Страница 6 из 8
«Путь, который выбрал, —совершился», —так сказал – и в яму провалился:в темную, пуховую кровать.В тупике, в заторе молишь Бога:«Помоги!» И вот тебе – дорога,глина, грязь, но надобно шагатьнапрямки в какие-то канавыпод какой-то близкий и лукавыйсмех.Давно уже страсти промчались мордасти:старушка к трамваю с клюкой от напастик трамваю и сумочка полная – сеть,продукты, и пуговки, пуговки – медьв кармане пришпиленном. Вос-поминанья.Заполненный шкаф. Пыль мирозданья,трясение чашек, шорох речей.Отверзи ми двери связкой ключей.Тело согбенное, но горячаярово воску в небе свеча.Пере-вопля переводамного всякого народапробегает в уходящеми совсем не настоящембритва ровненько прошлаи осталась буква «А»где-то за.Просто «Я»со знаком вопроса.
Back in the USSR
Старухи в очереди жмутся,столовая дрожит как блюдце,к подносу тыркает поднос.Пролился суп, но стол достойно.Я примостился, мне довольно —от пота, запахов зарос.Но лето – резвая комета,глядит как лозунг с того света,сопит и крутится всерьез.Я выбираюсь своевольнок троллейбусу и – пшел! – спокойнопо шару-шарику вразнослечу как блюдце, как поднос.В берете синем у крыльцастоит товарищ без лицаи шепчет громко: «Подлецы!»Уснула очередь за ним.А два могучих продавцав ответ кивают без концаи повторяют: «Подлецы!»И выпускают дым.Душистый дым от сигарет.Товарищ – да, товарищ – нет.«В храм намедни детей носили». —«Скользко, поди?» – «Потихонечку шли.Младшего, надо давно, причастили,с старшим водицы святой испили,просфорку съели, к кресту подошли».«Ох, хорошо! Лишь бы в школе не знали».«Знают, вот горе, позавчераотца к начальству-то вызывали,говорили, вишь, объясняли,а то, мол, с работы уйти пора.И учительница, ах, я не знаю…детей поставила, давай ругать,о ин-кви-зиции… не понимаю…до трех часов ведь… Бог с ней, какая…»«Ну что ты, что ты, мать!Все ничего! Господь спасёт,Пресвятая Дева покровом покроет,святой Пантелиимон исцеление принесёт».Утро плотное, утро совсемцып-цып-цып – прибегут – им малокаша маннаядухотанаступаети растет.Подберу слова:«плоть» и «смерть»наколю дрована крылечке присяду«Мда, —сосед —то да сё —в коммунию(палец вниз)собираюсь.И не зная ни утра ни светабеспокойства весеннего дляя в вагоне сижу без сюжетаи глазею на девушек бля.А калека подносит открыткивсяких тварей: купине хотишь?завяжу шнурок на ботинкепотянусь и того – поспишь.В дружественной обстановкея шагаю по Петровке,где аптека, где музей,где троллейбус-бармалей.И с веселою толпою,с газированной водоювсё мечтаю, всё спешу,одиночеством дышу.Несутся школьники по кругувдоль по решеток и дворцов.Я осень – тихую подругу —спокойность синяя цветов.Здесь пил вино, здесь целовались,вдоль по, вдоль за – канала затакая жизнь, такая малость,экскурсионные глаза.Сейчас присяду на скамейкеи – осень, Болдино – на старт.Но нет! Прохожий в телогрейкестоит «подвинься» тут как тут.Ни декабрьским ледоходомни волненьем tete-a-teteв передряге дальних летБлоком ни иль теплоходомгреет не, томит нискольконавевает никудаа – отчетливые строкипетербургская судьбане чахоточный, возможноа закрученный, затемне сумняшеся ничтожемежду всех и – между тем