Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 7 из 13



А Горбачев, вместо того чтобы быть ведущим или хотя бы партнером в тандеме «СССР – Запад», стал ведомым. Как говорил Бисмарк, в любом альянсе есть всадник и есть лошадь, и надо всегда стремиться быть всадником. Горбачев же очень быстро стал лошадью, причем практически добровольно. Это произошло в 1988–1989 годах. Как только он стал следовать за процессом, а не направлять его, это проложило путь к серьезным политическим поражениям – к большому ущербу для национальных интересов, сперва советских, а затем и российских.

В чем состояли эти интересы на том этапе? Нужен был контролируемый, постепенный, взвешенный переход от отношений «холодной войны» к новому типу отношений. Какой это мог быть тип отношений? Конечно, это не мог быть «общеевропейский дом», о котором любил рассуждать Горбачев. И, конечно, это не мог быть мир «нового мышления». Если Горбачев, по сравнению с предыдущими руководителями страны и партии, действительно пытался предложить новую систему координат, то его западные коллеги Буш, Коль, Тетчер придерживались прежней. На Западе ее до сих пор придерживаются. Прежде всего потому, что там не наивные люди. Они прекрасно понимают, что в отношениях между такими крупными центрами силы могут быть либо отношения соперничества, либо отношения первенства одного центра по отношению к другому, за счет ослабления его позиций. Горбачев же полагал, что можно создать некую гармоничную картину, новый мир, где мы будем взаимодействовать, учитывая интересы друг друга. И где с нами будут считаться, несмотря на то что мы добровольно отказываемся от наших внешнеполитических возможностей.

Но так в международной политике не бывает. От этих иллюзий ничего не осталось, когда мы попытались идти по этому пути при Ельцине. Да и после него, когда делали шаги навстречу Западу в ожидании ответных шагов.

Один американский политолог как-то сказал мне: во-первых, мы же не просили вас это делать. А во-вторых, если вы какие-то шаги нам навстречу сделали и они нам выгодны, мы, разумеется, не будем отказываться от тех возможностей, которые вы нам предоставляете, но это совершенно не означает, что вы можете ждать от нас равноценного ответа. Такой ответ может быть только в случае, если вы заключаете некую договоренность, где обе стороны принимают на себя определенные обязательства. Опережающими встречными шагами вы добиваетесь в лучшем случае некоторой признательности, но которая совершенно не обязательно приведет к нужным вам политическим последствиям, поскольку чаще всего воспринимается как проявление слабости. И если вы что-то делаете, что выгодно Соединенным Штатам, не ожидайте, что Соединенные Штаты в ответ сделают то же самое для вас.

Горбачев считал, что он разоружит Запад, точнее, обезоружит своей демонстративной готовностью скидывать наши возможности, менять наши позиции, идти навстречу его пожеланиям и т. п. А произошло другое. Запад не пошел на встречные шаги, а воспользовался этой ситуацией для того, чтобы максимально укрепиться и создать принципиально новое соотношение сил.

Разрушительный подход Горбачева затем повторил и Ельцин. Откуда это идет? На мой взгляд, есть глубокое заблуждение, что внешней политикой может заниматься любой человек, который обладает здравым рассудком, высшим образованием и имеет некоторый политический опыт. Это не так. Люди, которые изучали историю внешней политики англосаксонских стран, таких как Великобритания, США, да и других государств западного мира, знают определенные принципы, на которых базируется их политика. И они знают, что слова на самом деле имеют очень малую цену. Слова всего лишь инструмент для достижения политических целей. Слова меняются очень быстро. Важны не столько намерения, сколько объективные возможности. Вас могут заверять, что в отношении вас нет агрессивных намерений, а потом будут делать шаги, которые на самом деле являются агрессивными. А заверяют вас для того, чтобы ввести в заблуждение. Вся история англосаксонского мира показывает, что внешняя политика достаточно цинична и исходит исключительно из принципа расчета.

Здесь опять вспоминается приведенное выше высказывание о друзьях, врагах и интересах Великобритании. Друзья и враги могут меняться местами. Политикой правят интересы, а не симпатии, не заверения, не приятные вечера, проведенные у камина за бокалом виски. Они могут иметь определенное значение на коротком историческом отрезке. Но не они правят бал.

Незнание основ внешней политики, безусловно, подвело и Горбачева, и Ельцина. Ельцин еще и бравировал ее незнанием. Выпив пару бокалов, он мог сказать в переговорной комнате своему американскому визави Биллу Клинтону: «Билл, давай выгоним отсюда советников, они только мешают, мы сейчас с тобой обо всем договоримся!» Но только Билл, во-первых, был посообразительней, чем Борис Николаевич. А во-вторых, у Билла было гораздо лучшее представление о внешнеполитических задачах своей страны, чем у Ельцина. Поэтому каждый раз из этих посиделок тет-а-тет победителем выходил Клинтон, а не Ельцин.



В эту ловушку попал и Горбачев. Ему казалось, что внешняя политика дело нехитрое. Что такого? Поехал к Маргарет Тэтчер, встретился, поговорил, обаял… Может, даже где-то и обаял. Но так и Брежнев обаял Никсона, который с тех пор был о нем высокого мнения, да и Хрущев тоже обаял Эйзенхауэра в конце 1950-х годов, когда приезжал в Америку. А результат?

Было, как известно, два визита Хрущева в США, и оба в эмоциональном плане прошли хорошо. Несмотря на свою несколько неуклюжую фигуру и, мягко скажем, не слишком рафинированный облик, Хрущев понравился американцам. Он был открытым, смеялся, делал комплименты женщинам. С ним познакомили Мэрилин Монро. Он понравился Эйзенхауэру. Ему показали небоскребы, и он сказал: «Я такие же в Москве построю!» В США ожидали увидеть человека в футляре, наследника Сталина. А увидели живого, веселого, умеющего остро и быстро реагировать человека. По этой же причине и о Брежневе хорошо отзывались западные партнеры, и германский канцлер Вилли Брандт, и французский президент Жискар д’Эстен. Отмечали, что он был радушным хозяином, умел обаятельно вести застолье, шутил во время переговоров.

Но от эмоций внешняя политика не менялась. Уже после милых бесед Хрущева с Эйзенхауэром произошли и история со сбитым американским летчиком-шпионом, и Берлинский кризис, и Карибский кризис. Собственно, когда в 1950-е годы началась очередная кризисная фаза в отношениях США и СССР? В тот момент, когда возникла эйфория, когда Хрущев посчитал, что отношения на подъеме: посидели хорошо, поговорили, нормальные люди эти американцы. И вдруг в разгар потепления они засылают летчика-шпиона! Наш генсек опешил. Как же так? Ведь мы только что вернулись оттуда. Так хорошо разговаривали! А они!..

А у них другая психология. Хорошо поговорили? Замечательно. Но все остается прежним. Соперничество, подготовка к войне на случай необходимости, шпионаж. Игра против интересов «партнера». Обстановка за ужином не определяет внешней политики США, Великобритании, Франции или Германии. Не понимая этого, было легко попасть в эту психологическую ловушку.

При этом на Брежнева, и на Хрущева работал мощный аппарат, который им готовил, все необходимые материалы для переговоров. И они к этому аппарату, как правило, внимательно прислушивались.

При Горбачеве произошла диффузия аппаратной работы. Было всего несколько человек, которым он доверял основные направления деятельности. И эти люди, к сожалению, придерживались той же самой концепции, что и Михаил Сергеевич: сейчас давайте покончим с «холодной войной», на каких условиях – не важно, а дальше будет видно. Этой линии придерживался и Шеварднадзе, и ряд его заместителей в Министерстве иностранных дел, и помощник Горбачева по международным делам Анатолий Черняев. На вопрос, что делать дальше, когда мы избавимся от наследия прошлого, всегда следовал ответ: «А дальше будет видно».

Горбачева обмануло показное радушие, с которым его встречали западные визави. А как его не встречать радушно, когда он был готов в одностороннем порядке двигаться туда, куда хотелось Западу? Это показное радушие произвело на него и его супругу Раису Максимовну неизгладимое впечатление. Им показалось, что они становятся частью узкого круга мировой элиты, где будут решать глобальные вопросы.