Осколки

А по ночам снова ревела в подушку.

Однажды, оставшись ночью во время болезни одна (все родные уехали на дачу), Маша проснулась. Горела вся. Каждый кончик её тела и души полыхал неприятным жарким пламенем. И Маша не знала: то ли это температура, то ли это влюблённость. Но знала одно: от слёз ей стало легче. Она ревела во весь голос. Плакала, била подушку кулаками, сжимала зубы до скрипа. Слёзы катились, не переставая. Маша швырнула подушку в стену и крикнула:

— Кто я для тебя? Кто?! Что я в твоей жизни значу?!

Упала на постель, уткнулась горячим лбом в холодные ладони. Забилась в истерике. Было больно, плохо. Она видела, что с Лёхой вместе быть никак не может: слишком много дорог, и они не пересекутся ни на одной. Слишком много преград, и Маша их не сможет преодолеть. Никак не сможет.

Маша жила Лёхой. А он принимал её только как друга. Маша дышала им. А у Лёхи был другой человек, которым он дышал, — Алиска. Но Маша не могла. Не могла отпустить его, не могла забыть. Когда-то Лёха спросил, что она хочет за помощь, Маша покачала головой. Ничего не хотела. Высшей наградой стало счастливое лицо Лёхи. И не важно, чем для неё кончалась очередная затея. Главное — он был счастлив и доволен. Маша просто любила Лёху. Просто не могла без него.

Наташка поняла, что происходит с Машей, внезапно. Резко. Просто однажды увидела, как Маша, закрывая за Лёхой дверь, улыбается ему, а потом стирает с глаз слёзы. И поняла. Но ничего не сказала.

Весна близилась к концу. Маша выздоровела после очередной простуды и сидела за столом, чертя с сосредоточенным видом светоручкой новый план. Наташка подошла к столу, хотела что-то сказать, но её опередил звонок в дверь. Маша поспешила открыть. На пороге мялся Лёха.

— Проходи на кухню. Предлагаю вам с Алиской слетать на Сафалари. Там вы можете на балунах покататься… — заправила прядь за ухо, нервно помялась с ноги на ногу. — Я с Талгутом договорюсь.

Лёха коротко кивнул, поздоровался с Наташкой и юркнул в кухню. Маша блаженно улыбнулась, закрыла за ним дверь, ощущая дрожь в ногах.

— Машечка, — Наташка остановила сестру и принялась шёпотом её поучать. — Чего ты добиваешься?

— Ничего, — смиренно улыбнулась Маша, отводя взгляд в пол.

— Тогда зачем? — Наташка не понимала. — Машечка, я же вижу, как ты мучаешься, как любишь его. Зачем помогаешь ему Алисочку завоевать?

— Он любит её… — пожала плечами.

— А ты влюби его в себя! — с видом опытной девицы поучала Машу.

Маша покачала головой и, не закончив разговор, ушла на кухню. Снова помогать Лёхе исполнять его мечту, укреплять любовь Алиски к нему. Села напротив. Лёха пронзал её внимательным пристальным взглядом. А Маша вспоминала, как вчера в парке, расположенном под окнами квартиры Белых, он уходил под руку с Алиской. Они шли, смеялись, ели мороженое. Были счастливыми. На прощание Алиска даже поцеловала его.

— Ну, что, приступим? — попыталась улыбнуться, но потухший взгляд говорил совсем другое.

Лёха же, казалось, совсем не замечал Машиного упадочного настроения. Не замечал, как дрожал её голос, как-то и дело выпадала из рук её светоручка, как она поминутно глотала воду, чтобы не охрипнуть, как смотрела на него, понимая, что бесполезно пытаться достучаться до его сердца. Он дышит Алиской, живёт ею.

Наташка вернулась, когда Маша провожала Лёху. Он просто попрощался с Машей, даже не поблагодарив за помощь, не сказав ей ничего. На Наташку, кажется, совсем не обратил внимания. Стоило двери закрыться за ним, как мягкая, приятная, добрая Машина улыбка стала исчезать с её лица. А из глаз стали медленно катиться слёзы. Она уткнулась лбом в выпирающий косяк, обнялась с ним. Искусственная улыбка вновь возникла на лице. Но она не могла скрыть слёзы.

— Машечка, зачем ты так себя мучаешь? — подскочила к сестре Наташка, хватая её за плечи.

— Наташ, — Маша повела плечами, освобождая их от рук сестры, — я просто хочу, чтоб он был счастлив.

— А ты, Машечка? Ты в зеркальце когда смотрелась-то?

Маша безэмоционально пожала плечами. Шмыгнула носом, уткнулась лбом в косяк и тихонько стукнулась.

— Машечка, ты б хоть голову помыла, личико нарумянила, косичку заплела.

— Зачем? — Маша обернулась и заглянула в глаза Наташки.

Ноги задрожали, Маша сползла вдоль косяка на пол, обняла свои колени, положила на них острый подбородок.

— Машечка, ты себя когда-нибудь угробишь со своим стремлением помочь ему!

— Ну и пусть, — отозвалась глухо, глядя в одну точку. — Если он будет счастливее от этого…

Наташка присела на корточки перед Машей. Схватила её за руки, заглянула в глаза, не излучавшие больше того яркого света. Крепко сжала:

— Машечка, ну, хочешь, я ему глаза раскрою? Всё-всё расскажу? — Маша помотала головой. — А хочешь, запрещу ему сюда приходить? — Маша снова помотала головой. — Хочешь, я скажу ему тебя поцеловать? — Маша подняла на неё взгляд, в котором промелькнули огоньки, но тут же потухли: Маша снова помотала головой. — А что же ты хочешь, Машечка? — Маша помотала головой, выдернула руки из рук Наташки, уткнулась лбом в колени. — Так же нельзя, Машечка. Время же идёт.

— Идёт, — глухо всхлипнула Маша, — летит. Но время всегда всё решает. Решит и теперь.

Поднялась, отёрла рукавом слёзы, натянула на лицо искусственную улыбку, которая должна была скрыть слёзы. Ушла в свою комнату. Наташка села на пуф в прихожей и закрыла лицо руками: она никогда не поймёт свою Машу.

========== Война (Джен) ==========

Комментарий к Война (Джен)

В общем, давно меня тут не было. А идея появилась давно. Впечатлилась серией “Золотая стрела” “Ментовские войны”. А заодно картинками о супергероях.

Пейринги тут не имеют значения.

Описание: Это война. Война тихая, но не холодная. Война, принадлежащая немногим. Война невозможная. Но всё-таки война.

Она мерила шагами комнату. Раз-два. Раз-два. В такт мерному покачиванию маятника часов. Тик-так. Раз-два.

Невероятных размеров круглая луна заливала огромный кабинет мягким серебристым угрожающим светом. Сквозь панорамные окна можно было разглядеть макушки небоскребов, оцарапывавших чёрную бесконечную гладь неба. Она повернула голову так, что лунный свет позволил себе озарить её профиль. Она была необычайно хороша. Острый подбородок, высокий лоб и вздёрнутый нос. Красное каре обрамляло её худенькое лицо, придавая ему не то зловещесть, не то шарм. Небольшие каблуки чёрных армейских ботинок гулко стучали по гладкому отполированному полу кабинета. Раз-два. Раз-два.

Она рассекала комнату резкими, отнюдь не женскими шагами. Решительными. Но вышагивала мягко, плавно покачивая бёдрами, словно бы перед ней сидел не директор «Эпсилон-компани» (компании по отправлению космических кораблей в разные точки Вселенной), связанный, примотанный к собственному стулу другим светящимся лассо и обливающийся потом от страха, а словно бы перед ней раскрывался зал посетителей показа мод.

Напольные раритетные часы с маятником пробили полночь. Она остановилась. Подошла к окну, раскрыла форточку и шумно вдохнула ночной воздух, ничем не тронутый и не загрязнённый. Стряхнула со своего облегающего чёрного костюма несуществующие пылинки. Вытащила из кармана на серебряном многофункциональном поясе рацию. Маленькую, белую, круглую, похожую на кусок мыла. Провела по ней ладонью, надавила на антенну пальчиком, прошептала: «Начинаю. Засекай». Вернула рацию в карман на поясе. Вынула из нагрудного кармана пилочку. Просканировала комнату быстрым взглядом на предмет наличия стула. Нашла. Всё той же неспешной модельной походкой преодолела пару метров. Взяла стул, лёгким сильным толчком поставила его ровно напротив директора. Со смешком уселась на стул, знакинув ногу на ногу. Вынула из нагрудного кармана пилочку и стала как ни в чём не бывало корректировать форму ногтей.

Маленькие масляные глазки директора забегали со страшной скоростью. Кто не слышал о ночной мстительнице! Она являлась всем продажным, коррупционным чиновникам, совершала с ними что-то, после чего передавала их в руки Галаполиции. Что она с ними делала — загадка, но все чиновники мгновенно раскаивались во всех своих грехах.