Попрыгунчик

— Ты так спокойно об этом говоришь, будто тебе все равно. Куча народу же погибнет, еще огромное количество останется без крова, еды, тепла, лекарств. Да это же будет катастрофа!

— Ну, кому война, а кому и мать родная. Или ты забыл, кто я? — Берсеньев ухмыльнулся. — Хаос и паника — это моя естественная среда обитания, где все вопросы решаются хитростью и силой, а не буквой закона и перекладыванием бумажек с места на место. К тому же, если вы вчетвером сработаете оперативно, мы успеем покинуть тонущее судно даже раньше, чем в нем сделают пробоину. И вот только не говори, что я тебе противен, а ты — супергерой на страже моральных принципов общества.

— Не скажу. Мне сейчас на общество, раз мы тут честны друг с другом, плевать с высокой колокольни. Единственный мой интерес — убраться восвояси вместе с моими друзьями. Остальное меня не волнует.

— Вот и замечательно. Как хорошо, когда находится общий язык и взаимопонимание! А теперь, извини, но я все же дочитаю, — Берсеньев нырнул в свои бумажки и сразу же вынырнул. — Кстати, забываю спросить: кто из вас нашел этот камень?

— Илья, а что?

— Да нет, ничего такого. Просто интересно было знать, чьими стараниями вы здесь. Все, а вот теперь создаем тишину. И совет: не читай ты эту желтуху, там все статьи заказные. Лучше музыку послушай.

========== 322 ==========

В 6:05, как и было обещано, поезд прибыл на конечную станцию. Нововоздвиженск, он же Санкт-Петербург, он же Ленинград, встретил нас холодом, сыростью и чем-то мелким и противным, что было можно с большой натяжкой назвать дождем. Закутавшись поплотнее и подняв капюшоны, мы двинулись вслед за толпой на выход из вокзала.

Центр ни капли не изменился с нашего времени — по словам Руслана, действовал запрет на изменение исторической части города. Зато вдали кругом высились частоколом небоскребы разной формы и расцветок. Свободно от них было только со стороны Финского залива, правда в той стороне все краснело транспарантами, баннерами и голограммами, вещающими о VII Съезде Правления, проходящем на Васильевском острове.

Но погулять по городу и осмотреть достопримечательности нового Питера была не судьба: наш проводник сразу же увел нас в метро. И здесь разительных перемен по сравнению с прошлым не наблюдалось, разве что стало чище, светлее, и исчезли кассы и турникеты. Система оплаты проезда стала умнее: на пути к эскалаторам всех ждал участок тоннеля, полностью выкрашенный в желтый цвет. Стоило только ступить на него, как с баланса автоматически списывались средства. Тем же, кому не хватало на оплату проезда, предлагалось свернуть налево и покинуть станцию добровольно. Но если “заяц” решал продолжить путь, то он просто зря тратил время — все его команды блокировались специальной программой, и безбилетник не мог никуда уехать.

То метро, к которому привык каждый из нас, больше не существовало. Эскалаторов не было вообще. Их место заняла длинная металлическая горка, по которой вверх и вниз сновали люди на летающих платформах, чем-то напоминающих самокат или сигвей. Платформы сами прилетали в специальные зоны, ждали, пока с них сойдут пассажиры, и отправлялись в зону посадки.

— Просто встаньте, возьмитесь за поручень, скажите: «Станция Александровская», и веселитесь, — на ходу дал нам указания Руслан. — Увидимся там в вестибюле.

С этими словами он забрался на только что подлетевший сигвей и уже через пару секунд скрылся из виду. Следующим его примеру последовал Илья, ловко вскочивший на еще не до конца остановившуюся платформу и чуть с нее тут же не навернувшийся, благо успел схватиться за ручку. Я помог Юле и Маше, отнесшимся к новому транспорту с легкой осторожностью, и сам залез на левитирующий самокат. После оглашения станции прибытия платформа, постепенно разгоняясь, полетела к спуску вниз, а мои ноги ненадежно зафиксировались в не пойми откуда вылезших колодках. Весьма быстро скатившись по горке, заменяющей эскалатор, я попал на саму станцию. По тоннелям, где раньше ездили поезда, по обе стороны теперь в два ряда носились сигвеи: правый ряд пролетал мимо, только их и видели, а левый, постепенно останавливаясь, плавно перетекал на перрон и дальше — наверх. Мой необычный самокат неспешно добрался до конца платформы, где левый ряд уже окончательно опустел, и встроился в поток. Разогнавшись, транспорт будущего автоматически перестроился в правый ряд, заставив меня инстинктивно крепко, до побеления костяшек пальцев, схватиться за поручень. Ветер свистел в ушах, забирался под одежду и раздувал ее. Я мчался по темным перегонам, периодически очень ненадолго вылетая в свет станций. Тоннели иногда разветвлялись, разделялся и основной поток — видимо, это были переходы на другие линии. Мою платформу пару раз подрезали другие, вылетавшие из боковых тоннелей, один раз подрезал и я, но люди на это никак не реагировали. Они, в отличие от меня, уже привыкли к этой бешеной чехарде и хаосу, на деле же являющимися точно выверенным и просчитанным механизмом. Весь путь занял от силы минут семь, первые пять из которых я разве что не молился за то, чтобы остаться в живых, а остальные две, уже немного пообвыкшись, расслабился и даже начал получать удовольствие от полета. Вскоре мой сигвей перестроился в левый ряд и начал постепенно тормозить. На станцию я вылетел весьма неспешно. Так же неспешно поднялся в горку. Колодки расстегнулись, освобождая меня, платформа остановилась в специальном поле. Слегка подкашивающимися ногами я, наконец, ступил на твердую землю и вслед за другими пошел к выходу, где меня уже ждали.

Под сетование Маши, что ветер от столь высоких скоростей испортил ей прическу, и, мол, как она теперь такая растрепанная выйдет к людям, по подземному переходу мы прошли к автовокзалу. Это было довольно обветшалое здание грязного серо-синего цвета с оплавившейся и не горевшей буквой «З» на фасаде. Внутри было не менее грустно: прямо по центру зала стоял красный таз, куда капала вода, просачивающаяся с прохудившейся крыши. Кроме двух старушек, кряхтевших о чем-то своем в дальнем углу, и уставшего от ничегонеделания пожилого охранника с пирсингом в носу и ухе, развалившегося на сидениях зала ожидания перед телепанелью с битыми пикселями, никого больше не было. Женщина-диктор бодро вещала с экрана о родившихся в зоопарке трех мамонтятах, один из которых оказался альбиносом. На фоне автовокзальной разрухи данная новость о научном прорыве генетиков звучала забавно.

— Что это тут все так поношенно и убито? — поинтересовалась Юля, когда мы подошли к единственному из четырех работавшему автомату по продаже билетов, сопровождаемые недоверчивым прищуром охранника в спины.

— Потому что «Александровская» уже не столица. Уже денег нет на ремонт, — объяснял Руслан, параллельно оформляя нас на ближайший автобус до Протасовки. — К тому же автовокзалы — пережиток прошлого. Ими пользуются-то две калеки с половиной в месяц. На дальние расстояния рейсы поотменяли, а жителям близлежащих деревень делать в Нововоздвиженске нечего, разве что только по великим праздникам, — из автомата один за одним начали вылезать одноразовые пластиковые карточки — наши билеты. — Да и спокойнее сейчас в деревнях жить, контроль не такой суровый, как в мегаполисах. Я бы даже сказал, его совсем нет. Так, наша колымага через полчаса от третьего трапа отправляется. Идите, вон, телик пока гляньте, все равно делать нечего.

— А ты? Ты не с нами? — нахмурилась Маша.

— Я, знаешь ли, хотел в туалет сходить. Но если тебе без меня свет не мил, то милости прошу со мной, мне стесняться нечего.

— Нет, спасибо, боюсь, меня неправильно поймут, — девушка вскользь покосилась на Илью и тут же перевела взгляд на экран под потолком. — Репортаж про подготовку к нересту лососевых, пожалуй, интереснее. Какие милые рыбки!

Мы вчетвером присоединились к скучавшему сторожу.

— Молодежь, куда собрались? — он сразу же развернулся к нам, словно только этого и ждал.

— В Протасовку, — ляпнул я, не подумав.