Холодная зима

- Рицка. Ты убежал вчера, даже ничего не сказав. Я волновался за тебя, - сказал Сеймей.

Соби удержал вздох. Он знал, что Сеймей всегда умел находить для Рицки правильные слова. Сеймей любил, чтобы другие чувствовали себя виноватыми перед ним. Но Рицка по-прежнему держал Соби за руку, и от этого ему становилось спокойнее.

- Ты сам ничего не хочешь объяснить мне, Сеймей? – спросил Рицка. В его голосе появились интонации, которых Соби не помнил раньше. Это были интонации тщательно скрываемой, но огромной боли и обиды. Однако при этом его голос не терял своей силы. Скорее даже возвышался над нотками лёгкой нервозности в голосе Сеймея.

- А что ты хочешь услышать от меня, Рицка? Что я солгал тебе? Ты это итак уже видишь. А оправдываться я тоже не собираюсь, потому что у меня одно оправдание, о котором ты уже знаешь – это моя любовь к тебе.

И снова Соби невольно ощущает, какой болью эти слова отзываются в Рицке, и крепче сжимает его руку в ответ.

- Я вижу, ты не веришь мне, Рицка, - в голосе Сеймея улыбка. – Людям всегда нужны доказательства любви. А раз так, я докажу тебе. Хочешь забрать себе Соби? Если ты так уверен, что этот ни к чему не годный боец, тебе пригодится, я предлагаю честное сражение. Если сможешь победить меня при помощи Агацумы, он будет твой. Я подарю его тебе. Он будет только твоим. И тебе самому я тоже дам свободу. Потому что люблю тебя.

- Прекрати повторять, что любишь меня, Сеймей. Прекрати использовать эти слова, чтобы парализовать мою волю. Это нечестный ход. Тем более, мы ещё даже не сражаемся, - теперь голос Рицки был холоден и твёрд. Это был голос человека, за которым всегда оставалось последнее слово. – Ты не можешь дать мне свободу, потому что я не твой. И ты мне не принадлежишь. И Соби тоже не принадлежит мне, потому что связь – это больше, чем обыкновенная принадлежность бойца жертве. Любовь – не принадлежность, Сеймей. Любовь – это свобода. Но твой вызов я принимаю.

- Хм, - Сеймей попытался усмехнуться, но вышло неестественно. – Так вот как ты теперь заговорил, да, Рицка?

- А ты думал, я буду вечным ребёнком?

Короткое молчание, как будто Сеймей не может найтись с ответом.

- Значит ли это, что теперь я навсегда потерял тебя, Рицка? – спросил он, наконец. – Ты уже не любишь меня? Ты уже не простишь меня больше?

- Сейчас мне тяжело говорить о любви к тебе, Сеймей. Ты сделал мне очень больно. И продолжаешь сознательно причинять боль, спрашивая об этом. Я действительно не знаю, люблю ли тебя сейчас. Но, пожалуй, я смогу ещё раз поверить тебе. А значит, и простить смогу. Со временем.

И Сеймей говорил что-то ещё, но Соби уже не слышал этого. Для него голос Сеймея навсегда потонул в голосе другого человека. Это был голос взрослого, осознающего свою ответственность, обладающего определённой мудростью, спокойствием и уверенностью, решимостью к действиям. И в вечной для него тьме этой комнаты Соби чувствовал сейчас только одного человека. Чувствовал его только зарождающуюся, но уже безграничную силу. А больше всего Соби всегда хотелось принадлежать сильнейшему. Только сильнейший может властвовать над ним.

И Сеймей ушёл, закрыв дверь ключами. А Рицка остался и держал его за руку. Рицка остался.

- Соби, с тобой всё хорошо? Выглядишь бледным, - спросил Рицка с заботой. Соби знал, Рицка волнуется за него просто так, а не как за полезную вещь, которая может сломаться.

- Извини. Со мной всё нормально.

- Теперь ты можешь быть спокоен, Соби. Я думаю, Сеймей сюда больше не вернётся.

Имя Сеймея уже не режет слух, уже не причиняет той боли, как утром. Имя Сеймея как будто стало немного дальше от него. А Рицка сидит рядом.

И преодолевая лёгкое, словно пьяное головокружение, Соби опускается на пол, на колени перед Рицкой, взяв обе его руки в свои, закрыв глаза, как будто это могло помочь ему поймать эти новые необычные ощущения.

- Эй, Соби, ты чего это вдруг? – Рицка удивлён и смущён. И доволен.

- Можно мне просто посидеть так немного?

- Да… Конечно.

И Соби неторопливо целует его руки, а Рицка молчит, и Соби кажется, будто он слышит биение его сердца. В этой тишине им не надо говорить. Они просто так слышат друг друга. У них просто есть то, что сильнее связи и власти имён. То, что всего сильнее.

*

Настенные часы в комнате Сеймея тикают так громко, будто специально задались целью свести Нисея с ума. Это утро стало для него одним из самых болезненных за долгое время. Всё-таки вчера надо было вовремя остановиться и не выпивать следующие три бокала. Да ещё и Сеймей как назло сгинул за своим Рицкой и не от кого было подпитываться силой.

Нисей приоткрыл один глаз. Темно. Тихо. Он ненавидел эту комнату с её опустошающей тишиной, серым потолком и этой мягкой прохладной постелью, на которую Сеймей никогда не позволял ложиться. Ненавидел эти часы, всегда действующие на нервы, ненавидел колышущиеся на холодном зимнем ветру занавески. Ненавидел всё здесь, потому что эта комната принадлежала Сеймею.

Он снова начал проваливаться в сон, когда дверь тихонько приоткрылась, и вошёл Сеймей. Нисей оживился и вскочил, головная боль сразу отпустила. Но Сеймей прошёл мимо, даже не взглянув на него, к окну. Он даже не рассердился, что Нисей лежал на его кровати. Он вообще ничего не говорил долгое время, а потом вдруг спросил, опускаясь на первый попавшийся стул:

- Это ведь ты рассказал ему, да?

- Кому и о чём? – ровным голосом переспросил Нисей.

- Ты прекрасно знаешь.

Нисей усмехнулся.

- Ты тоже знаешь, и всё равно спрашиваешь. Можешь отрезать мне язык, как и угрожал.

Сеймей не двигался с места. Потом вдруг закрыл лицо ладонями, опустил голову и спросил всё также тихо:

- Зачем ты это сделал?

- Наверное, потому что я такой же подонок, как и ты, - Нисей снова хотел усмехнуться, но почему-то не получилось. Он всё пытался понять, что происходит с его жертвой, которая, по его представлениям, должна была уже давно убить его, или хотя бы начать кричать и разносить всё вокруг. Но Сеймей всё сидел, не двигаясь и не поднимая головы. Его мокрые от снега волосы падали на глаза. И Нисей вдруг понял, что Сеймей просто убит горем.

- Из-за тебя я потерял Рицку навсегда, - прошептал он.

- Нечего валить всё с больной головы на здоровую! Причём здесь я, Сей? Неужели ты так и не понял, что потерял Рицку ещё, когда только разыграл свою смерть и подсунул ему Агацуму?

- Нет. Тогда Рицка простил меня. И мы всё могли начать сначала. А теперь уже нет.

И Нисей снова хотел что-то возразить ему, но слова так и застряли в горле. Он смотрел на опутывающую Сеймея холодную, вязкую и отчаянную боль и пытался вызвать в себе хоть подобие некой жалости, но не чувствовал ничего, кроме отвращения. Сеймей был жалок.

- Оставь ты его в покое уже, - сказал Нисей, поморщившись. – Даже мне это наскучило.

- Оставлю. Если ты проиграешь Агацуме.

- Что?! – Нисей вскочил с кровати. – С чего я должен проигрывать ему?

- Можно сказать, я заключил с Рицкой пари. Если они победят нас, оба будут свободны.

- Да какого черта, Сей?! Ты со мной не пробовал договориться сначала?!

- Не ори. Я всю ночь не спал, и голова раскалывается, - Сеймей потёр виски.

- Но зачем тебе драться с ними?!

- Как зачем? Я не понимаю тебя, Акаме. Не ты ли мечтал померяться силами с Агацумой? Не ты ли собирался «размазать его по стенке»? Я предоставляю тебе такой шанс, а ты не доволен? Неужели испугался Агацумы?

Нисей молчал. Он не боялся Соби. Соби был болен и слаб, и перспектива сражаться с таким противником не представляла для него интереса. Куда больше его волновал младший Аояги. Именно поэтому он приложил вчера столько усилий, чтобы раз и навсегда убрать Рицку с дороги. Подстраховаться на будущее. Потому что Рицка был сильнейшей жертвой их всех, что Нисею доводилось видеть. И если Сеймей этого ещё не понял, ослеплённый чувством своего ущемленного достоинства, то Нисей, по крайней мере, оставался в здравом уме.