Страница 11 из 30
Скиталец вспомнил, что рассказывал ему проводник, однако промолчал.
– Царевич увидел ее, – продолжал Реи, – и ему захотелось сорвать свою злобу на ком-нибудь еще. Он подошел к нам, я встал и низко ему поклонился, а Мериамун небрежно откинулась на спинку своего кресла резной слоновой кости, легким движением своей маленькой ручки смешала на доске фигуры и велела своей прислужнице Хатаске собрать всё и унести. Но Хатаска украдкой наблюдала за царевичем.
– Приветствую тебя, наша царственная сестра, – сказал он. – Что это ты тут делаешь? – И он указал концом кнута на деревянные головки кошек. – Это не женская игра, а фигурки – не слабые сердца мужчин, готовые подчиниться любой твоей прихоти. Эта игра требует глубокого ума! Занимайся своим вышиванием, как вам, женщинам, и положено.
– Приветствую тебя, наш царственный брат, – ответила Мериамун. – Ну ты меня и насмешил – говоришь об игре, которая требует глубокого ума. У тебя была неудачная охота, так иди и предайся своей любимой игре – пируй до утра, тут, я слышала, тебе нет равных.
– Что верно, то верно, – засмеялся царевич, бросаясь в кресло, с которого я встал. – Зато в игре в шатрандж я уступлю тебе храм, жреца и пятерых лучников – так называются фигуры в этой игре, Скиталец, – и всё равно выиграю.
– Принимаю вызов! – воскликнула Мериамун, ибо она добилась от него именно того, чего желала. – Но я не хочу рисковать. Я сыграю с тобой три партии и ставлю на кон свою священную золотую диадему против твоего царственного урея, кто выиграет, тому достанутся оба венца.
– Нет, нет, моя госпожа, – осмелился возразить я, – это слишком высокая ставка.
– Высокая ставка или низкая, я принимаю вызов, – сказал царевич. – Слишком долго моя сестрица глумилась надо мной. Она убедится, что не ее куцему женскому умишку состязаться с моим в этой мужской игре и что сын моего царственного отца, правитель провинции Куш и будущий фараон, стократно превосходит женщину. Да, Мериамун, я согласен!
– Договорились! – воскликнула она. – После захода солнца приходи в мой малый покой. И приведи писца, чтобы записывал ходы. Реи будет судья, он же вручит победителю награды. Но бойся золотого кубка Пахт! Не пей сегодня вина, а то я выиграю все три партии, и вовсе не потому что ты влюблен и готов потакать моим капризам и прихотям!
Взбешенный царевич ушел, а Мериамун только рассмеялась ему вслед, но я чувствовал, что она готовит ему какую-то ловушку. Слишком высоки были ставки, слишком странную она затеяла игру, но Мериамун не желала меня слушать, ее своенравие не знало пределов.
Два часа спустя после захода солнца принц Менепта, царственный правитель провинции Куш, пришел вместе со своим писцом в малый покой Мериамун. Она уже ждала его с доской и фигурами.
Он молча сел, потом спросил, кому начинать игру.
– Подожди, – возразила она, – сначала положим на кон наши заклады. – Сняла с головы золотую змею, распустив свои роскошные волосы, и отдала венец мне. – Если я проиграю, – сказала она, – никогда не носить мне золотого урея.
– Тебе и так его никогда не носить, пока я жив, – отрезал царевич и тоже снял с головы свой символ царской власти и протянул мне. Венцы были разные: на лбу диадемы Мериамун была одна голова кобры, а на короне божественного царевича – две.
– Как знать, Менепта, – пропела она, – быть может, Осирис, бог Смерти, уже ожидает тебя, ведь он любит самых великих и самых достойных и забирает их к себе. Твой ход первый, начнем же игру.
Он нахмурился, услышав ее зловещее пророчество, однако сделал первый ход – он и в самом деле хорошо играл.
Она в ответ передвинула какую-то фигуру, почти не глядя, и потом всю партию играла бездумно и небрежно, переставляя фигуры как попало, так что он быстро выиграл первую партию и, крикнув: «Фараон убит!», смахнул фигуры с доски.
– Вот как надо играть! – с торжеством засмеялся он. – А ты все время только нападаешь и не защищаешься, как все женщины.
– Не спеши хвастаться, Менепта, – ответила Мериамун. – У нас с тобой еще две партии. Фигуры расставлены, сейчас начинаю я.
Теперь она играла совсем по-другому, царевичу удалось выиграть у нее только храм и двух лучников, и скоро настал черед Мериамун воскликнуть: «Фараон убит!» и смахнуть фигуры с доски. Менепта было не до хвастовства, он злобно хмурился, пока я расставлял на доске фигуры, а писец записывал проигрыш на его табличках. На этот раз первый ход принадлежал Менепта.
– Да благословит меня великий бог Тот[7], которому я принесу великие дары в благодарность за победу! – воскликнул он.
– Да благословит меня великая богиня Пахт[8], которой я каждый день возношу молитвы, – парировала она.
Да, Мериамун-юная дева молилась богине Непорочности, а Мериамун-царевна – богине Мести.
– Тебе сейчас стоит возносить молитвы богине Баст[9]9, – презрительно бросил Менепта.
– Ты прав, еще как стоит, – отвечала она, – надеюсь, она одолжит мне свои когти. Начинай же, царевич Менепта.
И он начал игру, да так удачно, что сначала она проигрывала. Сражались они долго, Мериамун теряла фигуру за фигурой, но вот ее глаза радостно сверкнули, казалось, она нашла решение, которое искала. Царевич велел принести ему вина, и пока он пил, она сидела, откинувшись на спинку своего кресла, и внимательно глядела на доску. Потом сделала такой хитрый ход в искуснейше продуманном плане, что он оказался в засаде и сдался. Увы, напрасно клялся он принести великие дары Тоту, напрасно обещал построить ему храм, великолепнее которого еще не было в Кемете.
– Тот тебя не услышал, – с насмешкой сказала Мериамун, – он бог ученых людей.
Менепта разразился проклятиями и снова взялся за вино.
– Глупцы ищут мудрость в вине, но находят ее только мудрые, – продолжала она. – Вот так-то, наш царственный брат. Фараон убит, я выиграла и победила тебя в твоей любимой мужской игре. Слуга мой Реи, подай мне венец, нет, не моего урея, а двойного, того, что поставил на кон божественный царевич. Возложи его на мою голову, он теперь мой. Видишь, Менепта, и в этой игре, как и во всем другом, я превзошла тебя.
И она встала, выпрямившись, освещенная ярким светом светильников, с царственным уреем на челе, и протянула ему свою маленькую ручку, чтобы он поцеловал ее, воздавая царскую почесть ей, выигравшей его венец. Она была так ослепительно хороша, что божественный принц, правитель провинции Куш, перестал клясть злых богов за свою неудачу и застыл, с изумлением глядя на нее.
– А ты красавица, клянусь Пта! – воскликнул он. – Прощаю своего отца за то, что он пожелал сделать тебя моей царственной супругой.
– А вот я никогда его не прощу, – сказала Мериамун.
Царевич осушил еще один кубок.
– Ты будешь моей царицей, – сказал он, – это решено, и потому я тебя поцелую. Уж тут-то я одержу верх над тобой.
Мериамун не успела увернуться, он схватил ее, обнял за талию и крепко поцеловал в губы. Она побледнела, как смерть. На боку у нее висел кинжал. Она быстро выхватила его и ударила Менепта в сердце, крикнув: «А вот это, царевич, мой поцелуй!», и если бы он не успел отпрянуть, то наверняка был бы убит, но кинжал пронзил только его плечо, я схватил ее за руку, чтобы она не замахнулась снова.
– Змея! – закричал царевич, побелев от ярости и страха. – Я еще буду целовать тебя, нравится тебе это или нет, а за удар ты мне дорого заплатишь.
Она негромко рассмеялась, потому что гнев ее остыл, и я повел Менепта к лекарю, чтобы тот перевязал ему рану. А вернувшись, стал укорять ее, воздев руки:
– О царевна, что ты сделала! Ты ведь знаешь, что твой божественный отец предназначил тебя в жены царевичу Менепта, а ты сейчас чуть его не убила!
– Ну уж нет, Реи, чтобы я вышла замуж за этого недоумка, которого называют сыном фараона? К тому же он мой единокровный брат, а за братьев выходить замуж не положено. Природа вопиёт против этого кровосмесительного обычая нашей страны.
7
В египетской мифологии бог мудрости, счета и письма.
8
В египетской мифологии богиня-львица.
9
В египетской мифологии богиня радости и веселья, изображалась в виде женщины с головой кошки.