Ради общего блага

Я сильнее сжал телефон, другой рукой вытирая со лба холодный пот. А если выплыла правда, что я на самом деле не настоящий Мехмет Бали?!

- Что молчишь, Мехмет? – продолжил отец. – Или, скажешь, что журналисты всё выдумывают, будто ты спишь с Лейтоном Уэсли? Да что же это за позорище. Ладно, у нас свободная страна, но головой бы думал. Если тебя на мужиков потянуло, не мог найти себе кого-то неженатого и не такого известного?!

- Мы любим друг друга… - прошептал я, понимая, что для такой рациональной и жесткой натуры, как Касим Бали, любовь вовсе не аргумент.

- Бред! Что у вас общего? Он в два раза старше тебя. Он солидный человек с карьерой, о которой вся страна говорит! Это не то, что заниматься всякой мазней. И ты думаешь, ему нужен сопляк, с позорным прошлым и несерьезной работой? Скорее бы я поверил, что ему наши капиталы нужны.

- Лейтон со мной не из-за денег! Пап, это не то, что ты подумал… - я не мог подобрать слова. Не расскажу же я правду. – Лучше скажи, мама уже знает? Как она восприняла?

Больше всего я теперь волновался из-за матери. Конечно, по сравнению с выходками моего оригинала связь с мужчиной – не такой уж проступок. Но то, что мой любовник занимает такую должность, и нам из-за этого покоя не дадут…

Отец молчал, и ожидание выбивало меня из сил. Наконец он с горечью признался:

- Айлин на твоей стороне. Как всегда. Утешается этими романтическими бреднями, что любовь не выбирает. Но неужели ты не понимаешь, Мехмет, возраст есть возраст. Все эти операции, и прежние, и нынешние, могут придать сморчку вид свежего персика, да только опыт человека и взгляды на жизнь остаются какими были. Пятьдесят лет есть пятьдесят лет. Ну, бес в ребро, вызовет интерес свежее личико и молодое тело, а дальше?

Я прошелся по комнате. Сел за стол, придвинул блокнот ближе к себе, машинально рисуя какие-то узоры. Я не знал, не знал, чем успокоить родителей, как утешить. Получалось только невнятное:

- Пап, но я же не пью, не употребляю всякую дрянь, ни над кем не издеваюсь. Да если бы Лейтон не был политиком, на нас бы никто внимания не обратил… и если мы и попали в газеты, то случайно. Мы оба хотели, чтобы про нас не знали.

- Да уж, в твоем случае «не пью и не прожигаю жизнь в ночных клубах» уже прогресс! Я не знаю, что с тобой делать, просто не знаю, - гнев в голосе отца сменился печалью и усталостью.

- Всё наладится,… вот увидишь, всё как-нибудь будет…

Он ничего не ответил, просто сбросил вызов.

*

Прошлое моего оригинала все-таки догнало меня. Даже спустя годы. Опубликовав сенсацию о «тайной жизни министра Уэсли», авторы статей встряхнули и «мое» прошлое, вспомнив пару-тройку давних скандалов и обещая читателям новые жареные факты о крутом наследничке, который теперь притворяется милашкой. Из «Центра развития» меня попросили уйти якобы по собственному желанию. «Вы же сами понимаете, мистер Тугрил, пока о вашем прошлом знало только руководство, это еще куда ни шло. У нас нет никаких претензий к вам лично, но родителям учеников может не понравиться, что о наставнике их детей пишут в сомнительных изданиях и в таком тоне».

…Я сидел на полу посреди комнаты, обхватив колени руками. Еще недавно у меня была нормальная, спокойная жизнь обычного человека. Теперь – родители с опасением относятся ко мне и моим поступкам, и пройдет немало времени, прежде чем мы успокоимся и сможем нормально говорить друг с другом. Работу я потерял. И это всё за пару дней!

- Главное, что мы живы, Махмуд. С этим мы справимся, - Заганос сидел рядом со мной, обнимая меня. Он приехал ко мне через день после того, как всё случилось, хоть я и уговаривал его не приезжать, не рушить карьеру окончательно. Пусть бы хоть одному из нас повезло больше. Я сразу же подумал: а вдруг кто-то будет копать глубже, вдруг всё вскроется, вдруг кому-то покажется подозрительной «внезапно вспыхнувшая страсть», а от этого сомнения потянутся ниточки в Хейлшем, Сент-Пол, Гринвичский центр. Лучше мне отказаться от моей любви, чем видеть, как из-за меня пострадают другие. Но Заганос не собирался так просто оставлять меня.

- Ты можешь всё потерять из-за меня! – убеждал его я. – Получится, твой труд пропал зря.

- Шшш. Спокойно, милый… я уже всё решил. Эти уроды хотели меня утопить, так я сыграю против них их же картами. Выступлю в поддержку нетрадиционных семей. Сделаю рекламу новому проекту. Представь себе, как обрадуются бездетные пары, когда узнают, что скоро специально для них в клиниках введут программу искусственного выращивания детей. И ведь девиз тот же, «всё ради общего блага». Просто один дополнительный момент.

Заганос говорил об этом совершенно спокойно и уверенно. Но меня все еще трясло от волнения.

- А если не получится?

- И что? Главное я уже сделал. С Изабеллой мы вчера всё решили. У нее есть человек, к которому она уже давно хотела от меня уйти. Мы расстаемся красиво, она не пострадает. Позже я тебе расскажу еще кое-что… - он взял меня за руку и провел пальцем по моей ладони, будто выводя невидимый рисунок. Это был один из наших тайных знаков: намек на то, что речь пойдет о событиях из жизни «до» и об этом мы можем только переписываться и тут же сжигать листы.

- Расскажешь. Только… ты уверен, что нам стоит оставаться вместе? Меня попросили уйти из престижной студии. А если в газетах и в сети опять начнут ворошить мое прошлое, что мне останется делать? Сидеть на шее у родителей или у тебя? Веселая будет жизнь, - я покачал головой.

- Ты же знаешь, что ты не виноват, - с намеком, понятным только нам двоим, ответил Заганос. – И жить на проценты от своей части семейного капитала – вовсе не значит сидеть на шее. Мы сможем поговорить с Кэти, она найдет для тебя работу в интернате или в Лиге Помощи. А о сплетнях не беспокойся. Я знаю, кому что пообещать, и кому о каких событиях напомнить, чтобы тебя не трогали. У каждого есть свои грешки и слабости.

Когда он говорил о том, чтобы повлиять на людей, его голос был похож на шипение змеи. Так странно – столько нежности в отношении ко мне, и в то же время…

Я еще в Сент-Пол понял, что ради нашей любви он готов пойти на всё.

В рыцарских романах любовь, готовая преодолеть любые препятствия, кажется высшим счастьем. В них слова «ради тебя я решусь на что угодно» звучат волшебным заклинанием.

Но в реальности от этого иногда становится страшно.

Я молчал, закрыв глаза и чувствуя знакомое тепло, знакомый аромат одеколона с нотками зеленой мяты и лаванды, едва ощутимый запах дыма. На словах так просто отказаться от всего, что нас связывает, и в то же время в этих объятиях хочется остаться навсегда.

Не оставляй меня, не оставляй, что бы я ни говорил.

- Махмуд… неужели ты хочешь, чтобы я ушел? Я больше не нужен тебе? Может, тебе противно, когда я прикасаюсь к тебе? – шептал Заганос с тем пылом, который я не часто слышал в его голосе, разве что в наши ночи любви. – Скажи, что я тебе противен, и…

- Я не могу так сказать! – в отчаянии возразил я.

- Значит, всё остальное уже неважно. Пусть люди думают, что хотят. А я буду с тобой. До самой смерти.

- Не говори так.

Меня пробирала дрожь. В нашей новой жизни думать о смерти было страшно.

Мы прижались друг к другу, обнявшись, и никакая сила не могла заставить нас разомкнуть этот круг, защищающий от всех страхов и сомнений. Нет, как же можно расстаться, только не теперь!

- Махмуд, я больше не хочу притворяться, что мы чужие. В этом я обманывать не могу, это меня убивает… - Заганос коснулся губами моей шеи. – Ты станешь моим мужем?

Он почти умолял об этом, как тогда, когда говорил, что хочет принадлежать мне по-настоящему. И разве мог я сказать «нет»? Даже если о нас будут говорить еще больше. Пусть.

И, глубоко вдохнув и выдохнув, зажмурившись, будто перед тем, как нырнуть в глубину, я тихо ответил:

- Да.

Той ночью мы любили друг друга так, как если бы каждая минута могла стать последней. Но наутро впервые за этот год нам не приходилось спешить, расставаться, пока никто ни о чем не догадался. Странно, но почему-то мне стало легче на душе. Одной ложью меньше…