Страница 15 из 17
В такой обстановке мне повезло, что моими руководителями оказались поистине великие люди. Директор Памела Маккарти была афроамериканкой из здешних мест. Она требовала от учителей самоотверженной работы, так как считала, что дети этого заслуживают. Начальником канцелярии была белая женщина по имени Нэнси Берлин, еврейка, вдохновленная примером Элеоноры Рузвельт. Она обращалась с учениками, как с собственными детьми, и все сотрудники были для нее одной семьей.
Каждый день у меня был шанс сразиться с некомпетентностью и разногласиями, построить такое общество, в котором все могли бы процветать и приносить пользу.
В один особенно холодный зимний день Нэнси зашла ко мне в класс с обычной проверкой. Я тут же начал извиняться. Накануне она учила меня использовать доску для привлечения внимания учеников, но в тот день я игнорировал все ее прекрасные стратегии. «На перемене было так холодно. Я не мог удержать мел в руках», – сказал я. На следующий день Нэнси подарила мне пару черных кожаных перчаток. Этот подарок все время напоминал мне: не надо искать себе оправданий. Наши ученики заслуживают, чтобы учителя приложили все свои старания и умения – каждый ученик, каждый день. Перчатки, теплые и стильные, сделали из меня более ответственного учителя. Надевая их, я ощущал любовь и внимание, и мне хотелось передать эти добрые чувства ученикам. (Прошло двадцать лет, но я все еще ношу эти перчатки.)
Помощник директора Карен Армстронг, мать которой дослужилась до звания сержанта в армии США, отвечала за дисциплину в школе. В первый же день она пришла в класс на звук моего мощного голоса. «Мой кабинет прямо через коридор, – сказала она строго. – Я отвечаю за математику, естественные науки и коррекционный класс». И за меня.
Когда ты выглядишь слабым и испуганным, то легко становишься жертвой.
В школьной системе, которая, казалось, трещала по швам, наши руководители оставались честными и справедливыми людьми. Они позволяли мне различные нововведения и не вмешивались: главное, чтобы мои, временами безумные, идеи помогали ученикам. Систему было невозможно сдвинуть, я и не собирался менять целые школы, но нашел тех руководителей, которые, по крайней мере, давали мне некоторую свободу в пределах моего класса. Я переходил за ними из одной школы в другую, по мере того как высшие начальники совершали бессмысленные перестановки. В течение следующих шести лет, которые я проработал под их руководством, название нашей школы поменялось трижды, хотя месторасположение осталось прежним. Каждый раз департамент образования просто шлепал новую вывеску на парадный вход.
Представьте, что сама школьная система могла бы стимулировать самоотверженность и преданность и содействовать переменам, которые привлекли меня к работе с Пэм, Нэнси и Карен. Мы вместе молились, чтобы таких комфортных мест, как мой класс, становилось больше. Он не давал погибнуть нашей мечте.
Мигель был искушенным в уличной жизни семиклассником, когда его привели в мой коррекционный класс. Весь предыдущий год он подглядывал за нами и размышлял, как бы к нам попасть. По дороге в школу он перешагивал через горы трубок для крэка и использованных шприцев. Мигель делал вид, что не замечает наркодилеров, крадущихся к припаркованным машинам, чтобы спрятать свой товар в шинах. Лучше всего было ни о чем не знать.
Полиция обычно останавливала ребят его возраста и трясла как грушу, в надежде получить информацию о местных торговцах наркотиками или обвинить их в том, что они стоят на стреме. К 13 годам Мигель научился скрывать страх, даже если внутри у него все дрожало. Когда ты выглядишь слабым и испуганным, то легко становишься жертвой.
Как и многие мои ученики, Мигелю на самом деле нечего было делать в коррекционном классе. Сын эмигрантов из Гондураса, он сильно отставал в чтении, просто потому, что еще плохо знал английский. Он не очень ладил с учителями, которые давали мальчику книгу, указывали на парту и заставляли выполнять задание.
«Они думают, что я медлительный, – сказал мне Мигель. – Но на самом деле я просто не очень хорошо понимаю по-английски». Я вспоминал своего отца и его проблемы с чтением в школе.
Когда Мигель уставал делать вид, что читает, он укладывал голову на парту, чтобы вздремнуть, или баламутил остальных учеников. В одно мгновение он поднимал хаос и управлял им. Естественно, его считали трудным подростком.
Я собирался создать пространство, где ребятам вроде Мигеля захотелось бы проводить время. Пока же Мигель доводил меня своими прогулами. Я думал: вот бы классы и учителя выглядели так, чтобы детям активно захотелось участвовать в деятельности школы, стало интересно работать с нами! Если бы я мог направить их энергию в мирное русло! Как мне превратить мой класс в оазис, где ученики смогут добиваться успеха? Какую создать атмосферу, чтобы сыграть на сильных сторонах ребят вроде Мигеля, вместо того чтобы закреплять в них стереотип неудачников?
Я был твердо намерен найти решение. Я хотел, чтобы все это стало реальностью для каждого ученика, каждого учителя, каждого школьного кабинета. Что, если бы у каждого ученика был учитель, с которым ему хотелось бы находиться рядом, класс, который хочется называть домом и где нравится проводить время? Что, если бы каждый учитель повесил над входом в свой класс огромный плакат со словами: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!» Вот это была бы крутая школа!
«Эй, мистер Ритц! Какой у нас на сегодня план?» – любил спрашивать Мигель, появляясь в классе.
Постороннему мой стиль преподавания мог показаться спонтанным. На самом деле я почти каждый вечер тщательно разрабатывал план уроков, предвидя возможные трудности учеников с восприятием материала и придумывая способы их преодоления. Мигелю очень нравилось, что у меня всегда есть план. Однажды я объяснял деление столбиком и сказал ребятам: «Вот один из способов, но их может быть еще тысяча. Если вы найдете лучшее решение, расскажите нам об этом».
У Мигеля загорелись глаза, когда он понял, что знает другой метод решения. «Мистер Ритц, – сказал он, – ваше решение состоит из трех действий. Я могу решить за два!» Я вручил ему мел и пригласил к доске.
Это произошло в один из тех дней, когда я брал с собой свою маленькую дочь. К тому моменту Микаэла уже ходила в детский сад. Иногда она сидела в классе среди моих здоровенных учеников – тоненькая, глазастая девочка. Микаэла совершенно не боялась ни их роста, ни жестких взглядов, она выполняла те же задания и очень любила читать вместе со всем классом. Моя дочь считала себя младшим членом их банды. Мигель как-то заметил: «Ребята ведут себя спокойнее, когда приходит Микаэла». Через двенадцать лет Микаэла напишет вступительное сочинение в колледж, где расскажет о своих сводных братьях и сестрах из папиного класса.
Снова и снова я наблюдал, как ученики, заклейменные как «отстающие» или «с задержкой развития», реагировали на методы обучения, подобранные именно для них. Я экспериментировал как сумасшедший, чтобы открыть им глаза и подстегнуть естественное любопытство. Нам никогда не приходилось отправляться далеко, чтобы найти приключение.
Чтобы изучить понятия силы и движения, мы собрали велосипеды из хлама и совершили почти 70-километровое велопутешествие по всем пяти местным округам. Когда наша группа из 14 учеников ехала через Гринпойнт в Бруклине, ребята увидели вывески на польском языке и спросили: «Мы что, в другой стране?» Каждая экскурсия за двери школы напоминала мне, что представление моих учеников об окружающем мире заканчивается ровно у границ их района.
В другой раз за хорошее поведение я организовал для них глубоководную рыбалку. В итоге я получил полный корабль детей, страдающих от морской болезни. Один из моментов истинного открытия, очень трогательный, произошел на обратном пути. Один из учеников показал на Статен-Айленд и спросил: «Это Африка?» Никто не засмеялся. В нашем классе не существовало глупых вопросов. Я все время помнил об огромной разнице жизненного опыта, с которым мои ученики пришли в школу. Опыт, вернее, его отсутствие, может приводить к печальному результату.