Искушение Тьюринга

Как полицейский, он делал свою работу, тем не менее чувствовал себя некомфортно. Особенно когда снаружи послышались шаги доктора, а в левом нижнем ящике обнаружилась коробочка, судя по всему тщательно припрятанная там Тьюрингом и потому показавшаяся Кореллу подозрительной.

В коробочке, обитой изнутри бархатом, лежал орден – серебряный крест с красным эмалевым медальоном посредине и надписью: «За Бога и Империю»[4]. За что мистер Тьюринг мог получить такое? Совершенно очевидно, что это была не спортивная медаль. Корелл, взвесив находку на ладони, попытался представить себе подвиг, за который героя могли удостоить такой награды, но не смог, потому что мало знал о войне и орденах. Пристыженный, помощник инспектора убрал коробку на место.

Кроме нее, в ящиках лежали бумаги и папки с документами, несколько камней песочного цвета, транспортир, счеты и перочинный нож с коричневой рукояткой. В верхнем правом ящике, под конвертом из Уолтонского атлетического клуба, обнаружилось несколько исписанных от руки листков – письмо некоему Робину, которое Корелл, сам не зная зачем, сунул во внутренний карман, прежде чем выйти из комнаты.

В коридоре он столкнулся с доктором Бёрдом, в глазах которого стоял лихорадочный блеск. Пальцы доктора сжимали пузырек с ядом.

– Отравление цианидом, намеренное и хорошо продуманное, – объявил он. – Хотя вы, конечно, поняли все с самого начала.

– Ничего я не понял, – возразил Корелл. – И вообще пока воздерживаюсь от каких-либо выводов.

– Это делает вам честь, – Бёрд уважительно закивал. – Но осторожность хороша лишь в меру… Пойдемте отсюда. Я отдал бы полжизни за рюмку шерри.

Доктор схватил Корелла за рукав и потащил вниз по лестнице, на улицу, освещенную тусклыми фонарями.

У ворот, рядом с папоротником и зарослями ежевики, они простились, и Корелл побрел дальше, втайне надеясь избежать встречи с Блоком, которого послал допрашивать соседей. Но время было позднее, на улицах ни души. Тишину нарушал разве шум дождя да по временам раздававшийся из какого-нибудь двора собачий лай.

Дойдя до парка Уилмслоу, Корелл ускорил шаг, а потом вдруг побежал, как будто боялся не успеть домой к условленному сроку.

Глава 4

Леонард Корелл почти не спал. Если только бессонные ночи и в самом деле различаются по степени мучительности, то это была одна из самых страшных. Дело даже не в том, что Корелл до рассвета не сомкнул глаз, а в одолевавших его мыслях и кошмарных фантазиях.

В пять утра помощник инспектора сидел в постели, жадно глотая воздух. Ему чудились витавшие по комнате пары цианида и забивающий ноздри едкий миндальный запах, хотя окна в квартире были открыты, а ночь, как снаружи, так и внутри, благоухала дождем и мокрой сиренью.

Корелл поднялся с кровати. Свет утреннего солнца несколько прояснил сознание, но даже он не мог скрыть убожества этой комнаты с висевшей на стене замызганной репродукцией картины Гогена «Мечта». Унылость обстановки скрашивали разве коричневый кожаный диван да отреставрированный белый стул эпохи королевы Анны.

На ночном столике стоял новый радиоприемник «Филиппс Сириус». Обычно Корелл слушал новости Би-би-си в семь или восемь утра, за приготовлением чая и тостов с томатами и кровяной колбасой. Но сегодня он не стал завтракать. Оделся и сразу вышел на улицу.

На тротуарах и проезжей части сверкали лужи, намокшие деревья и кустарники казались тяжелыми. Корелл побрел вдоль реки Боллин. Поравнявшись с фермой, ответил на приветствие работника Грегори и только потом направился в сторону полицейского участка. Последний располагался в здании из красного кирпича на Грин-лейн, примыкавшей к главной улице и тем не менее находившейся в нескольких километрах от манчестерского аэропорта с его вечным самолетным гулом.

Корелл прошел мимо вахты, где за заваленным бумагами столом за старым коммутатором «Дувр» дремал телефонист, коротко поздоровался с инспектором и поднялся по лестнице в отдел криминальных расследований.

В этом небольшом помещении он работал с тремя коллегами и шефом Сэндфордом. На стенах висели портреты объявленных в розыск и плакаты с никому не нужной информацией о болезнях и паразитах. Кореллу бросился в глаза намалеванный зеленой краской жук, якобы распространявший чуму на картофельных грядках.

За столом сидел Кенни Андерсон, почти не видный за закрывавшей обзор вешалкой. В архивном отсеке в клубах табачного дыма угадывалась фигура Глэдвина.

– Наконец этот проклятый дождь кончился, – заметил Андерсон вместо приветствия.

– Ни за что не поверил бы, если б не видел собственными глазами, – подхватил Корелл, всем своим видом давая понять, что не расположен к дальнейшей беседе.

Кенни Андерсон был на пятнадцать лет старше Корелла. Несмотря на нелегкую жизнь, он был вполне дружелюбен в общении. Но за внешней приветливостью чувствовалась непробиваемая твердолобость, затруднявшая контакт между ним и Кореллом. Кроме того, по утрам Леонарду требовалось время, чтобы собраться с мыслями. Поэтому перед началом рабочего дня он любил уединиться в своем углу с «Манчестер гардиан» и «Уилмслоу экспресс».

О недавней смерти в газетах не было ни слова, что не удивило Корелла, – похоже, журналисты просто не успели проснуться. Темой дня стал дождь. Писали, помимо прочего, о наводнении в Хаммерсмите и Стэйпенхилле, о крикете в Лидсе с сорока двумя тысячами раскупленных мест. На одной из вкладок Корелл нашел статью об отмене карточной системы и вспомнил, что уже слышал о чем-то таком от доктора Бёрда. Итак, с 4 июля англичане смогут покупать мясо и сливочное масло в неограниченных количествах. Для Корелла, с его шестистами семидесятью фунтами годового жалованья, это значило не так много. Поэтому он не стал задерживаться на этом материале и сразу перешел к спортивным новостям. Австралиец по фамилии Лэнди попытался побить рекорд самого Баннистера в забеге на одну милю в Стокгольме. Корелл задумался. Откуда-то, словно из другой жизни, доносился голос Кенни Андерсона. Но Леонарду приходилось напрягаться, чтобы пропускать его слова мимо ушей.

– Эй… Андерсон вызывает Корелла.

– Что… что случилось?

Помощник инспектора повернулся. В нос ударил запах спирта, табака и перечной мяты.

– Я слышал, тот «голубец» преставился?

– Какой «голубец»?

– Разве не к нему ты вчера ходил?

– О ком ты?

– О том, с Эдлингтон-роуд.

– А… да, я был там вчера.

Голова закружилась от воспоминаний, мыслей и ассоциаций.

– Самоубийство?

– Похоже на то.

– А подробнее можно?

– Он вскипятил целую кастрюлю цианида. Пахло ужасно.

– Должно быть, не вынес позора. Да… некрасивая вышла история, что и говорить.

– Некрасивая? – механически повторил Корелл.

– Он ведь во всем признался, можешь себе представить?

– Я, честно говоря, не особо в курсе… – Корелл замялся. – А что тебе о нем известно?

Еще толком не зная, что имеет в виду Кенни, он все-таки понял, почему имя предполагаемого самоубийцы показалось ему знакомым.

Тьюринг был осужден за гомосексуализм – за последние годы в Англии было вынесено множество таких приговоров. Сразу после войны, когда Корелл начинал в Манчестерском Б-дивизионе, проблема мужеложества не особенно волновала общество. Только после случая с Бёрджессом, сбежавшим в 1951 году со своим «напарником»[5] – имени которого Корелл не помнил – в Советский Союз, гомосексуалистами занялись по-настоящему. Проблема вдруг обрела актуальность – не в последнюю очередь из соображений государственной безопасности.

– Собственно, знать тут нечего, – ответил Кенни на воспрос Корелла.

– То есть? – не понял тот.

– Обычный педераст, который, в отличие от многих, смог на это решиться… Парень не блистал умом, как я понимаю.

– Он был математик.

– Это ничего не значит.

4

Автор ошибается: крест был золотым и без красного эмалевого ободка в центре, поскольку А. Тьюринг был награжден крестом офицера Ордена Британской империи.

5

Гай Бёрджесс и Дональд Маклин – советские агенты в Великобритании, члены т. н. «кембриджской пятерки», в 1951 г. уехали в Советский Союз.