Страница 4 из 9
Таким образом, не следует вводить в заблуждение себя и других, утверждая, что в подавляющем большинстве своем современные европейцы или американцы – христиане. Христиан травили львами и медведями, христиане уходили в скиты и безмолвствовали в пещерах, христиане сжигали себя тысячами, чтобы не покориться антихристу. А мы, как бы в ознаменование всего этого кровавого подвижничества, будем благодушествовать в своих комфортабельных домах и офисах под прикрытием разного рода «христианско-демократических» партий? Делать это – все равно что подрабатывать на панели, выдавая себя за девственницу. В плане религиозном и культурно-мировоззренческом такое положение означает не что иное, как конец истории. Исторический процесс продолжается, пока к бытию (и небытию) относятся серьезно, т. е. пока существует сама категория истины и пока за нее готовы идти на костер. Коль скоро такого костра нет – нет и истории, а есть интересное времяпрепровождение с дамами, приятными во всех отношениях. Но парадокс нашего времени состоит не только в этом. Выбирать подвиг с Христом или чечевичную похлебку без Христа люди должны были всегда. Подлинная апокалипсичность – устремленность к концу – ХХ в. заключается в том, что, как я старался показать, нас будто заставляют выбирать чечевичную похлебку и тридцать серебрянников. Кто отважится сегодня заявить, что он готов жить как птица небесная или лилия полевая, не заботясь о завтрашнем дне? Не трудно вообразить, каковы будут последствия подобного выбора, скажем, для пилота авиалайнера или оператора атомной станции – и даже не столько для них самих, сколько именно для их ближних. Характер и структура современного социума, построенного на базисе технотронной цивилизации, не позволяют даже ставить этот вопрос – вот поистине окончательный ответ Запада на тихий зов Христа. Начав свой христианский путь под водительством папского меча, Запад заканчивает его в уютной протестантско-потребительской гавани. Запад действительно создал гуманное, богатое существование, накормив человека изобилием плодов земных и разрешив тем самым главную историческую задачу Искусителя: «Скажи, чтобы камни сии сделались хлебами» (Мтф. 4 : 3). Как раз благодаря этому в ХХ в. так явственно ощущается близость апостасии – последнего отказа мира от Бога. Сверхисторический путь Христа и Христианина благороднее внутриисторического блаженства. Бог слишком любит человека, чтобы ублажать его ролью «разумного животного» или машины для наслаждения. Христос обещал побеждающим царство не от мира сего, а миру сему Он обещал огонь. Забыть об этом – значит до неузнаваемости извращать Христианство, лишая его благородной эсхатологии спасения. Говорят, что каждая страна заслуживает свое правительство; точно так же каждая цивилизация достойна своей судьбы (6).
Русь золотая
Киевская София
О, светло светлая и красно украшенная земля Русская! Многими красотами дивишь ты: озерами многими, дивишь ты реками и источниками местночтимыми, горами крутыми, холмами высокими, дубравами частыми, полями дивными, зверьми различными, птицами бесчисленными, городами великими, селами дивными, боярами честными, вельможами многими – всего ты исполнена, земля Русская, о правоверная вера Христианская
Слово о погибели Русской земли
Что такое Золотая Русь? Как ее отыскать, каковы ее очертания в мировом духовном пространстве?
Прежде всего – это замысел Божий о России. В. С. Соловьев утверждал, что идея нации есть не то, что она сама думает о себе во времени, но то, что Бог думает о ней в вечности. Ф. М. Достоевский призывал судить о русском народе не по тем грехам, которые он часто совершает, а по тому идеалу, который он сохранил в своей душе. В настоящей главе речь пойдет об идеальном историософском горизонте Святой Руси, о духовном пределе, к которому стремится ее государственность и культура. Русь Киевская и Московская суть именно Золотая Русь, воспринявшая благовестие Христа и пытавшаяся осуществить его в своем земном устроении. Насколько эта попытка удалась – об этом человек не может вынести окончательного приговора. Но постараться осмыслить Россию как духовную реальность необходимо.
Как известно, Христианская Русь началась в Киеве, после ее Крещения Владимиром Святым в 988 г. Уже в княжение сына Владимира Ярослава Мудрого в Киеве строится Софийский собор – символ утверждения Православия на славянской земле. Почти одновременно Софийский собор возводится в северо-западном центре Руси – в Новгороде.
И если Крест над цареградской (константинопольской) Софией был заменен после 1453 г. мусульманским полумесяцем, то над новгородской и киевской Софией он высится до сих пор…
Не впадая в преувеличения, можно сказать, что все мышление Древней Руси было софийным. Не только храмовая архитектура, иконопись, пение, не только порядок и строй богослужения – сифийным был весь круг русской культуры. Это относится к летописям («Повесть временных лет»), эпическим сказаниям («Слово о полку Игореве»), народным былинам и народным духовным стихам. Для наших же философских целей наиболее важно замечательное произведение первоначальной русской православной мысли – «Слово о Законе и Благодати» митрополита киевского Илариона (середина XI в.). Именно в этом «Слове» яснее всего выражена древнерусская софийность, здесь просияла умственным светом Русь золотая.
О чем же или о ком мыслит митрополит Иларион? Центральной категорией его ума является лицо («ктойность»), а не какая-либо отвлеченная сущность или закономерность. Началом, серединой и концом духовного кругозора митрополита Илариона выступает Иисус Христос. Таким образом, буквально с первого своего шага русская религиозно-философская мысль оказывается христоцентричной. София – Премудрость Божия – раскрывается для русского ума через Христа, в то время как, например, для современника Илариона, знаменитого византийского богослова Михаила Пселла, это уже проблематично: о природе Бога он учит по Орфею, Зороастру, Аммону, Пармениду, Эмпедоклу, Платону. ..
«Закон отошел, и благодать и истина всю землю заполнили» (7) – вот источник радости русского митрополита. Закон – Ветхий Завет – исполнил свою задачу, привел людей к Крещению и теперь уступает место благодати как единственному («узкому») пути к вечной жизни. Истина, таким образом, достижима только через благодать, и наоборот, благодать есть истина: это и есть софийное мышление. По сути, в сочинении митрополита Илариона мы впервые на Руси встречаемся с осознанным отождествлением истины бытия и бытия истины. Вслед за отцами Христианской Церкви Иларион утверждает, что истину нельзя знать, в ней можно только быть (или не быть). Истина не есть отвлеченное знание (гнозис), истина есть путь и жизнь, она покоится на вере, надежде и любви. Как раз по этой причине истину-благодать нельзя никому «доказать», т. е. принудить в нее поверить. Для того чтобы приблизиться к Христианской истине, – т. е. к самому Христу, – нужно уже пребывать в Нем, нужно быть окликнутым Им. «Не врагам Божиим пишем, а сынам Христовым, не чужим, а наследникам Небесного Царства»(8) – утверждает киевский митрополит, и как Православный мыслитель он глубоко прав.
В отличие от древнего Рима, юная Христианская Русь восприняла Христа не столько умом, сколько сердцем и душой, всем существом. Точнее, русский ум с самого начала оказался воцерковленным, просвещенным и обоженным христианским светом, что надолго – по сути, навсегда – оградило его от богословского рационализма. Учение митрополита Илариона – это именно богословие, а не теология, таинство, а не наука, трепетная встреча, а не рассудочная схоластика. Конечно, тут сыграла свою роль и стихийность славянского язычества, не противопоставившегося Христианству развитой космоцентрической культуры, и вообще мягкость («женственность») славянской души, резко отличной в этом плане от холодного римского разума. Можно сказать, что в «Слове» митрополита Илариона отозвались все эмпирические, земные обстоятельства Крещения Руси князем Владимиром, но в нем явно проступает прежде всего промысел Божий, определивший небесное призвание Святой Руси…