Страница 2 из 3
По вечерам, немного скучая в своём заточении, женщина делилась супом с Марсело, собакой чихуахуа, после чего обе укладывались рядышком на пружинном матрасе, брошенного поверх свёрнутого тюфяка, под кучей одеял, чтобы посмотреть несколько серий теленовеллы про убийц. В квартире стоял жуткий холод, отчего Лусии пришлось надеть даже шапку с перчатками.
В первые недели, когда женщине не давало покоя решение обязательно вернуться в Чили, где, по крайней мере, могла бы смеяться по-испански, она утешалась твёрдой уверенностью в том, что всё рано или поздно меняется. Любое несчастье текущего дня становилось старой историей уже на следующий. По правде говоря, таковые сомнения длились совсем недолго: её занимала работа, дома ждал Марсело, в университете и в квартале быстро появились друзья. Более того, повсюду встречались любезные люди, и было достаточно сходить в один и тот же кафетерий раза три, чтобы там стали принимать её точно члена семьи. Мысль чилийцев о том, что янки – натуры холодные, на деле оказалась мифом. Единственным, кто обращался с нею по-прежнему несколько холодно, оставался Ричард Боумастер, хозяин дома. Ну да ладно, чёрт с ним.
Ричард платил буквально копейки за этот, расположенный в Бруклине, огромный кирпичный дом коричневого цвета, какими в данном квартале были практически все. Надо сказать, мужчина купил настоящее жильё у своего лучшего друга, некоего аргентинца, внезапно унаследовавшего крупный капитал и уехавшего к себе на родину, чтобы грамотно распорядиться средствами. Несколько лет спустя тот же дом, только ещё более ветхий, стоил бы более трёх миллионов долларов. Мужчина же приобрёл его чуть раньше, нежели молодые профессионалы из Манхэттена прибыли сюда в массовом порядке, чтобы покупать и перестраивать причудливое жильё, не забывая поднимать цены аж до небес. Ранее на этой территории процветали преступность, наркотики и различные шайки; никто не осмеливался гулять по ней ночами. Хотя на момент прибытия Ричарда данное место превратилось в одно из самых желанных в стране и, соответственно, пользующихся спросом, несмотря на наличие мусорных ящиков, тощих деревьев и металлолома во дворах. Лусия как-то в шутку посоветовала Ричарду продать эту реликвию с испорченными лестницами и едва держащимися в своих петлях дверьми и уехать на один из Карибских островов, точно представитель королевской семьи. Однако Ричард был человеком с тяжёлым характером, и присущий ему пессимизм только и питался строгостью и различными неудобствами дома с пятью пустыми и просторными комнатами, тремя никому не нужными ваннами, наглухо закрытым чердаком и первым этажом со столь высокими потолками, что требовалась самая длинная стремянка, чтобы просто сменить лампочки в светильниках.
Ричард Боумастер был начальником Лусии в нью-йоркском университете, где она работала по контракту приглашённой сюда на полгода женщиной-профессором. По окончании семестра жизнь виделась женщине совершенно бессмысленной; ей была нужна другая работа и другое место жительства, пока та определялась бы с собственным будущим на более длительный срок. Рано или поздно дама вернулась бы в Чили, где мирно окончила бы свои дни, однако ж для подобного варианта всё же ей многого не хватало. А с той поры как её дочь Даниэла обустроилась в Майами, где занялась морской биологией, а, возможно, и в кого-то влюбилась с дальнейшими планами остаться, и вовсе ничто не звало её к себе на родину. Женщина планировала провести последующие годы с пользой для здоровья, прежде чем последнее покинет её, дав возможность старческой слабости одержать вверх. Даме хотелось жить за границей, где голову бы занимали ежедневные проблемы, а сердце оставалось бы относительно спокойным, поскольку в Чили на неё давили хорошее знание обществом её собственной персоны, бытовые дела и всякого рода ограничения. Там она чувствовала себя обречённой на то, чтобы неизбежно превратиться в одинокую старуху, преследуемую дурными и лишними воспоминаниями, тогда как за пределами родины ещё могли бы случиться сюрпризы, а то и выпасть некоторые шансы.
Она согласилась работать в Центре исследований Латинской Америки и Карибских островов, чтобы на какое-то время удалиться и быть ближе к Даниэле. И, это тоже она была вынуждена признать, ещё потому, что Ричард её заинтриговал. Ныне женщина практически справилась с постигшем ту разочарованием в любви и думала, что Ричард мог бы стать нужным лекарством, способом забыть Хулиана раз и навсегда, эту её последнюю любовь, единственную, которая оставила в даме определённый след даже после её развода, случившегося в 2010 году. За прошедшие с того времени годы Лусия убедилась, до чего же редко бывают возлюбленные у женщин её возраста. Да, несколько приключений в личной жизни уже были, но те даже не заслуживают упоминания, пока не появился Ричард; она знала этого человека более десяти лет, когда сама всё ещё была замужем. С той поры он её привлекал и манил к себе, хотя женщина не могла объяснить, отчего всё происходит именно так. По сравнению с ней этот мужчина обладал совершенно другим характером, и вообще у обоих было мало чего общего помимо проблем по работе в университете. Они случайно встречались на конференциях, проводили много времени, говоря о своей работе, и поддерживали регулярную переписку, причём он не проявлял ни малейших чувств по отношению к своей коллеге. Лусия как-то подкатила к нему, причём совершенно неожиданно для себя самой, поскольку ей недоставало смелости кокетливых женщин. Задумчивый вид и робость Ричарда могли стать мощными импульсами, чтобы поехать в Нью-Йорк. Она воображала себе этого человека глубокой и серьёзной личностью, исполненной благородства, которое рассматривала как благодарность для того, кому удалось преодолеть препятствия, поставленные им же на пути к какой-либо форме близости.
В свои шестьдесят два года Лусия всё ещё поддавалась девичьим фантазиям, и это в её случае было неизбежным. Её выдавали морщинистая шея, высохшая кожа и дряблые руки, порой подводили колени, и она давно смирилась, видя, как исчезает собственная талия, поскольку самой не хватало дисциплины, чтобы бороться с наступлением старости в гимнастическом зале. Грудь по-прежнему оставалась молодой, но она уже не была её собственной. Женщина избегала смотреть на себя будучи обнажённой, поскольку одетой ощущала себя куда комфортнее, знала, в каких цветах и стиле выглядит лучше всего и неуклонно облачалась именно в них. Так, могла приобрести себе целый гардероб за двадцать минут, ни на что не отвлекаясь и без лишнего любопытства. Зеркало, как и фотографии, было её заклятым врагом, поскольку обнажали неповоротливость дамы с прочими дефектами, которые выступали на первый план такими, какими они и были на самом деле. Женщина верила в собственную привлекательность, в то, что если последняя у неё и имеется, то лучше всего видна именно в движении. Дама была гибкой в теле и обладала определённым, хотя и незаслуженным, изяществом, поскольку совершенно за ним не следила, скорее, напротив, была сладкоежкой и бездельницей, словно одалиска, и, будь в мире справедливость, точно стала бы тучной. От своих предков, бедных хорватских крестьян, людей, несомненно, трудолюбивых и, наверняка, вечно голодных она унаследовала очень удобный обмен веществ. Её лицо на фото в паспорте, серьёзное и снятое в фас, напоминало лицо советского тюремщика, как то в шутку говорила её дочь Даниэла, хотя с таким выражением женщину никто и никогда не видел: на всегда выразительное лицо она к тому же умело накладывала макияж.
Если вкратце, даму вполне устраивала собственная внешность, и та уже смирилась с неизбежным ухудшением своего состояния с течением лет. Тело состарилось, однако по-прежнему заключало в себе всё того же непорочного подростка, каким женщина и была в душе. И всё же у неё не получалось представить себя старухой, какой она и была на самом деле. Желание выжать из жизни все соки ширилось параллельно с всё более и более съёживающимся будущим, и часть этого энтузиазма была лишь смутной иллюзией, разбивающейся о реальность, характеризующейся как отсутствием возможностей, так и неимением возлюбленного. Она тосковала по сексу, романтике и любви. С первым время от времени как-то получалось, вторая скорее была вопросом везения, а вот последняя рассматривалась в качестве награды небес, которая на её долю точно не выпала, как о том более чем однажды женщина рассказывала своей дочери.