Страница 14 из 18
Отдельным блоком шли экономические новости. Небритый, неряшливо выглядевший человек информировал население о том, что относительно показателей прошлого года инфляция снизилась на три десятые процента.
«Ох, уж эта теория относительности! – вздохнул сыщик. – И угораздило же Эйнштейна ее открыть! И никак не найдется другого мудреца, который бы ее отменил».
По поводу теории относительности у Фризе имелось свое, особое, мнение. Некоторым своим гостям, из особого к ним расположения, он демонстрировал теорию относительности на практическом примере. Подводя какую-нибудь гостью к большому окну в кабинете, он показывал ей два уличных термометра, прибитых с противоположных сторон рамы:
– Правый термометр, – говорил он, стараясь придать голосу особую проникновенность, – я называю оптимистическим. Зимой он показывает температуру на два градуса выше, чем левый, пессимистический. Ведь всегда приятно узнать, что на улице минус восемь, а не минус десять?
Но вот, приходит лето, на улице – июльское пекло. На правом термометре тридцать один по версии старика Цельсия, а на левом – всего двадцать девять. Какой же из них теперь оптимистический? Правильно. Левый! Убедительное подтверждение великой теории?
И, беря гостью за талию, он добавлял:
– Все относительно, подруга, все относительно.
– Все под контролем… – неожиданно для себя пробормотал сыщик, как будто именно он нес ответственность за весь бедлам, который показывали с экрана. Ему пришлось встать с кресла, чтобы выключить телевизор: пульта, всегда лежащего под рукой, не было. Оказалось, что все это время Владимир преспокойно сидел на нем.
В гостиной стоял ароматный, но слегка резковатый запах виски. Будущее выглядело неопределенным.
«Может быть, пригласить батюшку? – подумал Фризе вяло. – Он отслужит в квартире молебен, окропит телевизоры святой водой, чтобы отбить охоту у этих «фантомасов» тревожить мой покой. А потом посудачит на мой счет с матушкой. Или, не дай бог, расскажет о моих видениях в каком-нибудь популярном шоу. Батюшки нынче вполне освоили электронные средства общения с паствой».
…Если быть предельно кратким, требование гостя из «ящика», сводилось к следующему: Владимир должен был познакомиться с известным кинорежиссером Семеном Забирухиным, обаять его, пообещать субсидировать съемки на все лады разрекламированного блокбастера, а потом, когда режиссер почувствует себя Джеймсом Камероном, поставить ему условие – или он заменяет Гарденского, или обещанные на съемки миллионы евро – тю-тю!
«Ну, вот! Тут-то вы и прокололись! – возликовал Фризе. – Не продумали как следует свою тарабарщину. Откуда вы откопали эти миллионы? Уж лучше бы пообещали вооружить меня калашом! Гарденского небось можно запугать игрушечным».
Не зря говорят: черт проявляется в мелочах. Хотя какие уж тут мелочи – миллионы евро!
Правда, в глубине сознания у Владимира все же теплилась надежда на то, что разговор о будущих миллионах, не пустой звук. Ведь говорила ему одна красивая сотрудница Исторического архива еще несколько лет назад о наследстве, оставленном ему дальними родственниками в немецком городе Киле. Очень убедительно говорила! Но в интимной обстановке. Можно сказать, что в пылу страсти. Правда, по прошествии многих лет Фризе почти забыл и красивую даму-архивариуса, и призрачное наследство. А теперь вспомнил. Подумал: «страсть – понятие метафизическое, а вот наследство вполне может обернуться конкретными казначейскими билетами. Евро, кстати. Они хоть и падают, но совсем-то, наверное, не провалятся?»
Так что, сыщик, хоть и радовался проколу тех, кто уже несколько дней морочил ему голову, вспомнив о наследстве, никак не мог о нем забыть. Да и сильно озадачила эта катавасия Владимира Петровича…
НАСЛЕДНИК ВСЕХ СВОИХ РОДНЫХ
Фризе с детства знал притчу из Евангелия от Матфея о том, что деньги льнут – так выражалась его бабушка – к деньгам. Когда Владимир вышел из «ясельного» возраста, отец иногда читал ему перед сном отрывки из Библии. Прочитал и притчу «О талантах»: «Ибо всякому имеющему дастся и приумножится, а у неимеющего отнимется и то, что имеет»[7].
Владимир Петрович вспомнил эту притчу, когда у него зазвонил телефон и глуховатый женский голос спросил:
– Это Владимир Петрович Фризе?
– Да. Это я.
– Вас беспокоит Марина Афанасьевна Лескова.
Голос показался сыщику знакомым, а имя и фамилия позвонившей ни о чем ему не напомнили.
– Департамент по розыску родственников за границей. Не вспомнили? Вы оставляли у нас запрос на поиск своих предков в Германии. В Киле.
– Вспомнил! И вас, Марина Афанасьевна, вспомнил. Так ведь это было в прошлом веке!
– Да, господин Фризе. Даже в прошлом тысячелетии. Но мы про вас не забыли. Вы же задаток внесли. Машину поиска мы запустили, а механизм ржавый, работает медленно. Кильские архивы в годы войны к американцам попали. Только в прошлом году вернулись на родину. И, представьте, все ваши данные подтверждены документально! – В голосе Лесковой зазвучали литавры. – Немецкая сторона готова выполнить любые ваши требования. Приглашают приехать, чтобы вступить в права наследства. А наследство… Ой, разболталась я! Сведения до поры до времени конфиденциальные. Приезжайте срочно. Адрес помните?
– Попробую вспомнить. Вы в каком кабинете заседаете?
– В директорском, – с гордостью доложила Марина Афанасьевна. – Руковожу Департаментом.
Департамент находился на Пушечной улице, недалеко от ресторана «Савой». Томясь в пробке на Охотном Ряду, Фризе с трудом выгребал из памяти события почти десятилетней давности.
Его в то время интересовал руководитель Департамента по розыску родственников за границей. В советские времена это учреждение называлось Инюрколлегией. Собственно говоря, и заявление с просьбой отыскать предков в далеком Киле Фризе написал только для того, чтобы поближе познакомиться с Департаментом и подобраться к его руководителю – Михаилу Яковлевичу Смагину.
Как нельзя кстати, он вспомнил о своем прадеде генерал-майоре Владимире Эдуардовиче и его братьях: Федоре, Евгении, Константине и Александре. Все они носили фамилию Фризе, были давно «укоренившимися» в России немцами и владели почти целой улицей на Васильевском острове Питера. Им принадлежали дома с 64-го по 72-й по Одиннадцатой линии.
Перед Первой мировой войной прадед уехал в Киль, купил там большую верфь и умер в 1938 году. Дед Владимира получил из Германии уведомление о том, что ему следует приехать в Киль и вступить в права наследства, разделив его с детьми отставного генерала от второго брака, Бригиттой и Карлом. Но «вступать в права наследства» в 1938 году было очень опасно как в Германии, так и в СССР.
Впрочем, Фризе наследство не интересовало. До поры до времени.
Визит сыщика в Департамент и последовавшее за этим знакомство с его директором, крупным мафиози, грабившем богатых наследников и «отстегивающем» львиную долю награбленного на президентскую избирательную кампанию, закончился трагически. Для директора Смагина. В здании Департамента случился пожар, а труп Смагина нашли в его кабинете. С пулей в голове.
После первого сообщения о происшествии ни в печать, ни на телевидение не просочилось ни строчки о печальном событии. Даже Интернет безмолвствовал.
Постарался поскорее забыть обо всем этом и сыщик. Он очень не любил вспоминать свои расследования, которые заканчивались чьей-то смертью. Даже если сам и не был ее непосредственным виновником. Владимир остро переживал гибель и хорошего человека, и преступника, на котором пробы негде было ставить.
Завершив то давнее дело, Фризе выбросил из головы и свою заявку на розыск потенциального наследодателя из «Германии туманной».
«Интересно, попахивает ли еще гарью в руководящем кабинете? – подумал Владимир, с неприязнью оглядывая стоящий в опасной близости от его бээмвушки черный джип. – Или за десять лет все выветрилось?»
7
Евангелие от Матфея.