Страница 24 из 30
Я также предпочел бы спасти от смерти десять, чем одного, и если бы сделал по-другому [в том случае, когда все лица равны], то совершил бы ошибку. Но я скорее должен спасти себя, чем сто тысяч других. Для меня самого моя жизнь большее благо, чем жизнь всех остальных… И вообще, я сказал бы: что может быть выдумано более извращенное, чем счесть кого-то более дорогим тебе, чем ты сам? Не только в устранении опасностей для жизни, но и в стремлении к благам фортуны никто не предпочтет чужое благо своему собственному.
И если, предположим, мне дан выбор сделать королем отца, которого, клянусь, я очень люблю, или – да будет позволено сказать – себя самого, то я предпочту себя ему, как сделает и он, хотя и называет меня своей жизнью. То же, что говорит Луцилий, а именно что прежде всего надо думать об интересах родины, затем родителей и, наконец, о наших собственных, имеет как раз обратную силу: на первом месте должны стоять наши интересы, на втором – родителей и на последнем – родины, то есть других людей. И что бы ты ни говорил, что отдашь жизнь за родину, сделав это добродетельнейшим образом и не преследуя никакой выгоды, ничто не подвигнет тебя на это.
Но ведь никакой награды не требует для себя добродетель, являясь сама себе лучшей наградой, [возразишь ты]. Я никогда не слыхал ничего глупее этого мнения. Что значит, что добродетель служит сама себе наградой? Я буду действовать мужественно. Почему? Ради добродетели. А что такое добродетель?
Действовать мужественно. Это оказывается пустой забавой, а не наставлением, шуткой, а не увещеванием. Я буду поступать мужественно, чтобы поступать мужественно, я пойду на смерть, чтобы умереть. И это ли не награда и это ли не вознаграждение!
Разве не признаешь теперь с уверенностью, что добродетель является призрачной и бесцельной вещью?
…Из всего [вышеизложенного] ясно, что добродетель – пустое и бесполезное слово, ничего не выражающее и не доказывающее, и ради нее ничего не следует делать. Ради нее не действовали и те герои, которые были названы… [Они] руководствовались не добродетелью, а одной лишь пользой, к которой все и следует свести. Чтобы ответить в самых общих чертах, только то надо назвать пользой, что или лишено ущерба, или, по крайней мере, больше, чем ущерб… В тех случаях, которые я приводил, без сомнения, то добродетельнее, что полезнее. Почему предпочтительнее бежать, чем оставаться в строю, когда остальные бегут? Почему не следует щедро раздавать (или, как я сказал бы, расточать) все имущество, но надо и себе что-то оставить? Почему предпочтительнее не быть терпеливым, слушая злые речи, а изгнать ненавистника? Очевидно, потому, что это полезнее для жизни, состояния и молвы.
Таким образом, большие блага, то есть те, которые заключают в себе большие выгоды, предпочитаются меньшим благам, как и меньший ущерб большему. Что же такое большие блага и что меньшие, определить трудно именно потому, что меняются времена, места, лица и прочее. Но чтобы разъяснить суть дела, я бы сказал вот что: по крайней мере, главное условие [большего блага] заключается в том, чтобы быть лишенным несчастья, опасностей, беспокойств, трудностей, стремясь к тому, чтобы быть любимым всеми, что является источником всех наслаждений. Что это такое, все понимают, и [свидетельство тому] – многочисленные книги о дружбе. И напротив, известно, что жить среди ненависти подобно смерти. Руководствуясь этим правилом, мы узнаем добрых и злых людей, то есть умеющих или не умеющих вести жизнь с наслаждением.
…Не может быть такого, чтобы люди, за исключением глубоко несчастных и привыкших к злодеяниям, не радовались благу другого человека и, более того, сами не были причиной его радости, например спасши его от нужды, пожара, кораблекрушения, плена. На основании ежедневной практики надо научиться радоваться благам других людей и всеми силами постараться, чтобы они нас полюбили. Это случится только тогда, если мы их полюбим и будем стремиться оказать им большие услуги, если мы пренебрежем этим, то никогда не сможем вести жизнь с радостью.
…Ты нашел на земле деньги какого-нибудь прохожего. Верни их человеку… Ты возвратишь деньги не потому, что возвратить их – добродетельно, но чтобы порадоваться благу человека и его радости и, кроме того, снискать расположение его и других [с тем, чтобы приобрести себе доверие]. Однако здесь необходим совет: ты должен умышленно сделать это не наедине и не скрыто от всех, иначе это известие не дойдет до других людей. [И ты сделаешь] это ради пользы, а не ради добродетели, как я уже часто говорил. Если основание [этого поступка] для тебя в том, чтобы не причинять вреда человеку, насколько достойнее и целесообразнее мое – чтобы и ему, и себе принести пользу. И хотя я действую только в собственных интересах, но при этом я хочу быть полезным другому, с тем, чтобы равным образом быть полезным самому себе. Так как если бы я не возвратил деньги прохожему, то был бы преступником по отношению к своему доброму имени. Но верно и то, что если бы деньги были нужны мне для сохранения жизни, то, по нашему мнению, возвращать их не следует…
Николай Кузанский (1401–1464)
Немецкий теолог, математик, церковный деятель, дипломат и философ раннего Возрождения, воспринявший наследие антично-средневековой метафизики и предвосхитивший главные черты философии Нового времени. Его философия развивалась под влиянием мистики (особенно Мейстера Экхарта) и номинализма (У. Оккама). Решающее значение в формировании философских идей Николая Кузанского имело влияние неоплатонизма (Прокл, Ареопагитики).
Был близок гуманистической культуре, дружил с Лоренцо Валлой и некоторыми другими гуманистами. Будучи крупным ученым своего времени, занимался математикой, астрономией, предложил реформу календаря, первым составил географическую карту Центральной и Восточной Европы. Написал большое количество философских и богословских произведений. Философские интересы концентрируются вокруг двух основных проблем: 1) отношения Бога к миру и в этой связи – места и роли человека в нем, 2) познания. Рассматривая эти проблемы, Николай Кузанский одним из первых среди ученых Возрождения повернул от теологических спекуляций средневековой философии к натуралистическому объяснению природы и человека.
Как богослов, приписывал божественному бытию решающую роль в судьбах природы и мира. Эти положения свидетельствуют о теизме, однако ведущая тенденция в решении проблемы отношений Бога и мира состоит не в отрыве бесконечного Бога от конечного мира, а в их сближении, по существу приводящему философа к позиции пантеизма. Для него Бог – непознаваемый «абсолютный максимум», актуальная бесконечность, а мир – проявление Бога, познаваемый «ограниченный максимум», потенциальная бесконечность. В этой связи Николай Кузанский преодолевает один из основных устоев схоластически-теологического мировоззрения – представление о конечности мироздания в пространстве и о Земле как его центре, прокладывая, таким образом, дорогу гелиоцентрической системе Коперника. Он утверждал, что так называемая сфера неподвижных звезд не является окружностью, замыкающей мир. «Машина мира имеет, так сказать, свой центр повсюду, а свою окружность нигде, потому что Бог есть окружность и центр, так как Он везде и нигде». Утверждая бесконечность Вселенной, отсутствие в ней границ, тем самым поставил под сомнение убеждение традиционной схоластической космологии относительно иерархической структуры Вселенной.