Страница 12 из 16
По столичным меркам частное охранное предприятие «Нас рать!» было не очень крупным. Десяток договоров на охрану коттеджных поселков в Подмосковье, обслуживание четырех офисных зданий в самой столице, две бригады телохранителей с разрешением на ношение оружия – вот и вся легальная деятельность.
Для легалки Бабай, как все в этом бизнесе, нанимал контингент из других областей. В их городках-деревеньках работы все равно нет, чего-то платишь по мелочи, поселяешь в общежитии с крысами и тараканами, они и рады. А не рады – дверь прямо по курсу! У нас – хвала правительству! – полстраны безработных, последний хрен без соли доедают, так что бизнес выгодный. Хотя куда большую прибыль Бабаю приносила другая, тайная структура внутри агентства. Которая занималась тем, что обтекаемо называется «решать вопросы». В том числе за гранью закона. Как далеко за гранью – зависело лишь от суммы…
В офисе Бабай, конечно, нашел к чему придраться: перед входом фантик брошенный, ни одна сволочь не подняла, дневальный (охранная фирма – военная терминология) раскорячился, как баба беременная, у дежурного на пульте связи с объектами табаком пахнет, хотя в помещении даже думать о куреве запрещено… Понаедут козлы косорылые из тамбовых-рязаний, работай с ними! «Чем в столицу лезть – сидели бы дома, месили бы говно на зиму!» – с удовольствием орал Бабай.
Разорялся, впрочем, недолго, пока ехал в машине, остыл все-таки. Уже сам не очень-то понимал, что так завело его во время обычной, рядовой встречи с Севером. Нет, понятно, в глубине души Бабай отчетливо сознавал, что злит его не что иное, как собственный страх перед этим человеком. Но в этом не хотелось признаваться даже самому себе.
Самое паскудное – Закраевский, похоже, знает про его страх. И знает, что Бабай это чувствует, и посмеивается над ним. Играет как кот с мышой. Развлекается. Это с ним-то, с Бабаем, которого даже бандитские паханы считали контуженным на всю голову сразу! О-хо-хо, жизнь…
Раздав подчиненным положенных триндюлей, Бабай величественно прошествовал к себе в кабинет.
В отличие от масляной краски в остальном офисе кабинет генерального был отделан деревом дорогих пород и обставлен итальянской мягкой мебелью, в которой с удовольствием утопаешь. Дизайнер из модных, хоть и педрило грешное, не зря получил свои бабки. Которых, честно сказать, Бабай ему недодал, придравшись к какой-то мелочи. Дело не в жадности, дело в настроении – такая копеечная экономия всегда его поднимала. А педрило пусть попробует жаловаться, получит такого ума через задний проход, что сразу сменяет ориентацию на абонемент в райбольницу… Вспоминать, как развел дизайнера, было до сих пор приятно.
В кабинете Бабай достал из бара бутылку коньяка, глотнул прямо из горлышка. Обожгло и согрело внутри. Не выпуская бутылки из рук, он сел за стол, подумал, ткнул в кнопку интеркома.
– Я слушаю, Антон Игоревич! – немедленно откликнулась секретарша.
– Леху Федорова ко мне.
– Антон Игоревич, он был уже, только недавно уехал…
– Тебе что, сука, уши дерьмом забило?! – немедленно вскипел Бабай. – Я сказал – ко мне! Одной ногой!
– Есть, Антон Игоревич! – отчеканила секретарша. Она давно смирилась с оскорблениями начальника, тот любит, чтоб перед ним трепетали.
– Есть на жопе шерсть… – сообщил ей Бабай, отключаясь.
Сигарета дымилась в пепельнице. Он вспомнил Севера и попробовал потушить ее так же. Решительно ткнул в огонек толстым пальцем…
От его отчаянного, трехэтажного мата даже флегматичная секретарша не вытерпела, высунула голову из-за двери. Округлила глаза на шефа, приплясывающего у стола и размахивающего руками.
– Антон Игоревич, что случилось…
– Пошла на х…, дура!!!
Секретарша мгновенно исчезла.
Больно, черт, больно-то как!..
Руку пришлось долго отмачивать под краном. Когда палец онемел от ледяной воды, и боль по-утихла, он глотнул еще коньяка. Покрутил головой, усмехаясь собственной дури. Закурил новую сигарету и стал ждать, без интереса поглядывая на улицу за окном…
6
– Вот такие дела, Альберт Петрович…
– Да, дела, Максим Евгеньевич…
– Вот так бывает – живет человек, живет, а потом – бац… И – ага! – философски рассудил нотариус Храпов.
– Ага – в смысле, не живет больше? – догадался я.
– Именно.
– И как будто не жил никогда… – развил я.
– Даже не говорите… – вздохнул Храпов.
– Как в народе говорят – помер Максим, да и хрен с ним!.. Ох, извините, я, конечно, не о присутствующих.
– Ничего, – сдержанно извинил нотариус.
Мы замолчали.
Кабинет нотариуса был оформлен в стиле со-временно-усредненного офиса – белые стены, темная мебель «под дерево», полуприкрытые жалюзи нарезают солнечный свет ровными полосками, компьютерные столы с изобилием оргтехники свидетельствуют о занятости. Лишь застарелый душок лежалой бумаги заставляет предположить, что когда-то в этих же стенах скрипели гусиными перьями многие поколения стряпчих. Даже к месту, намекает на преемственность и традиции.
За обширным столом с двумя компьютерными экранами и дорогими письменными принадлежностями нотариус выглядел под стать голосу – солидно и основательно. Темный костюм, темный галстук, темные кудри с проседью, очки с массивной темной оправой на крупном носу. Этакий столп местной юстиции, воплощение респектабельности и делового достоинства. Хотя при личной встрече столп юстиции оказался не таким строгим, как в разговоре по телефону. Принял меня радушно, с намеком на некую доверительность. Пока помощницы в четыре руки оформляли-заполняли разные бумаги, нотариус завел со мной неспешную беседу на вечную тему «Вот оно как бывает…».
Я сразу понял – что-то он от меня хочет. Остается ждать и поддакивать, мне, в сущности, торопиться некуда.
– Но, правда, бывает и по-другому, – продолжил я наш жизнеутверждающий разговор.
– Это как? – удивился он.
– Сначала – ага, потом – бац. Хотя, признаться, результат не слишком-то отличается.
Нотариус Храпов подозрительно зыркнул на меня, но все-таки покивал: «Даже не говорите. Все там будем…»
Мы еще помолчали. Он со вкусом отхлебнул чаю из большой кружки «650 лет городу Кызыл-Тюбэ». Из кружки свешивались нити сразу двух чайных пакетиков. Не бережет себя Максим Евгеньевич, горит на работе.
– Завещатель ваш, господин Скворцов, – ведь не старый, шестьдесят с небольшим. А лег спать и не проснулся. Врачи говорят – сердце. А я так полагаю, сердце – оно у всех есть…
– Да, почти у всех, – подтвердил я.
– И я про то же.
Он снова отхлебнул чаю.
Хлебал Максим Евгеньевич от души, громко и вкусно, с особым носовым присвистом и сладострастными выдохами. На эти выразительные звуки я обратил внимание, еще сидя в приемной, когда коротал полчаса ожидания в очереди из двух человек. Воображение услужливо нарисовало самое непотребное, что могло твориться за фанерной дверью, откуда доносились узнаваемый баритон и щебетание двух помощниц. Оказалось, чай. Просто чай, даже неинтересно.
– Девочки, ну, вы скоро?! – гаркнул вдруг Храпов, привольно раскатываясь по офису баритоном.
Я вздрогнул от неожиданности.
– Сейчас, сейчас, Максим Евгеньевич, заканчиваем.
– Заканчивайте и – обедать.
– Мы же обедали.
– Тогда – ужинать!
– Ужинать вредно. Мы лучше пойдем, покурим.
– Ага… Курить тоже вредно.
– Для фигуры – полезно, – пререкался младший нотариат.
Храпов выразительно глянул на меня и обреченно развел руками. Я посочувствовал взглядом.
Наконец бумаги были распечатаны и выложены на стол. Процокали каблучки, и хлопнула дверь. Нотариус, откинувшись в кресле, посмотрел на меня еще значительнее. Я – на него.
– Максим Евгеньевич, а вы в опере петь не пробовали? – первым не выдержал я.
– В опере? – удивился он. – При чем тут опера?
– Голос у вас.
– Да, голос есть, ага… – согласился он, слегка засмущавшись. – Нет, когда-то я ходил в самодеятельность, во дворец культуры «Железнодорожник», пел там. Многие хвалили, ага… Но мне худрук сразу сказал – голос у тебя, Максим, есть, а вот легкие слабые, не потянут настоящего пения. Так и сказал… А тут еще отец-покойник все советует – иди в юридический, дело верное. Говорил: петь, плясать – это, знаешь, бабка надвое… Сегодня поешь, завтра пляшешь, а послезавтра, смотришь, окончательно спился. Легковесное занятие, без базы на черный день.