Страница 3 из 32
- Что ты? Что ты, хозяин! Побойся бога. Много годов служил верой и правдой, а тут такое подумал обо мне.
- Всякое бывает. Напоследок и на старуху проруха. Подле человека всегда бес вертится, на пагубу подбивает... Ну, ну, зови...
В горницу вошли духовник и три сына Акинфия Демидова, за ними неслышно юркнул слуга и вновь стал за возилом. Мосолов степенно стоял по правую руку хозяина. Он пристально поглядывал то на пакет, то на молодых Демидовых.
Старшему - Прокофию Акинфиевичу - шел тридцать пятый год. Был он среднего роста, узколиц, остронос, с тонкими губами. Глаза насмешливые и беспокойные. Мосолов пуще всего боялся этих злых, холодных глаз: читалось в них злорадство, брезгливость к людям, нездоровое любование чужим горем и страданием. Жил он на отшибе от отца, делами не занимался, чудородил, и чудородство его было злое, издевательское... Было что-то схожее у племянника с дядей: тот же садизм, жестокость, утонченные издевки, только второй - старик и прикован к креслу, а молодой безденежен, зато подвижен. "Не дай бог, ежели завещание да в его пользу!" - со смутным страхом покосился Мосолов на Прокофия.
Рядом с братом стоял тихий, словно пришибленный, средний молодой Демидов - Григорий. "Все Григории у Демидовых недоумки, но работяги", подумал Мосолов и вспомнил мать Григория - тулячку Дуньку, крепкую, здоровущую молодку, которую Никита Демидов выкупил из крепостной неволи и женил на ней Акинфия. "Не в матушку сынок, хоть и честен и трудяга. Этому же и богатство дать в руки, будет лежать втуне!" - с сожалением решил приказчик, и взгляд его перебежал на третьего сына Акинфия - на Никиту. Этот был круглолиц, барствен в движениях, глаза большие, темные. Одет не по-купецки, а модно: в панталонах в обтяжку, в бархатном фраке с золотыми пуговицами, в кружевах. Сдвинув густые брови, Никита внимательно разглядывал тяжелый пакет, который вертел в руках дядя. "Этот - хозяин! определил его Мосолов. - Барство-то у него напускное, хотя сам и дворянской крови поросль. Хват! Деду, поди, под стать, только умом и размахом пожиже. Вот кому наследство в руки! Загремят заводы. Хоть на руку и лют, но хозяин!"
Между тем Никита Никитич Демидов поманил к себе духовника. Старенький священник в темной рясе смиренно подошел к заводчику и благословил его. Демидов вручил ему пакет.
- Отец Иоанн и вы, мои возлюбленные племянники, - торжественным голосом объявил дядя, - в сем пакете лежит духовное завещание вашего отца и благодетеля. В нем он изложил свою последнюю волю. Сказано во святом писании: "Чти отца твоего и матерь твою". Как повелел покойный, так тому и быть! Но одно разумейте, дети мои: плох тот сын, который не умножит богатств своего отца. Помолимся перед столь трудным и великим делом!
Священник стал читать молитву. Молодые Демидовы послушно вторили ему. Положив начал, они земно поклонились дяде и покорно отозвались:
- Как отцом поведено, так тому и быть!
- Аминь! - торжественно объявил дядя. Совершив крестное знамение, он сказал священнику: - Вскрой, отец, и огласи волю покойного.
В горнице наступила торжественная тишина. Волнуясь, священник неумело сломал печати и вскрыл пакет. Развернутый лист задрожал в его руках.
- "Во имя отца, и сына, и святого духа, - стал читать завещание духовник. - Находясь в полном здравии и в просветленном уме и пребывая перед лицом всемогущего бога, я, дворянин и кавалер многих орденов, Акинфий Никитич Демидов, владелец заводов..."
Священник раздельно по списку зачитал им названия многочисленных заводов, рудников, строений, пристаней. Покончив с этим, он взглянул на наследников и объявил им:
- "Завещаю все поименованное движимое и недвижимое имущество сыну моему Никите Акинфиевичу Демидову, а другим богоданным детям моим: Прокофию Акинфиевичу и Григорию Акинфиевичу - жалую по пяти тысяч рублей серебром. Тому быть, и по моей смерти привести во исполнение беспрекословно и без оттяжек..."
Голос священника дрогнул и погас. Лицо наследника Никиты Акинфиевича засияло, он подался к иерею, намереваясь взять завещание.
- Не трожь! - решительно сказал дядя. - Пусть хранится у меня. Вы хотя и великовозрастные, но опекуном при вас буду я, ибо старший из всех Демидовых.
Племянник Григорий стоял тихий и молчаливый. Он пожал плечами и застыл в скорбной позе обойденного.
Прокофий, как только отзвучали слова завещания, выскочил вперед. Красный, возбужденный - на его узком лбу заблестели капельки пота, - он выкрикнул в лицо дяде:
- Не быть сему! Не уступлю! Я старший сын, пошто обойден? Тут мачеха наворожила. Погоди, добуду правду!
Задыхаясь, он выбежал из горницы.
Мосолов посмотрел ему вслед, покрутил головой.
"Эк, заело!" - подумал он. Однако Мосолова порадовало, что его ожидания сбылись. Жалковато было только Григория. "Да ништо, эта сиротинка не пропадет!" - облегченно вздохнул он и согнулся в три погибели перед счастливым наследником.
- Дозвольте поздравить вас, Никита Акинфиевич, со столь благополучным исходом дела...
Священник притих, потупил глаза в землю, стараясь избежать взгляда Григория.
Дядя, взглянув вслед растревоженному обидой Прокофию, вдруг тихо захихикал. Все его тощее, изношенное тело содрогалось в беззвучном дробном смехе: старому кощею понравилась горячность племянника. В темных глазах паралитика вспыхнуло и заиграло злое озорство...
Прокофий собрался в дальнюю дорогу, в Санкт-Петербург. Он неожиданно явился к Мосолову, который благодушествовал за ужином: сидел за накрытым столом, жадно пожирая жирные пельмени. Стряпуха возилась на кухне над таганком. Демидов прикрыл дверь за собой на крючок и шагнул к столу. Приказчик испуганно вздрогнул, вскочил.
- Ты что? Для чего закрылся? - подозрительно оглядел он гостя.
Прокофий без приглашения подсел к столу, вытянул ноги. Его злые глаза буравили Мосолова. Тот неспокойно заерзал на скамье.
- Ну, борода, раскошеливайся! - сказал властно Демидов.
- Да что ты, батюшка, господь с тобой! Откель у меня деньги? залебезил приказчик и, взглянув на образ, перекрестился. - Вот истин бог, ни алтына за душой!