Розовый бархат

Отбросила теплое одеяло. На коже моментально появилась гусиная сыпь и телу захотелось снова прыгнуть под теплые покрывала. Но она лежала и вдыхала утреннюю свежесть, его влажный аромат. Встала, оделась и пошла гулять по деревне. Коровы уже проснулись и мычали. Редкие петухи начали кричать, встречая рассвет. Прохожих почти не было, лишь только пастух собирал по деревне свое стадо. Калитки открывались, выбегали овцы и козы, за ними нехотя коровы и маленькие телятки, и они все шли за своим вожаком, пастухом.

Анастасия пошла по дороге через полуразрушившиеся сараи для хранения колхозной утвари, через промзону, где еще кое-где стояли разобранные трактора и комбайны. Она шла к бывшему административному зданию. Его построили купцы в позапрошлом веке. Со временем его конфисковали и передали народной власти, а после эта власть отказалась от огромного здания и теперь оно пришло в запустение, лишь голуби чувствовали себя там хозяевами.

В детстве, когда здесь еще работали люди, она часто ходила в эту контору с отцом за получкой. На обратном пути домой заходили в магазин, он покупал ей пакетик ирисок. Они были жутко твердыми, но такими сладкими, что казалось нет ничего на свете более прекрасного, чем эти конфетки.

Ей нравилось бродить по этому огромному зданию. Казалось, что там до сих пор бродят духи его хозяев. Раньше они с девчонками играли здесь в казаки-разбойники, было где разойтись. Сейчас никому не хотелось играть, хотелось шептаться и бегать по вечерам с парнями. Поэтому единственный, кто в последнее время его посещал, это она, Анастасия.

Выходя из дома, девочка прихватила с собой яблоко и свежий огурец, это вместо завтрака. Забежала в развалившуюся дверь, прошлась по гулким коридорам и пошла подниматься на второй этаж. Там так же творился хаос запустения и спокойствия. Поднялась на третий этаж. Он был больше похож на огромный чердак, куда складывали всякий хлам. Там были старые прялки, станки, ведра и ящики, даже стоял стол и полуразвалившиеся стулья. Анастасия нашла огромный комод и заглянула в него. «Ну да! Конечно там что-то для тебя лежит» – так подумала она и прошлась по всему этажу. Голуби сидели на балках над головой и сонно крутили головами. Где-то тихо чирикали птенцы, но зато уже во всю летали ласточки и пищали на своем птичьем языке, призывая всех просыпаться и приступить к завтраку.

Девочка подошла к окну. Стекло было все грязное, покрыто паутиной, на подоконнике лежали засохшие пчелы и бабочки. Паутина захватила почти все пространство форточки. Паучков не было видно, не хотелось им здесь жить, грустно и пусто.

Анастасия услышала, что кто-то поднимается и удивилась, кто бы это мог быть, да еще в такую рань. Отошла в сторону и присела. Над полом, в проеме, где поднималась лестница, показалась седая голова. Она кряхтела и пыжилась, спина слегка согнута, а под мышкой какой-то ящик. Старичок поднялся, облокотился на перила, они пока еще не рассыпались, и стал глубоко дышать.

– Здравствуйте, – ее с детства учили первой здороваться, мама учила уважать старших.

Старичок вздрогнул и тяжело повернулся на голос.

– Здравствуй, барышня, – в его голосе чувствовалась отдышка. – Вот не ожидал увидеть здесь хоть кого-нибудь в такой ранний час.

Его голос был спокойным и добрым.

– Что же тебя заставило подняться в такую рань?

– Не знаю. Наверное, солнышко!

Он закряхтел и потихоньку пошел к окну, достал складной стульчик, поставил его и сел. Старичок начал задавать простые вопросы, кто она и откуда, когда и зачем, что будет делать и еще куча вопросов, отвечала не стесняясь. Ей было приятно говорить с таким старцем. Она не знала кто он и откуда, знала всех деревенских, но он был не из них.

– А вы? – попыталась она начать задавать свои вопросы.

– Да-да, знаю, что ты хочешь спросить, – он закашлял, поставил перед собой треножник и достал ящичек, раскрыл его и положил на колени коробочку с красками – Меня зовут, барышня, Сильвестр Павлович.

– Почему вы зовете меня «барышня»? Это так не привычно.

– Согласен. Но так мягче, чем просто девочка. Да и вы уже вышли из этого возраста. А девушка как-то уж слишком чопорно и современно, вы на них не похожи. Посмотрите на свои ножки.

Анастасия взглянула на них. Ножки как ножки, сандалии.

– А что с ними?

Он охнул.

– В том все и дело, что ничего. Что носят твои сверстницы? – он не смотрел в ее сторону, раскладывал свои принадлежности и стал подтачивать карандаш.

– Ну… – похоже, что никогда над этим и не думала.

– Затрудняешь ответить на такой простой вопрос?

– Нет. Они носят красавки, туфли и … – пыталась еще что-то вспомнить.

– Да-да, именно красавки, а у тебя сандалии.

– И что же это значит?

– А то, что в сандалиях ты не побегаешь по лесу, по коровнику, и не потаскаешь водички. Слишком тонкие лямочки и такие беленькие. Это говорит о том, что не пачкаются в навозе, а потертость говорит о том, что они у тебя уже давно. Вот я и сделал вывод, что вы барышня, а не простая девушка. И более того, – он снова охнул и продолжил свои рассуждения – кто в такую рань встанет и придет сюда?

Она пожала плечами, но тут же высказала свое предложение.

– Кто угодно, кто хочет встретить рассвет, поздороваться с ним.

Он в очередной раз охнул, достал из папки листок ватмана и начал крепить его к планшету.

– Да-да, действительно. Только тот, кто хочет с ним поздороваться. Но вот проблема. Когда работаешь по дому, ты не замечаешь солнышко, ты видишь его только тогда, когда проснулся, а в это время у тебя в голове мысль «уже встало, а так хочется еще вздремнуть» …

Наконец он прикрепил белый лист и прищурил левый глаз. Казалось, он что-то смотрит на этом листе.

– Присядьте, барышня, вот на этот стульчик, – его палец показал на канцелярский стул, что стоял у стола.

Анастасия сдула с него пыль и присела.

Так они продолжили беседу. В душе радовалась собеседнику. Расспрашивала его о жизни, о городе. Она призналась, что редко там бывает и уже не знает, что нового носят в городе. Рассказала, что читает, кто ей нравится. Рассказала про свою кошку, которой в этом году исполнилось уже семь лет и что она уже успела в этом году родить четверо котят. Они говорили еще о многом, но в основном говорила сама Анастасия. Ей было приятно, что ее кто-то слушает.

– Ну вот и все. – Сильвестр Павлович потянулся, его старческая спина выпрямилась и захрустела.

– Можно взглянуть? – нерешительно спросила Анастасия.

– Безусловно можно, ведь я тебя рисовал.

– Меня? – от удивления она чуть было не упала.

– Ага.

Анастасия подбежала и встала за спиной художника. Яркое солнышко бликовало на листе. Она прищурилась. От этого карандашные линии стали тоньше, прозрачнее и воздушнее. Увидела свой образ, свою головку и вздернутый носик, слегка опущенное плечо и гордую спину. Это была действительно она. Никто в жизни ее не рисовал. Вот так просто и все готово, и как похоже.

Девочка крутила головой, пытаясь рассмотреть каждую черточку, каждый штришок. Ничего лишнего, только силуэт и слабая тень. От этого рисунок был просто пронизан воздухом.

– Красиво… – все, что смогла сказала Анастасия. – Очень красиво.

– Ну что вы. Не стоит так хвалить, а то я, как художник, еще и возгоржусь.

Но ему было действительно приятно. Он потирал свои сморщенные ладони, а пальцы крутили огрызок карандаша.

– А это… – только сейчас заметила, что на ее плече платье было немного приспущено. Оно как бы невзначай с него спускалось и тем самым придавало уже совершенно иное настроение.

– А это… – он сказал так, как будто она обратила на какую-то букашку. – Плечо.

– И только? – ей стало даже немного обидно.

– Да, просто плечо. Я продолжил линию шеи. А тут платье. Решил, что не гоже, вот и добавил легкости, – Сильвестр Павлович поднял свою шевелюру и взглянул на нее. – Не надо было?

Анастасия еще раз взглянула на рисунок.

– Нет, вы правы, – она наклонила голову, пытаясь лучше рассмотреть линии – просто не ожидала.