Страница 11 из 22
адекватный и зрелый, готова
исправиться.
Мне хотелось, во что бы то ни
стало вернуть ту прежнюю рыжую –
бесстыжую, легкомысленную
Аришку, наше доверие, и ради этого
была готова пообещать что угодно,
хоть спутник с неба.
Подруга покачала головой,
печально, по- взрослому. Бледные,
не накрашенные губы растянулись
в мягкой, но насмешливой,
снисходительной улыбке.
- Нет, Верка, ты не сможешь
измениться. Мы такие, какими нас
воспитали родители, мы то, что
вложили в нас до четырёх лет.
Кафе наполнялось людьми. Уже
почти все столики были заняты.
Скрежет отодвигаемых стульев,
стук ложек, чей- то смех, детское
лепетание, тихие разговоры.
- И что теперь? – беспомощно
взглянула я на подругу.
- А ничего, - Аришка пожала
плечами. – Мне надоело тебе
подчиняться, надоело сидеть в
твоей комнате и готовиться к
очередному докладу о величии
триумвирата и СГБ, слушать
разглагольствования твоего отца,
вязать с тобой и твоей матерью.
Мне всего восемнадцать, я хочу
танцевать, сидеть в кафе,
встречаться с мальчиками. И со
мной согласится весь класс,
Вероника. Сама посуди, где бы ты
не появилась, на какую бы
вечеринку не пришла, праздник
превращается в пытку. У Дена на
днюхе ты что вытворила?
Выстроила нас в одну шеренгу, как
на уроке физкультуры и прочла нам
лекцию о чистоте языка и вреде
сквернословия. Видите ли нашей
умнице Краевской не понравилось,
что Петька спел несколько
матерных частушек. Тьфу! А у
Светки? Вовка и Наташка спокойно
целовались на балконе, никому не
мешали. Но тебе, такой чистенькой
и непорочной, пришлось это не по
нутру. Помнишь, что ты учудила?
С начала, отчитала их, как строгая
тётушка, а потом, дабы и всем
остальным не было повадно,
заставила весь класс делать
домашку. И мы сидели нарядные, за
накрытым столом и учили уроки.
Несколько лет подряд, мы с
девчонками собирались у тебя,
чтобы петь под рояль в компании
твоих родителей. А нас, между
прочим, пацаны в клубе ждали.
Знаешь, Верка, поступи хоть раз по-
человечески. Избавь нас от себя, дай
повеселиться, побыть самими собой.
Я говорю тебе всё это, так как
больше сил нет молчать. В конце
концов кто-то должен открыть тебе
глаза. Сама ведь не додумаешься.
Да, вы с папашей можете посадить
меня, в нашей стране всех подряд
сажают. Но дружба с тобой такая же
тюрьма, такая же несвобода.
Тоска навалилась на плечи
тяжёлым покрывалом. Аришка
отдалялась стремительно,
неумолимо. Невидимая стена между
нами крепла. Нужно было что- то
говорить, в чём- то убеждать. Но
мысли юркими разноцветными
червяками путались между собой,
ускользали.
Внезапно тоска и отчаяние
сменились ужасом. Затрепыхалось
сердце, грозясь выскочить из
грудной клетки. Всё вокруг
казалось угрожающим и белый,
слишком яркий свет за окном, и
люди, больше напоминающие
монстров. Почему я раньше не
замечала, какие у них безобразные
лица. Мерзкие звуки,
отвратительные запахи кофе и
выпечки. Они несут смерть. Здесь
всё несёт смерть. Каждый стол,
каждый стул, и эти светильники в
форме раскрытых цветков. Какие
острые углы у всего, что находится
в этом кафе. Как легко они могут
впиться в плоть, разорвать мышцы
и сухожилья. Это место хочет убить
меня, это ловушка. Бежать!
Немедленно бежать!
Я взглянула на подругу, она уже
мчалась к выходу, опрокидывая
стулья, смахивая со столов посуду.
Ревели дети, причитали мамаши,
матерились мужчины. Какой- то
старик обмочился прямо себе под
ноги и застыв на одном месте, стоял
и взирал на всё происходящее
остекленевшим от ужаса, взглядом.
Вместе с несколькими людьми я
тоже кинулась к двери. Небольшая
давка, удар локтем в живот, чей-то
плач. Пробкой вылетаю в коридор и
мчусь по направлению к лифтам.
Чьи- то руки обхватывают меня,
притягивают к твёрдой груди.
Ладони скользят по спине,
успокаивая, расслабляя. Чувствую
знакомый запах морского бриза,
грозы, хвои и полевых трав, слышу
тихие слова.
- Всё, успокойся, с тобой ничего
плохого не случиться. Ты всего
лишь испугалась.
Голова вновь стала ясной. Я тут же
выбралась из объятий
голубоглазого и отступила на два
шага назад. Парень улыбался. Мне
же стало неловко, будто бы это я
сама бросилась к нему обниматься.
- Здравствуйте, - выдавила я из
себя, чувствуя, как краска стыда
расползается по щекам, как
растекается по шее. В глазах
защипало.
А плитка на полу белая, ровная, с
серыми вкраплениями. Туфли
Михаила блестят так, что в них
можно смотреться, словно в
зеркало.
- Здравствуйте, Вероника.
Голос мягкий, но глубокий. Он
завораживает, его хочется слушать
и слушать. А как он ругается таким
голосом? Может быть он и не орёт
вовсе, а просто выговаривает,
спокойно, внушительно.
- Как вы себя чувствуете? – он
проговорил это так, будто бы ему не
всё равно, будто бы действительно
интересовался моим здоровьем.
- Хорошо, - ответила я. Кожа
нестерпимо горела. Казалось, что
быть краснее, чем я сейчас просто
невозможно.
Психологи советуют:
« Чтобы избавиться от смущения и
перестать краснеть, необходимо
вспомнить что- то смешное. Если же
это не помогло, попробуйте
составить план на ближайшие
несколько часов. Мысли об
обыденных делах вернут вам
душевное равновесие».
Вот только ничего смешного в
голову не приходило, а дел у меня
никаких не намечалось.
Я уж было хотела вежливо
распрощаться и подняться в номер,
чтобы поплакать в подушку, как
Михаил произнёс:
- Ну, если ваше здоровье в порядке,
предлагаю покататься на лыжах.
Странный тип. Ему что, пригласить
некого? К чему ему девчонка, да
ещё и не совсем красивая. Может,
до него дошло, наконец, кто мой
папа? Откажусь. Во- первых- я не
люблю ни лыжи, ни коньки, ни