Защитник

========== Ичи: Сон-наяву ==========

Каждый день вокруг что-то да менялось - менялась погода, менялись места, менялись люди, время неумолимо бежало вперёд, и только дорога под ногами была неизменна. Путь в никуда не имеет ни начала, ни конца, Химуре Кеншину потребовались годы, чтоб понять это, и куда сложнее было принять, что от прошлого бежать бесполезно и искупить свои грехи так просто не получится. А это означало вечный путь в никуда.

Шесть лет тянулись, как бобовая паста, неторопливо отсчитывая цену побега Кеншина, тянулись и всё больше казались сном. Сном донельзя долгим, незнакомым и непозволительным телохранителю и воину. Быть бродягой без великих целей и господ было спокойно, несмотря на дышавшее в спину прошлое хитокири, несмотря на кошмары, низвергающие его. Быть бродягой было спокойно. И бродяга Кеншин порой чувствовал себя по-настоящему живым, плутая по стране, которая всё больше изменялась на пути к будущему.

Когда Химура заходил в города, вместе с легкой атмосферой лапшичных в голову проникали фантасмагорические мысли. Мысли, больше подходящие мечтателю, чем бывшему убийце. Только тот был им рад, и порой, сидя на чьей-то крыше, он наблюдал за людьми, спешащими по улице, и пытался представить, какой станет Япония через ещё шесть лет, через двадцать лет, через пятьдесят… Книги[1], которые помогли выучить чужой язык[2], давали ему право мечтать и идти дальше, пытаясь найти себя, которого он спрятал от жестокого мира после смерти родителей.

Порой казалось, что он идёт по самой грани, нет, не по той, за которой таится его прошлое, а по какой-то иной, невозможной, тянущейся сквозь время и расстояние и отделяющей состояние сна-наяву от…от… От чего же? Он даже не хотел это знать. Кеншин не любил эту грань так же сильно, как боялся себя-убийцу, что неотрывно следует за ним в тени и до ужаса ласковым голосом призывает вернуться к призванию или хотя бы узнать, что за той гранью. Странник только отмахивался от своих-чужих мыслей, продолжая свой путь в никуда, помогая людям, встреченным им.

Сон-наяву был неотъемлемой частью жизни, сон дымкой отгораживал от реальности, от страхов и кошмаров, которые в отличие от первых двух лет приходили нечасто и бестактно, напоминая о поступках, которые было так легко совершить.

Химура моргнул, растерянно посмотрел на дорогу, по которой до этого спокойно шёл, и тихо вздохнул. Вот опять он провалился так глубоко в свои мысли, что прошёл куда больше, чем хотел… Ночь была таинственно-неспешной, и Кеншин, перестав задумчиво-внимательно осматривать окрестности, поправив небольшую котомку, сошёл с дороги. До ближайшей деревни было не так далеко, но он успел куда больше привыкнуть к жизни вне людских домов.

Прислонившись к дереву, Кеншин прикрыл глаза. Он давно перестал беспокоится за сохранность того малого, что было у него с собой, - чуткий и от природы недолгий сон не давал и шанса глупым воришкам.

Уже когда он засыпал, ему вновь чудилось, как качается под ним земля и уплывает из-под него… сон отдавал ощущением тёплой всеокружающей воды.

Комментарий к Ичи: Сон-наяву

[1] У автора есть загон на Жуль Верна, а так как по временному периоду выход его известных книг весьма вписывается, автор имеет наглость подсунуть эти произведения Кеншину.

[2] Автор не считает Кеншина дураком, который просто шатался по Японии. У Химуры весьма живой ум и, как видно из его поведения в каноне, тот весьма любопытен, и потому автор честно хедканонит факт того, что Кеншин мог заинтересоваться другими языками, – у меня здесь это или английский, или французский.

========== Ни: И снилось лису, что он вновь лисенок ==========

Куросаки Ичиго, на первый взгляд, был самым обычным ребенком, да и на второй взгляд тоже… Он любил родителей, в двух младших сёстрах души не чаял, порой видел мертвых и ёкаев и очень сильно интересовался историей. После пятого дня рождения, когда его мама подарила ему книгу про эпоху Кинсей[3], ребёнка было невозможно разлучить с ней и присоединившимися к ней позже книгами. Только Ичиго в отличие от своих сверстников интересовался похождениями Оды Набунаги куда меньше, чем всем, что касалось начала эпохи Киндай[3].

Маленький Ичиго отличался очень буйной фантазией и часто взахлеб рассказывал истории из жизни простых людей в самом начале периода Мейдзи[3]. И порой он делал это в таких подробностях, что списывать всё на прочитанные им книги было весьма сложно… Но Масаки только радовалась за своего сына и черпала из его рассказов вдохновение. Маленький Ичи быстро заразил её интересом к этому периоду, и она была только рада видеть, как сверкают его глаза от счастья, когда она показывает ему свои рисунки[4] в стиле гравюр укиё-э.

Как у всех детей, у Ичиго был большой-большой Секрет от взрослых — сколько он себя помнил, ему снились необычные сны. Именно во сне он видел жизнь Японии в ужасно далёкие годы. Во сне он бродил по стране, помогал простым людям, читал книги на каком-то языке, который, проснувшись и найдя, не смог понять. А ещё порой перед его глазами во сне вставали страшные воспоминания: в них было очень много крови. Это было даже страшней того фильма, который он случайно посмотрел по телевизору, где бандиты убивали бандитов… Фильм был очень далек от сна, очень похожего на явь.

— Интересно, — сосредоточено бормочет себе под нос ребёнок, уткнувшись взглядом в белый лист. — Когда мы придём к наставнику? Ты же так часто его вспоминаешь…

Куросаки-младший был весьма умным для своих лет ребенком и понимал, что он не может считать себя-из-сна собой, может, только когда повзрослеет. И то, он бы сразу же вернулся к учителю, а не пошел бы странствовать!

Кто-то в глубине головы смеётся, Ичиго привычно не обращает внимания. Этот кто-то часто смеётся, когда он вспоминает свои сны.

Ещё не ровные линии появляются на чистом листке, он только учится рисовать, но ему уже очень нравится тушь. Ичиго, как может, рисует себя с синаем — давно он уговорил отвести родителей его на кендо, ему очень нравилось, как он-из-сна ловко управляется со странной катаной.

— Интересно, — повторяется Ичиго и лохматит начинающие отрастать сзади волосы, — куда же ты держишь путь?

— Ичиго, малыш… — в комнату заглядывает мама.

— Я не малыш!

— Хорошо, хорошо, — тепло улыбается Масаки, и Ичиго становится дико стыдно. — Уже поздно, ложись спать.

— Ну мам… — Ичиго умоляюще смотрит на неё. — Я рисую… А ты, я от папы слышал, когда рисуешь, тоже ночами не спишь!

— Родной, — помогает закрыть баночку мама, — я уже взрослая и могу иногда не спать. А тебе нужно спать, ты же так устал.

Ичиго зевает. Краснеет и отворачивается.

— Не устал!

— Устал, устал, — лохматит волосы Масаки, — ложись спать, и тебе приснятся интересные сны.

Ичиго ворочается в кровати. Он долго не может заснуть, и ему это совсем не нравится - ещё вчера стоило закрыть глаза, как он засыпал и оказывался в пути.

Наконец он засыпает.

И ему вновь снится дорога и свои-но-чужие воспоминания.

Кеншин проснулся внезапно. Проснулся на кровати, под теплым одеялом и… с тяжелым ощущением, будто он всплыл со дна глубокого озера. Он не спешил оглядываться, только будто бы заново учился дышать. Медленно приходило осознание — он у себя в комнате. У себя дома. Только он Куросаки Ичиго, а не Химура Кеншин. Или же он всё же Кеншин?

— Ичиго, вставай, — ласковый голос… мамы… раздался за дверью.

Всё же Кеншин, пришло какое-то страшное осознание. И Кеншин, и Ичиго почувствовали, как дрожит губа и наворачиваются на глаза слезы. Мама… слишком много было в этом слове.