Сделаем ночь светлей

Абель прошёл по коридору и вступил в слабоосвещённый (в связи с наступлением ночи) холл с клеёнчатыми диванами, на которых обычно ожидали хороших или плохих новостей родственники пациентов. На первый взгляд, помещение казалось пустым, и только проходя мимо, он заметил в тёмном углу маленькую фигурку. На одном из диванов, поджав ноги, сидела худенькая девушка. Из-за царившего вокруг полумрака лица её видно не было. Абель опустился на краешек дивана. Какое-то время они молчали.

- Я отца привезла. Инсульт. - сказала незнакомка.

- Что говорят врачи? - поинтересовался Абель.

- В таком плохом состоянии оперировать нельзя. Если станет лучше - будет операция. Если хуже, то...

- Понятно.

Они ещё помолчали.

- Слушай, я сегодня устал как собака. Тяжёлый день. - сказал вдруг Абель. - Может, спустимся, выпьем кофе? Кафе внизу работает круглосуточно.

- Пойдём. - Девушка зевнула. - Я - Шана Лист. Можно просто Шана.

- Я - Абель Грам, нейрохирург. Можно просто Абель.

Девушка пошарила под диваном, ища мокасины, обулась и они направились к лифту.

В кафе тоже было полутемно и тихо, два-три человека что-то поглощали за своими столиками. Абель заплатил за два кофе и пару рогаликов (оба не ели с утра), хотя Шана упорно совала ему какую-то мелочь. Они уселись за столик и, только сейчас он рассмотрел лицо девушки. Оно ему понравилось. Что-то пронзительно-детское пробивалось сквозь бледность и следы побоев, заметные врачу, несмотря на слой тонального крема. От её взгляда Абелю становилось теплее.

- Послушай, - сказал он. - Не знаю, почему говорю это тебе, но от меня недавно ушла жена. Я её очень люблю. Сегодня она вместе с любовником попала сюда после автокатастрофы. Жена не сильно пострадала, а он... Короче говоря, я шесть часов спасал его жизнь. И спас. А мог бы убить. Точнее, просто дать ему умереть. Ну, что ты скажешь? Я правильно поступил? Или я слабак?

Шана держала чашку с капучино двумя руками и внимательно смотрела ему в глаза. Потом отхлебнула и сказала:

- Если бы ты дал ему умереть, то был бы дерьмом. А так ты - герой. Даже супергерой. Хотя я понимаю, как может хотеться кого-то убить.

- Расскажи. Типа откровенность за откровенность.

- Да фигня. Отец меня бил, частенько. И иногда хотелось его укокошить.

- Да, но сегодня ты привезла его в больницу, спасая от смерти.

Шана усмехнулась и на секунду мелькнул зуб с отколотым краешком:

- Это ещё что. Я его еле до машины дотащила. Думала - сдохну.

- Значит мы с тобою оба супергерои, - засмеялся Абель. - Выпьем за это.

Они чокнулись кофейными чашками. Затем Шана снова стала серьёзной:

- Знаешь, мне кажется, только такие поступки и остаются в вечности. Частные проявления любви. Ведь лишь любовь побеждает смерть.

- Постой, но человек которого я оперировал - я же его не любил!

- Да, но ты любил свою жену. Ты сделал это из любви к ней.

- Что-то ты больно умная, - сказал Абель.

- А то! - задиристо ответила Шана.

Серое скучное утро наполняло палату каким-то мертвенным светом. Дочь печально смотрела на отца и как-то машинально гладила его руку. Лицо его посерело, дыхание было хриплым и прерывистым. В палату вошёл хмурый, не выспавшийся врач в сопровождении медсестры и двух разнополых интернов с блокнотами в руках. Бегло осмотрев пациента и перекинувшись парой непроизносимых терминов со своей свитой, он направился к выходу. Шаны будто бы в палате и не было. "Постойте!" - она схватила доктора за рукав: "Объясните хоть что-нибудь, каков прогноз, какое лечение?" Врач брезгливо отцепил её руку и процедил сквозь зубы: "Вам всё сообщат в своё время." Шана разозлилась: "Я знаю Абеля Грама! Извольте проинформировать меня как следует, иначе я расскажу ему, как вы обращаетесь с родственниками больных." Она уже прочитала на двери палаты список администрации и знала, что Абель - заведующий отделением нейрохирургии. Молодой хмурый врач смутился: "Простите, я был не прав. Прогноз... К сожалению... Мы проводим всё необходимое лечение..." "Он умирает?" - Шану всё это определённо выводило из себя. "Всегда есть надежда...". Она махнула рукой и вернулась на своё место. Врач, а за ним медсестра с интернами выскользнули из палаты. На какое-то время Шана задремала, как вдруг что-то вытолкнуло её из сна. Отец открыл глаза и взгляд его был осмысленным. Губы шевелились, он явно пытался что-то сказать, но раздавалось лишь шипение, да в уголках рта пузырилась слюна. Шана знала, что надо делать. Она выбежала в коридор и кинувшись к посту медсестёр, запыхавшись попросила: "Мне нужна доска с алфавитом!" "Но у нас такой нет." "Дайте клавиатуру!" Сестра выдернула провода и Шана, схватив находку, кинулась в палату. Она села на стул и, глядя отцу в глаза, спросила: "Хочешь что-то сказать?". Он моргнул. Шана подняла клавиатуру и переводила палец от одной буквы к другой. На букве "п" отец снова моргнул. Потом были "р", "о", "с", "т", и, наконец, "и". "Прости", - вот, что он хотел сказать. Глаза её наполнились слезами, и она быстро закивала: "Да-да! Я конечно, конечно прощаю тебя!". Отец смотрел на неё так, как никогда не смотрел, мучительно вглядываясь в её лицо, как будто видел его впервые. Шана легла на край кровати и обняла его. "Ты мой папа", - прошептала она и почувствовала, что всё плохое исчезает, как будто это был только сон, а есть только они двое - отец и дочь.

А потом он снова впал в забытьё, дыхание стало тише и Шана позвала врачей. И была реанимация, последний бой с неотвратимостью смерти, и прямая полоса на мониторе с противным высокочастотным звуком, и объявленное время смерти. И тело отца увезли. И пришёл Абель, и, сидя рядом с Шаной, долго гладил её по голове и молчал. А потом она уснула у него на плече.

Абель сидел в своём небольшом, уютном кабинете, где стены были украшены японскими миниатюрами (копиями, естественно), а пол - чёрно-белым пушистым ковром. Он подписывал тот ворох бумаг, который ему, как заведующему отделением, приходилось подписывать каждый божий день. Но думал он о девушке, чей отец умер сегодня днём. Конечно, это было грустно, да ещё эта необъяснимая самоотверженность, на фоне многолетних избиений со стороны отца, которого она всеми силами пыталась спасти. Но этот внутренний стержень, эта непоколебимая уверенность в правильности однажды выбранных ориентиров, где не существовало никакой другой правды, кроме правды любви и сострадания - всё это завораживало Абеля. Он, безусловно, читал о подобных людях, но не мог и представить, что когда-нибудь столкнётся с кем-то из них в жизни. Раздался осторожный стук в дверь.

- Войдите, - сказал Абель.

На пороге стояла его жена. Он знал, что её любовник поправляется и решил, что она пришла с благодарностями. От этой мысли у него сразу заныли зубы. Но Абель ошибся. Жена села на стул и, глядя ему прямо в глаза, сказала:

- Здравствуй, Абель. Возможно, это прозвучит дико, но я пришла сказать, что люблю тебя. И всегда любила. Но поняла это только сейчас.

У него перехватило дыхание. На секунду. Но, спустя эту секунду, Абель уже снова был в норме. Он смотрел на неё:

- Видишь ли, сейчас ты восхищена моим поступком. Тебе кажется, что ты любишь меня, как несколько дней назад казалось, что любишь его. Скорее всего, ты любишь только себя.

И тут случилось то, чего он никак не ожидал. Она уронила голову на стол и разревелась, как девчонка. Надо сказать, что жена Абеля была весьма уравновешенным человеком, и слёзы у неё на лице он видел только раз в жизни - на похоронах её матери.

- Если бы ты смог меня простить, если бы ты смог..., - рыдала она.

Абель почувствовал, что и у него из-под тёмных очков текут слёзы.