Страница 3 из 9
– А как твои родители отнесутся к тому, что я у вас ночую? – спросила я.
– Не переживай, мои родители – современные люди. Да к тому же они любят гостей, и ты им понравишься, – сказал мой друг.
Утром он уехал на работу, а я осталась на новом месте с незнакомыми мне людьми (Алту работал и ночевал при отеле, домой приезжал только в один выходной). В общей сложности я провела там около месяца. Ни мама, ни папа не говорили ни на каком языке, кроме турецкого, а сестра была абсолютно глухой и выражалась на своем «мычащем». Я не пала духом, вооружилась русско-турецким словарем и, тыкая пальцем в него, общалась с семьей. С ними было гораздо проще, чем на работе, и за месяц я выучила язык настолько хорошо, что могла практически легко и непринужденно говорить о природе, погоде, политике. Я не просто хотела говорить, у меня не было другого выбора! Так же, как и не было ни одного знакомого, кроме этих людей. В чужой среде, одна, я пыталась стать частью общества, я даже все турецкие жесты за месяц успела перенять. Кажется, я попала на свое место. По вечерам мы все вместе играли в окей, и от этого было так по-домашнему. Сейчас пишу, и тепло на душе от этих воспоминаний.
Словно губка, я впитывала турецкие обычаи, манеры поведения и общения со старшими. Сестра моего друга, ее звали Дидем, учила меня одеваться. Нет-нет, семья Алту не была религиозной, они не совершали намаз по нескольку раз на дню и не соблюдали мусульманские посты! Более того, сама Дидем ходила в облегающих топах на тонких бретельках и мини-юбке. Какой она была красоткой! Стройная, спортивная, поджарая – я не знаю, какое из этих слов ей больше подходит! Она была маленького роста, ниже меня, и никогда не надевала каблуки. Я же со своими 162 см в прыжке не носила ничего, кроме обуви на платформе.
– Это очень красиво, – показывала турчанка жестами, – но у нас так не ходят. Надень мои балетки!
Дидем не работала и не училась, поэтому мы целыми днями торчали на пляже. Она была смуглая, а я белая, как молоко.
– Абим любит загорелых девушек (abim – «старший брат» по-турецки).
Услышав эту фразу, я решила выкинуть солнцезащитный крем. Ох, как же я сгорела! Кожа окрасилась красными волдырями и стала облезать. «Мда, навела красоту», – думала я и молилась, чтобы за неделю, до следующего выходного Алту, это все закончилось. Сколько литров йогурта было заботливо намазано Дидем на мои волдыри, вы себе не представляете!
Она вообще относилась ко мне как-то по-сестрински, сразу же приняла меня с распростертыми объятиями. «Обычно Дидем очень долго держит дистанцию и не подпускает к себе чужаков. Удивительно, ты первая, с кем она себя так ведет», – говорил мне папа Эмин. Она многозначительно посматривала на меня и хитро щурила глаза, как будто что-то замышляла. Мне казалось, что она считает своим долгом опекать меня, как его младшего приемного ребенка, при этом все происходящее казалось ей весьма забавным.
– Хочешь покурить? – Дидем протянула тонкую женскую сигарету и выпустила облачко мятного дыма в открытое окно.
– Нет, спасибо, я не курю.
– Ну и правильно! Нечего курить. Это вредно! – она скорчила гримасу и сделала брезгливый жест рукой, который должен был показать мне, что курение вредит здоровью. – Брату не говори, – и затушила сигарету о козырек под окном.
Когда Алту приехал, я запела песню про то, как мне хочется работать, что я не могу вот так сидеть и целыми днями пить чай и загорать. «О’кей, собирайся, я представлю тебя своему начальнику», – сказал он неожиданно. Вместе с ним было еще два его друга с институтских времен, которые приехали из Анкары поработать сезон в анимации, – Толга и Умут.
Боже, вспоминая тот день, я сгораю со стыда, это был полный провал! Нет, интервью прошло очень даже неплохо, но вечером меня зачем-то вытащили на сцену участвовать в конкурсе. На огромной сцене под яркими прожекторами у меня подкосились ноги и пропал голос, а надо было петь и танцевать перед полным амфитеатром. Единственная песня, слова которой я вспомнила, была «Катюша». Да, я очень хотела находиться на сцене, но… я безумно боялась микрофона! Знаете ли, одно дело – хотеть на сцену и смотреть на артистов как зритель, и совсем другое – стоять на ней и что-то делать, когда на тебя смотрят люди. Это из области «ожидание – реальность». Мне казалось, это так просто! Я красивая, в блестящем розовом топе с соблазнительным декольте и на каблуках – тьфу! – да я обречена на успех! Если вы еще ни разу не стояли на сцене театра, я вас уверяю: это совсем не так, как вы думаете! Оказавшись одна под светом софитов и парой сотен устремленных на меня глаз, я потеряла дар речи, ноги стали ватными, микрофон то и дело норовил выскользнуть из руки, судорожно его сжимавшей. Кто-то из зала начал петь, и я подтянулась. Сердце в тот момент бешено колотилось, и мне казалось, что весь зал это слышит, хотелось провалиться сквозь землю. Когда минута моего позора закончилась, я сошла со сцены и дрожащим голосом сказала Алту, что петь я, конечно, не умею. «Я это понял», – ответил он мне и подмигнул.
Я не могу описать ту бурю эмоций, которая закипела внутри меня в одночасье! Я отдавала себе отчет, что у меня нет выдающихся данных, но в тот момент я хотела услышать все что угодно, но не такой ответ. Что значит «я это понял»? Неужели все настолько безнадежно? Я чувствовала острое желание соперничать: как это так? Ты, значит, звезда, и поешь, и танцуешь, а я? Я что, не способна? Не верю! Именно тогда в моей голове окончательно созрела мысль учиться петь.
Конечно, на работу меня не взяли. Ответ был такой: «В нашей команде достаточно девушек!» Но так как я человек деятельный, мне удалось уговорить маму моего друга устроить меня в другой отель. Мама Гюльнур работала в кадастре, поэтому знала практически всех директоров отелей в Кемере и Белеке. Когда я увидела фотографии в каталоге, то обалдела: огромная зеленая территория с полями для гольфа, красивое полукруглое здание, просторный, но очень уютный ресторан и множество маленьких построек для анимации! Кстати, за старым корпусом строились новые, в которых должна была расположиться гостиница для приезжего персонала! Как круто, не надо будет никуда ехать на фирменном микроавтобусе, а это значит – лишние полчаса сна! Отель находился в Белеке и был заселен на 90 % франкоговорящими гостями (а мы помним, что я училась на пятерки во французской гимназии). Вот это была мечта, а не перспектива: совершенствоваться в любимом языке и в обожаемой профессии аниматора! Это же просто праздник: всегда веселые, полные энергии, команда неразлейвода, каждый вечер крутые шоу, игры в бассейне! Ммммм… если бы я знала, что за этим всем стоит! Но, оглядываясь назад, я понимаю, что мне надо было пройти и через это.
Вместо новых корпусов была большая стройка без конца и края, и всей командой мы жили далеко от территории отеля в небольших стареньких бунгало, по 17 человек в каждом. Что примечательно, ключ от домика был на 17 человек один, как и туалет. Мальчики, девочки – все жили в одном месте. Меня поселили в комнатушке с француженкой Матильдой, так как, кроме меня, по-французски не говорил никто, но мне девушка понравилась, поэтому я сопротивляться не стала.
В нашей с Матильдой комнате помещались две кровати, практически вплотную друг к другу, дверь не закрывалась, света не было. Однажды в ночи на меня свалилась палка с занавесками. Вы понимаете, насколько там все было дряхлое! Помню, что на подушке и матрасе спать было неудобно – отовсюду торчали перья и пружины.
У нас официально был один выходной в неделю, но его постоянно отбирали, если кто-то из команды намусорил за сценой или не убрал за собой полотенце. А еще если кто-то опаздывал на митинг (летучка по-нашему). В особо пристально посмотревших на шефа на летучке часа в три утра после дня работы на 40-градусной жаре и ночной репетиции мог полететь стул. Шеф нас ласково называл «свиньями» и сверлил глазами. За месяц у меня был всего один свободный день, и я могла спать везде, даже танцуя на дискотеке! Однажды я умудрилась заснуть во время разговора с туристами. Оборвала фразу на полуслове и заснула. Но потом, потом началось самое интересное…