Феромон

Под пристальным хмурым взглядом Ханта выбиваю второй страйк. А потом допиваю скотч из своего стакана тоже.

- Хм, - разливает он из бутылки последние капли и вдруг уверенно подаёт мне именно свой стакан, единожды уже испачканный моей помадой. Подозрительно прищуривает один глаз. - Говоришь, не умеешь играть?

- Ты невнимательно слушал. Я не сказала: не умею, - звонко ударяю стеклом по стеклу. - Я сказала: не играю. Но теперь играю.

Твой ход, Эйвер Хант!

18. Эйвер

Ощущение, что на мне бифокальные линзы.

В фокусе я вижу только свой бокал в её руках. И губы на стекле, к которому только что прикасались мои. Всё остальное расплывается, кажется блёклым, незначительным, неважным. Второстепенным.

Я не считаю. Затаив дыхание, просто жду. Жду её смятение, растерянность, замешательство. Как у всех. Жду этот удивлённый взгляд, словно она меня только что увидела. Словно во всём мире погасили свет, а подсвеченным остался только я. Что при этом происходит внутри, я могу только догадываться. Но жду, что это произойдёт и сейчас.

- Твой ход, Эйвер Хант, - Анна ставит на стол пустой стакан, который я сам же ей и предложил. Сначала чуть не выбил из рук, когда она приложилась к нему первый раз. А потом сам вручил - убедиться. И почти убедился. Только ничего не происходит.

- Партию на желание? - ещё сомневаюсь, внимательно следя за её реакцией. Но вижу лишь, как выбились из причёски рыжие пряди. И эту родинку над верхней губой. И блеск азарта в глазах. Азарта, а вовсе не вожделения.

- До первого проигрыша, - хлопает она по моей протянутой ладони и, поплевав на руки для пущего эффекта, хватает свой семифунтовый шар.

Игра явно интересует её больше, чем весь из себя великолепный я. Ей глубоко плевать. На всё. На мой феромон. На мою неотразимость. На бутылку скотча, большую часть которого, впрочем, я приговорил сам.

Чёрт! А Дэйв сказал, что алкоголь способствует сближению. Но пока он действует, похоже, только на меня. Или, если верить этому биохимику, на мою кору головного мозга. И совсем не так, как я рассчитывал.

Мне совершенно не нужна была сегодня ничья компания. Особенно женская. Я готов был прогнать эту рыжую, едва она заявилась. Скрипел зубами, что она так близко. Хотел избавиться от неё так быстро, как только смогу. Спровоцировать, обидеть, заставить уйти. И ничего этого не сделал.

Почему? Если бы я только знал.

Если бы хоть немного понимал, что вообще происходит. Потому что теперь я до смерти боюсь обратного. Что она уйдёт. Боюсь спугнуть её. Яркую, сильную, ироничную. Равнодушную. И такую восхитительно нежную в этом бабушкином пуловере, что я задолбался отворачиваться, когда в его широкой горловине мелькает её обнажённое плечо.

- Страйк! - пританцовывает она и трясёт кулачками как маракасами.

Я так странно чувствую себя рядом с ней. Может, пришибленным. Может, растерянным. Но скорее - просто нормальным. Такое забытое чувство.

Она не заводит, не возбуждает, не будоражит. Что-то другое. Незнакомое. Правильное. Спокойное.

С ней легко. И эта лёгкость пьянит похлеще алкоголя.

С ней свободно. А свобода вдохновляет.

С ней просто, словно я знаю её всю жизнь. И эта её природная естественность воодушевляет так, что я готов на совершенно несвойственные мне поступки. Например, уступить.

После нескольких десятков идеальных страйков, ювелирно смазываю удар.

- Нет! Нет, нет, нет, нет, - как можно искреннее уговариваю пошатнувшуюся кеглю. Но мы оба знаем, что она не упадёт.

- Увы, - сочувственно разводит руками Анна. - Смирись, красавчик, ты проиграл.

- Надеюсь, ты ещё не придумала мне наказание, - приглашаю её за столик, когда машина возвращает мой шар.

- Только не надейся меня разжалобить, Золушка, - смеётся она, глядя как я усердно натираю его рукавом.

Ждём, когда нам принесут ещё по глотку скотча, чтобы отпраздновать её победу. А я словно пробую на вкус это чувство: её радость, торжество, успех. Так охренительно приятно проиграть, что ощущаю себя почти героем.

- Что значит «пятьсот двадцать»? - показывает она на логотип на шаре, когда перед нами ставят два стакана.

- В китайском языке цифры «пять», «два», «ноль» созвучны словам «я тебя люблю».

- Ты знаешь китайский? - удивляется она без придыхания к этому фетишу всех девочек - заветным трём словам. И я почти счастлив, что смог её ещё и удивить.

- Нет, но знаю, что в интернете, в переписке, китайцы эту фразу так и обозначают - цифрами.

- Пять. Два. Ноль, - пишет она на пластике стола.

- Пять. Два. Ноль, - показываю пальцами. - А «5.20», то есть двадцатое мая, - ставлю точку между написанных ею цифр. - Считается в Китае днём признаний в любви.

- Ты привёз этот шар оттуда?

- Хотел подарить, - переставляю его со стола на сиденье. - Но пока не нашёл кому.

- Иве Уорд, - не спрашивает она, утверждает.

Вот настырная. Вряд ли она прочитала это у меня на лбу. Впрочем, только ленивые не знали о наших отношениях с Ивой. Долгих, сложных, многолетних. Анна Ривз явно не из ленивых. Да после той же юридической школы. Да после пяти лет брака с юристом и работы в адвокатской конторе.

Я не хотел собирать о ней информацию, но всё же не удержался: собрал, подивился, местами восхитился, кое-что взял на заметку.

- Это было давно. Очень давно, - Проклятье! Ива. От воспоминаний о сегодняшних событиях становится тоскливо. И сам не могу поверить, что она и правда в прошлом. - Она выходит замуж.

- За кого? - Такой естественный, такой невинный вопрос, но Анна задаёт его так, словно спрашивает: «Да как она посмела променять тебя на кого-то? Как можно было найти кого-то лучше тебя?»

Конечно, это всего лишь моя разыгравшаяся фантазия, но почему-то хочется, чтобы она сказала именно так.

- Понятия не имею, - не качаю, скорее, мотаю головой, не желая больше ни говорить об этом, ни помнить. - Даже не хочу знать.

19. Эйвер

- Только давай никакой херни о том, что вы не сошлись характерами, - Анна уверенно ставит передо мной стакан.

- Да, всё немного сложнее, - улыбаюсь, что она подловила меня моими же словами.

- Нет, всё просто, Эйв. И я объясню, если ты не понимаешь, - вздыхает она. - Тебе больно.

- Да, мне больно, - вздыхаю в ответ. - Поверь, я знаю, что это такое. Поэтому давай не будем об этом, Ан.

- Будем, Эйв, - опять не соглашается она и вкладывает стакан в мою руку. - Но у меня есть для тебя хорошая новость.

- Это пройдёт, да? - усмехаюсь.

- Нет, это значит, что у тебя есть сердце, бессердечный Эйвер Хант, - улыбается она.

- Э-э-э... Меня как-то должно утешить, что я не бесчувственный болван?

- Конечно, нет. Кто сказал, что я буду тебя утешать? - невинно пожимает она плечами.

- Я. Но, вижу, зря я как-то наивно понадеялся.

- Конечно. И думать забудь об утешении. Теперь ты должен меня бояться. Ведь я одна знаю, что у тебя есть сердце. И знаю, что его можно разбить.

- Звучит как угроза. Ты знаешь обо мне слишком много, - поднимаю стакан. - Ну что, вероломная? За твою победу?

- Нет, - хитро прищуривается она. - За твоё поражение, непобедимый Эйвер Хант.

Мы допиваем вместе. И вместе выходим на улицу.

Вдыхая прохладный воздух, молча стоим у обочины.

Как много я бы дал сейчас, чтобы узнать, о чём она молчит, но просто ловлю ей такси.

- До завтра?

- До завтра, - открываю дверь машины. И смысл эти простых слов, что завтра мы увидимся снова, как-то неожиданно греет душу.

- И, кстати, не занимай ничем вечер следующей пятницы, - улыбается Анна, садясь в такси.

- Я уже заинтригован. И чем же мы займёмся?

- Пойдём в Оперу, Эйв.

- Нет. Нет! Ты не можешь так поступить со мной. Это же бесчеловечно!

Конец ознакомительного фрагмента.