Страница 30 из 124
Кафедра гордому Орлу досталась по наследству от прежнего "корифея", вышедшего из лесов Псковщины. Его очень рано погубил беспробудный алкоголизм и еще более опасный расточитель здоровья - гомосексуализм.
Закон парных случае повторился в этой натуре практически полностью: посвящение в клан избранных пришло от метра - Кленорина. Повторилась и модель доброй феи, носившей ученое звание доцента. Алла (так звали пострадавшую) взвалила на себя тяжелую ношу - роль матери, стоически переносящей отчаянные заблуждения своего непутевого отрока. Но судьба подарила ее избраннику двух гадин в одном сосуде - алкоголизм и гомосексуализм. Обе пакости, конечно, имеют право на жизнь, если такое было угодно Богу. И Алла здесь оказалась бессильной. Но именно она по призыву голоса свыше отыскала остывающее тело заблудшего профессора в подвале того дома, где собирались отпетые бомжи на свои тайные шабаши. Никакая реанимация его уже спасти не могла.
Интеллектуальный ресурс непутевого был значительно ниже, чем у патриарха. Посему восприятие этой святой женщины было не столько сексуально-потребительское, сколько научно-зависимое. Она городила ему огород из цифр и сведений для диссертаций, переписывая ее многократно, пытаясь шагать в ногу со временем. Кроились по бездарным меркам статьи и всякие другие опусы, которые, глазом не моргнув, повелитель присваивал лишь себе.
Паразитирование на женской доброте и самоотверженности быстро приобрело характер сущности разваливающейся на глазах личности. Особый поведенческий штамп поставили на нем еще в раннем детстве тихие, религиозные, провинциальные тетушки и добрейшая мать, пытавшиеся компенсировать рано ушедшего из жизни героя-отца.
Отец был буйный большевик. Судьба-злодейка подставила капкан, вырыла волчью яму - он замерз однажды в сугробе, не добравшись до дома после очередной пьяной оргии. Бог шельму метит! Но, порой, за что-то серьезное Бог наказывает не только отца, но и сына, причем, последнему достается по еще большей мерке.
Так часто случалось в советские годы, ибо супружеские пары складывались не на небесах, а в приземленном сознании бесов. И здесь: объединились судьбы скромной сельской учительницы из "бывших", - тихой, интеллигентной на провинциальный манер, - и буйного устроителя коммун, широко и настойчиво шагавшего по жизни "пролетарской поступью". Однако известно: "Возлюбил проклятие, - оно и придет на него; не восхотел благословения, - оно и удалится от него" (Псалом 108: 17).
Коленька (так звали раба Божьего), устраивая на кафедре посиделки, юбилеи (плебейские души неудержимо увлекаются чествованиями), в годы перестройки всегда приглашал церковного батюшку. Он самый первый понимал сатанинские веянья, осознавал свою греховность, пытался ослабить их влияние: вместе с камарилью молился откровенно и неистово, так что в поклонах разбивал лоб о грязный пол. Трудно было поверить в то, что когда-то в нем бушевали страсти комсомольского и партийного лидера сугубо большевистского толка.
А где большевизм - там и предательство. Такое было суровое время. Правду сказать, до своего падения он был замечательным, добрым и отзывчивым парнем и у многих есть основания вспоминать его с грустью, имеющей, конечно, разные начала. Сергеев понимал, что никому не дано право судить другого, просто нужно выбирать свой путь, отметая опыт греха окружающих: "Если говорим, что не имеем греха, - обманываем самих себя, и истины нет в нас" (1-е Иоанна 1: 8).
Различия родительских натур прорывались у наследника в главном: комсомольским активистом провинциальной школы будущий корифей науки явился в Ленинград - на нем был строгий китель с начищенными пуговицами, а глаза светились уверенностью покорителя Олимпа. Спесь быстро сбили утомительные занятия, многочисленные, не всегда успешные, зачетные и экзаменационные сессии.
Выплыть помогла все та же, нужная пролетарскому государству, звонкая комсомольская работа, талант к которой у него был потрясающий. Но именно жажда поддержки, солидарности и головокружительного успеха привела страстного партийца в порочный альков. Говорят, что взаимная конкордантность у гомосексуалистов намного выше, чем даже у масонов. "Они имеют одни мысли и передадут силу и власть свою зверю" (Откровение 17: 13).
Отдадим должное: особая телесная близость к патриарху и умение закрывать глаза на феномен партийной неподкупности явились причиной роста научной школы главаря кафедры, - как на дрожжах шло остепенение множественных соискателей с печатью откровенной бездарности. По сей день резонанс той бурной деятельности гремит в практическом здравоохранении голосами тех, кто давно промотал совесть, заплутал в аферах и казнокрадстве, - имя им легион!
Многие из них, запрыгнув на ходу не в свой вагон, пострадали от Божьей кары - у кого прогремели многократные инсульты, окончательно ослабив интеллект, у других пострадало благополучие мужей или детей, навалились другие несчастья. Последователь не лучших традиций Солона открыл дорогу в науку огромному количеству бездарностей, ибо они хорошо оплачивали героические усилия по защите пустяшных диссертаций. В том смешались природная доброта мученика и злая корысть мучителя: "Смерть! Где твое жало? Ад! Где твоя победа? Жало же смерти - грех; а сила греха - закон" (1-е Коринфянам 15: 55-56).
Сергеев пытался заглянуть в душу многим людям - в нем всегда трепыхалось социологическое любопытство. Почему-то хотелось разобраться в мотивах поступков достойных людей и подлецов. Контрасты открытий в таких наблюдениях были очевидными и поучительными - рождались забавные социологические символы в форме даже литературных гипербол.
Но здесь был особый случай - ему пришлось тесно соприкоснуться с гадюшником того храма науки, - он несколько лет проработал на той кафедре. Вырваться от туда удалось, только надавав всем по морде (безусловно, в переносном смысле) - спившемуся профессору, его верным лизоблюдам, ректору института, пытавшемуся черное выдавать за белое и рядить в тогу святых отъявленных мерзавцев.