал, чтобы я не терялась: князей — много, а настоящих мужиков — не дюже. Может в дороге найду кого поприличнее Валиана Северного. А то дедуня ворчал, что гарем — это срамно для настоящей гиены…
— Это тот дедуня, что по помойкам сокровища ищет? — подковырнула я чересчур самоуверенную настоящую гиену, помянувшую мои уши.
— А то кто же! — горделиво кивнула Глаша. — Он у меня — ого-го какой стоумовый! Не все, правда, замечают, но все равно уважаю-ют!
Я чуть не закашлялась, когда рядом захрюкал (впервые от него подобные звуки слышу) от смеха Вит:
— Конечно, уважают. Почитай, уж лет пятьдесят уважают. Про старого Смарга только глухой не слышал, как он сокровища ищет, волшебные замки в облаках видит и белокурых девиц, которые с небес ему машут и зовут, обещая ублажать и вечно любить.
Глаша на миг помрачнела, потом, воинственно шмыгнув носом, вновь воспряла духом:
— Маманя говорит, что верить в сказки не зазорно. И сказки — урок.
Вит, округлив глаза, обернулся и, подозрительно посмотрев на внучку известного швартовского «сказочника», как выяснилось, осторожно поинтересовался:
— Глафирия, а сколь тебе годков-то стукнуло?
— Пока еще тридцать, — гиена, вновь самодовольно глянув на меня, торжествующе ухмыльнулась. Словно в том, что она до сих пор девица, есть какое-то несусветное преимущество передо мной. Затем добавила: — Как дедуня сказал, я яблочко в самом соку. Главное, чтобы кому попало надкусывать не давала, но попробовать лизнуть — можно. Вдруг будущий жених привлечется вкусом, потеряет разум и решится…