Страница 12 из 14
Наиважнейший вопрос о спасении может оказаться неактуальным еще и потому, что для многих из нас сама святость в качестве цели личного духовного пути потеряла свою исключительную значимость. Страшно, если человек полагает, что возглас: «Святая святым!», раздающийся на каждой Литургии, к нему и к людям, стоящим рядом с ним в храме, уж точно никоим образом не относится. Ведь тогда даже великое Таинство Причащения Святых Христовых Таин может не осознаваться им как путь к святости, как путь к преображению, как путь к единению со Христом! Можно, к сожалению, даже свое участие в величайшем Таинстве рассматривать лишь в качестве условия благополучия земного бытия. «Во исцеление души и тела» – эти слова становятся для нас ключевыми. Не «во спасение», а именно «во исцеление»…
За что канонизируют святых и как жизнь человека становится житием
Вследствие такого восприятия святости и святыни мы перестаем относиться к спасению, к своей жизни в Церкви как к личному пути ко Христу, как к личному следованию за Ним, как к личному подвигу. Да и сам подвиг духовный воспринимается, скорее, в его внешних проявлениях – в воздержании, посте и молитвах. Обычно мы представляем себе подвижника исключительно так: молится где-то схимник в пещере и спит на сырой земле, вкушая по просфоре в неделю. В этом случае святые – это только лики, пристально всматривающиеся в нас с потемневших от времени икон, святые – это те, кому мы заказываем молебны, к кому при случае можно обратиться за помощью; святые – это те, чьи жития давно превратились для нас в «былинные сказания», сделавшись составной частью фольклора, не имеющего никакого отношения к нашей повседневной жизни.
Ведь ничего из того, о чем мы читаем в житиях, не происходит и происходить, по нашему мнению, не может… Тогда встает вопрос: что такое для нас жития святых – реальность или всего лишь свод благочестивых сказаний? Что действительно для нас значит почитание святых? Почему Церковь прославляет тех или иных людей?
Сам факт канонизации подвижника вовсе не означает, что мы, православные христиане, должны безоговорочно принимать и разделять его мнения по любым вопросам, относясь к ним как к догматам. Не равнозначна канонизация и признанию абсолютной безгрешности угодника Божия.
Но что же она в таком случае означает?
Канонизация – это призыв Церкви к каждому из нас всмотреться в жизнь святых, увидеть для себя возможность чему-то у них научиться.
Например, у преподобной Марии Египетской, сорок семь лет подвизавшейся в пустыне, не надо, наверное, учиться ходить по водам, «яко посуху», но можно и нужно учиться истинному покаянию. У святителя Николая Чудотворца – нежной отеческой доброте, у Иоанна Златоуста – горячей ревностной вере, у блаженной Ксении Петербургской – безоглядному следованию за Христом, у Алексия, человека Божия, – великому смирению и огромной любви к Богу, которая сделала его способным своей жизнью принять слова Христовы: Кто любит отца или мать болев, нежели Меня, не достоин Меня (Мф. 10: 37) – наверное, одно из самых проблемных утверждений Евангелия.
И такое живое восприятие святых и их житий естественно. Странно просить святого Пантелеймона об исцелении, забывая о том, что он – не только целитель, но и великомученик, и не быть готовым понести свою болезнь как крест.
Образ святого, который мы встречаем в житии или видим на иконе, являет нам доступными человеческому восприятию литературными или художественными приемами человека спасенного, преображенного любовью Христовой; являет человека таким, каким он был Богом задуман изначально.
На иконе ли, в житии ли мы видим образ уже совершенного подвига, уже свершившейся победы. Эта победа дается кровью, усилиями, очень часто – огромными внутренними страданиями (можно, например, вспомнить искушения преподобного Антония Великого или преподобной Марии Египетской).
Путь святых не застрахован от ошибок. Но когда мы видим победивших во славе, то понимаем, что этот путь – путь святости и обожения – и для нас проходим, и для нас возможен. Тогда святые уподобляются свету маяка, на который можно идти; они «оживут» для нас, из малопонятных «сказочных персонажей» превратятся в помощников и «святых сродников наших», как поется в песнопениях службы Всем святым, в земле Российской просиявшим.
Вспоминается фильм «Орда», который оказался непонятым многими православными. Митрополит Алексий (+ 1378), такой, каким он представлен в этой картине, мало напоминает того преподобного в великолепных святительских одеждах, которого мы привыкли видеть на иконах и чьи мощи находятся в Богоявленском кафедральном соборе в Москве. Но лишь реальная жизнь святителя Алексия имеет непосредственное отношение к святости, имеет отношение к каждому из нас, свидетельствуя о том, что путь к Господу – путь крайне некомфортный и не имеющий ничего общего с благополучным пребыванием в лоне Церкви, где все вопросы уже решены за тебя и без твоего участия.
«Как же так? – возмущаются некоторые. – Какой же это святитель Алексий?! В житии написано, что у него свечка загорелась, когда он поехал в Орду, а тут он в грязи лежит и кричит Богу: „Почто Ты меня оставил?!"»
Что ж, за житийной формой мы можем разглядеть живого, подобного нам человека, ставшего святым, а можем – только его упрощенный, лубочный образ.
Слава тебе, Господи, за то, что наша Церковь живет не по трафаретам! Мы чтим не придуманных, а реальных людей с их внутренней жизнью, несогласиями, ошибками и не всегда взвешенными высказываниями. Казалось бы, как мог святой Кирилл Александрийский (376–444) сказать об Иоанне Златоусте: «Если Иоанн – во святых, то Иуда – в апостолах»?[15] Но ведь и святитель Иоанн не был склонен к всепрощенчеству и не подбирал выражений, отстаивая истину! Просто следует помнить: святой – не значит безгрешный, и Церковь прославляет подвижников за их стремление ко Христу. Мы не канонизируем ошибки, мы канонизируем достижения – победу человека над самим собой и над миром. Мы канонизируем результат.
С течением веков биографии святых приобретают иконографичность, реальные события обобщаются и становятся символами. Читая жизнеописания близких нам по времени и, в некоторой степени, по обстоятельствам жизни новомучеников Российских, мы не можем не поражаться тому, насколько они не похожи на «типичные» жития.
Здесь мы уже не встретим никаких чудес. Мы видим, например, что христиане первых веков поют, когда с них сдирают кожу, из их вен вместо крови течет молоко, а наутро все раны сверхъестественным образом заживают и святые опять предстают перед своими мучителями, исповедуя Христа. В житиях новомучеников ничего похожего нет. Сталинские тюрьмы и лагеря – это сплошная грязь, вонь и кровь, беспросветный мрак, ужас и отчаяние пыточных камер и никаких видимых чудес. Не звучат «мажорные ноты», венчающие все эти жития. Вдруг начинаешь понимать, почему новомучеников в народе либо не почитают вовсе, либо почитают недостаточно, почему не заказывают им молебны, почему их именами не нарекают своих детей: эти святые, на наш вкус, какие-то «неправильные».
Кто отлучит нас от любви Божией: скорбь, или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч? как написано: «за Тебя умерщвляют нас всякий день, считают нас за овец, обреченных на заклание». Но все сие преодолеваем силою Возлюбившего нас. Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем (Рим. 8: 35–39).
Такие слова звучат в день памяти новомучеников и исповедников Российских. Для нашей Церкви, пережившей период страшнейших гонений, это особый праздник, особое торжество.
Я помню годы, когда не только память новомучеников в Церкви не праздновалась, но когда многие священники боялись даже на Литургии поминать имена пострадавших за веру. Всякое упоминание тех, кто отдал свои жизни за Христа, в советский период было чревато серьезнейшими последствиями. Мало кто решался тогда как-то обнаружить свое отношение к этим людям, но, с другой стороны, для каждого верующего человека все, связанное с новомучениками, было драгоценно. Великим счастьем тогда считалось, например, иметь дома маленькую картонную иконочку с изображением исповедников, напечатанную за рубежом и с большим трудом переправленную в СССР, или хранить какую-нибудь чудом сохранившуюся фотографию епископа, погибшего на Соловках или на Колыме, – а ведь наличие такой иконки или такого снимка вполне могло быть расценено как антисоветская агитация и пропаганда, с соответствующими последствиями… Как же бережно хранилась и ценилась память мучеников за веру в те годы, когда официально эти люди Церковью не почитались!
15
Речь идет о периоде гонений на святителя Иоанна Златоуста, столичного епископа Византийской империи начала V в. Борьба за воплощение в жизнь аскетических идеалов и острая критика несправедливости, царившей в обществе, сделали Константинопольского епископа популярным в народе, но восстановили против него влиятельные круги двора и высшего клира. В результате изощренных интриг недругам святителя удалось созвать так называемый Собор под дубом (403), на котором Иоанну Златоусту были поставлены в вину вмешательство в дела чужих епархий и некоторые политические высказывания. Один из участников собора, святитель Александрийский Кирилл (в то время – диакон), поддерживал осуждение Иоанна. Впоследствии оба они – и епископ Константинопольский Иоанн, и епископ Кирилл – были прославлены Церковью в лике святых.