Страница 33 из 38
Распространяя аромат горной лаванды, по парковой дорожке к друзьям чинно шла Йолли. На ней было узкое темно-синее платье с короткими рукавами, а в тщательно убранных золотистых локонах мерцали сапфировые заколки. Гортхауэр многозначительно хмыкнул, но смолчал. Финрод же напротив, после недолгой утраты дара речи, рассыпался в любезностях. Вручив гостям подарки (шкатулку из перламутровой морской раковины – Йолли, и украшенный жемчугом серебряный кубок – Гортхауэру), его бывшее величество, государь Финрод Фелагунд пригласил всех к столу. Первый тост, принадлежавший виновнику торжества, адресован был радушному хозяину, под крышей которого сегодня все так здорово случайно собрались. Йолли лучезарно улыбнулась, когда смущенный комплиментами Майя попытался отшутиться тем, что мол «дом мой – идеи ваши», а на предположение об участии девичьих ручек в приготовлении блюд – так и вовсе залилась по-детски звонким серебристым смехом. Финрод тоже улыбнулся удачной шутке друга, зато Гортхауэр озадаченно изогнул черную бровь и как-то странно посмотрел на нарядную Йолли. Но опять смолчал.
Застолье шло своим чередом. Гортхауэр, которому крепкие напитки в силу его сверхъестественной сущности, были что троллю – булавка, налегал на «Пламя творения». Попутно с величайшим вниманием прислушивался к содержанию разговора и изредка отпускал шуточки для конспирации. Слово за слово, речь зашла о музыке. Хозяин Красного замка намек понял и послушно ушел в дом за лютней… да и за новой бутылкой «Пламени творения», если честно. По возвращении он застал настоящую идиллию: Йолли складывала из накрахмаленной до отвращения салфетки изящного журавлика – таких делали дети в Лаан Гэлломэ – а Финрод наблюдал за ловкими движениями девичьих пальцев. Их твердые бледно-розовые подушечки до сих пор носили следы вышивальных иголок, что придавало сосредоточенности Йолли особенно трогательный вид невообразимо-детской серьезности.
- Э-эй! – для привлечения внимания таирни кашлянул и помахал рукой. – Менестреля к пиру вызывали?
- Нет! – съехидничал Финрод, не поднимая головы – Мы и сами себе менестрели хоть куда!
Вместо ответа Сотворенный вспрыгнул на спинку стула, держа лютню наперевес:
-Извините, оплачено! – расхохотался он и отвесил шутливый поклон. Стул слегка покачнулся, и Майя, во избежание падения, мягко спланировал обратно на грешную землю. Йолли захлопала в ладоши. Гортхауэр еще раз поклонился, и неожиданно схватил со стола фигурку журавлика, посадил ее себе на ладонь. Загадочно оглядев присутствующих, он на миг призадумался, а потом, словно бы вспомнив нечто важное, осторожно понес ладонь к лицу и подул на игрушку. Легкая полотняная фигурка слетела с руки, но в траву, против всякого ожидания, не упала, а продолжила свой полет. Внезапно игрушечный журавлик расправил сложенные из салфетки угловатые крылья, дважды сильно взмахнул ими – и, набирая высоту, пошел в небо. Финрод и Йолли пораженно ахнули, следя за ожившей фигуркой, а журавлик плавно спикировал вниз, заложил круг почета над праздничным столом и снова начал стремительный подъем. Белое пятнышко отдалялось все больше, пока не превратилось в крошечную точку. Вскоре исчезла и она, растворившись в вечерней синеве, а три пары глаз: серые, голубые и непроглядно-карие – продолжали глядеть ей вослед.
- Улетел… – еле слышно прошептала Йолли. – Я знала, что такое бывает… может быть. Просто у меня не получается.
- Иллюзия? – пригубив вино, предположил Финрод.
Таирни неуловимо улыбнулся какой-то совсем непохожей на него мудрой всезнающей улыбкой, уголком губ, искристой чернотой зрачков. Эту улыбку могла бы узнать Йолли, но она все еще смотрела вверх, запрокинув голову.
- Иллюзия? – тихо переспросил Сотворенный, отбрасывая со лба непослушные пряди, вечно выбивавшиеся из хвостика на затылке. – Называй как хочешь, но будь готов к тому, что все мы – тоже чья-нибудь иллюзия. В основе всего сущего лежит идея, просто творцы бывают сильными и слабыми. Так что между бумажной фигуркой и настоящим журавлем разница не столь уж велика.
И он неожиданно подмигнул гостям.
После следующего бокала, разговор вернулся к прежней теме. Завладевший хозяйской лютней Финрод спел пару песен Даэрона: все это время таирни морщился и потягивал коньяк, чтобы ненароком не съязвить по поводу текстов. Когда именинник, наконец, выдохся и отвлекся на то, чтобы промочить пересохшее горло, лютней завладела Йолли.
- Я хотела бы спеть одну песню, – просто сказала она. – Это не мое сочинение, просто мне она очень нравится. И как раз про журавлика… пусть это будет песня для Финрода, – улыбнулась она и запела.
Похожий на колокольчик голос звенел под кронами деревьев, и вторил ему перезвон струн. Сотворенный обратился в слух, глаза его становились все шире, а к последнему куплету и вовсе напоминали донышки двух бутылок: Йолли пела песню Тинувиэль из Дориата!
- Откуда ты знаешь эту песню? – был первый вопрос Гортхауэра, когда Йолли допела и поставила инструмент на землю. – Где ты слышала ее?
Девушка удивленно приподняла брови.
- Хм… вообще-то я думала, что ты тоже ее знаешь. Это ведь песня моего народа… Неужели позабыл?
Таирни хмыкнул.
- Да, пожалуй…. Хм, ну надо же – действительно, совсем из головы вылетело! – он хлопнул себя по лбу. – Прошу прощения!
И, ухмыльнувшись до ушей, поднял кубок:
-Надо срочно подогреть память!
На этот раз и Йолли последовала примеру остальных, сделав первый в жизни глоток «Пламени творения». Напиток оказался невыносимо крепким, лазурные очи вмиг наполнились слезами, и девушка, схватив салфетку, принялась их вытирать. Финрод услужливо передал своей даме половинку сочной груши. После стремительного уничтожения оной, девушке полегчало. Всем прочим – тоже.
Со всеобщего молчаливого согласия инструмент перешел к Гортхауэру. Таирни долго думал, что бы такого спеть, но на ум, как назло, кроме песен Тинувиэль, ничего не приходило. Зная об отношении Финрода к фолк-року, Черный Майя решил не портить эльфу праздник. Он долго перебирал послушные теплые струны, бездумно извлекая аккорд за аккордом.
- А знаете, – негромко сообщил он гостям, – я однажды задумался над тем, что же происходит с поэтами и менестрелями после смерти. Со смертными, я имею в виду… И тогда мне пришло в голову, что смерть для них должна быть чем-то вроде приглашения на генеральную репетицию Второй Музыки Айнур. Во Втором хоре – Хоре Конца Времен – будут петь Младшие Дети Эру, это общеизвестно. Ну, а кто сумет сделать это лучше менестреля? – улыбнулся Черный Майя, продолжая перебирать струны. – И эту песню я хотел бы посвятить той, что ушла от нас… нет, не так! – просиял Гортхауэр и упрямо тряхнул головой, – Той, что уехала на гастроли в Чертоги Мандоса. Тинувиэль из Дориата…
И Майя запел:
Поэты рождены из звездной пыли,
Так нисходя во мрак житейских бурь
К нам во плоти являются живые
Аккорды древней Музыки Айнур.
Увенчанные золотом заката,
Не променяв свободу на дворцы,
Как встарь, дорогой снов бредут куда-то
Бессмертных песен смертные творцы.
В холодных снежных северных столицах
И в солнечных портовых городах,
Они себя раздарят по крупицам,
Талант не продавая никогда.
Они уходят за пределы Арты
На взлете славы, в неурочный час,
Поэты, менестрели, музыканты –
Всю жизнь свою прожившие для нас.
Пусть мир совсем не тот, каков был прежде,
И в бездну моря канул Дориат,
Как прежде слышен тихий голос нежный,
Как прежде струны у костров звенят.
В оранжевой футболке с алой руной,
И с черной лютней, да наперевес,
Возникнет у костра в ночи безлунной,
Дух той, чьи песни пели птицы здесь.
Она со сцены зал окинет взглядом,
Взмахнет рукой, отбросит челку с глаз
И до конца концерта будет рядом
Как будто и не покидала нас.
Пусть век ее и был, увы, недлинным,
И не был путь похож на торный тракт –