Страница 76 из 109
Скульптурную группу "Хлеб" можно было воспринимать, как апофеоз лесбийской страсти. Левая партнерша с наглым, чисто мужским, блядским выражением глаз. А правая паскудница скромно прятала очи, как бы демонстрируя готовность выполнять роль сексуальной послушницы. Хлеб же обе проказницы взметнули себе на плечи, готовя его в качестве постилки под голову. Но, говоря по чести, хлеб здесь вообще не при чем, мясо в таких делах намного полезнее. По ходу комментария, Муза рассказала подруге старый медицинский анекдотец - надо же было расширять фольклорный ареал Сабрины. К врачу Щеглову явилась пациентка с жалобой на мужа - увядает дескать мужчина не по дням, а по часам! Скучно жить с ним стало. Врач уточняет: чем кормите страдальца? Жена отвечает: "Утром - картофельный кисель, в обед - картошка в мундирах, на ужин - картофельные аладушки". "Ну!.. - скорбно потянул Щегол. - От крахмала только воротнички стоят, но не пенис"! Приговор был простым, но категоричным: "Мужика необходимо кормить мясом"!
Муза листала иллюстрации скульптурного творчества корифеев советских изящных искусств и все больше и больше убеждалась в справедливости другой сергеевской гипотезы: на чистые русские фамилии плохо наслаивается татарская лексика, проще говоря, - матершина не рифмуется с такими фамилиями, как Федоров, Иванов, Сергеев, Петров и так далее. А вот с фамилиями и именами иноверцев рифма уживается охотнее. К примеру: "Шуняк мудак, Калабутин - жопутин" и так далее. Бывают и другие параллели: "Атаян - интриган, Какан - хулиган" и так далее.
- Сабринок, ты же понимаешь, - продолжала Муза, отчаянно жестикулируя и сверкая своими глазастыми агатами, - что Сергеев не был бы Сергеевым, если бы на последок не подарил аспирантам, народу свой какой-нибудь легендарный стих, выходящий, безусловно, за рамки приличия. И вот аудитория затаила дыхание в ожидании восторга пошлости. В аудитории вершилась комедия на типичный, пьяный, российский манер: вещал профессор, воспринимали аспиранты - будущие столпы отечественной науки. Аудитория была полностью медицинская, а значит искушенная и развращенная. Занятия же в аспирантуре при клинических кафедрах, вообще, расковывают медика до бесконечности, границы которой не определяются даже математически. Я попробую привести тебе по памяти, так называемый, Сонет вульгарно-эпический.
День обычный:
Там решается проблема,
субботний, осенний
но любви грозит измена!
вслед грядет воскресенье.
Исписал твой Сашка
Зарумянились щеки
ни одну бумажку.
у моей, волоокой!
С головой ушел в науку,
Кровь призывно бурлит,
полюбил немую суку.
бодро сердце стучит.
Боже, милый, помоги:
Мысли властно и смело
от науки отврати,
будоражат все тело.
сбей с занудного пути.
От желаний мирских,
Лысый, милый дуралей,
ожиданий людских
возвращайся поскорей
наливается грудь
в лоно влажное любви,
и уже не вздохнуть.
где мы вместе, визави,
Не унять червячок,
наслаждались, как могли.
занемел мозжечок.
Нет предела совершенству!
Похоть бродит меж ног
Горе - глупому лишенцу!
и нудит бугорок.
Мы разгоним тучу-скуку,
Эстроген не уснет
но применим не науку:
увлекает, зовет!
отдадим дань мазохизму,
Только суженый твой
и восточному садизму.
не спешит на покой:
Завершим все остракизмом
за компьютером он
компульсивным, ксенофобным!
постигает закон.
В общем, милый, приходи
У них камерный процесс,
и "прибор" с собой возьми!
а, точнее, то - инцест!
Все ко мне ведут пути!
- Сабринок, твой благоверный был, безусловно, артистом - ему, почти как воздух, требовались аплодисменты, особенно тогда, когда он пребывал в нетрезвом состоянии. Он их и получил с перебором на той лекции. Подозреваю, что и от раскованных поклонниц, "не знающих ни страха, ни упрека", у него не было отбоя: "Ничто жизненное нам не чуждо"! Но затем Сергеев был вызван в ректорат института, где его и ознакомили с творчеством администраторов-моралистов. Как не хлопай глазами, не мычи междометия, но пришлось "растлителю молодых душ" расписаться в приказе о вынесении строгого выговора за нарушение педагогической этики.
- Вот, так-то, Сабринок, - продолжала зловредная Муза, - бичевали твоего анархиста, актера-неудачника. Так стоит ли, милая, удивляться каким-то там подтвержденным или неподтвержденным половым связям великого комика-трагика. Любой театр мира с радостью распахнул бы перед ним двери своих грим-уборных!, но вот решились бы они выпустить его на сцену - вопрос сложный.
На этой пафосной ноте Муза остановилась, - пора было контролировать результаты отвлекающей и рациональной психотерапии. Требовалось включение маленьких тестов. Муза улавливала положительные изменения у подруги: не было слез на кончике носа, исчезли нотки дребезжащего негодования в голосе, взгляд помягчел и погрустнел, выдавил из себя категоричность. Но еще рано было праздновать полную победу. Это подтвердил следующий вопрос Сабрины:
- Музочка, в унисон тебе подам голос: роясь в архиве Сергеева все время натыкаюсь на свидетельства блудливости. Вот, хотя бы следующий стишок:
Волшебница Рая
И имя заветное Рая
на Первое Мая
тащило от края,
явилась подарком
в объятия Рая.
посланцем из Рая
Но, псом завывая,
Стесняясь, немея,
старуха с косою
ты, дивная фея,
металась, стеная,
одежду снимая,
у кромки постели,
себя оголяя,
над похотью Рая,
чудесные песни
когда мы в круженье
Орфея вдыхала.
весеннего Мая,
Освоившись скоро,
себя не жалея,
меня ободряла,
Ласкала и мордой
про все забывая,
Греху отдавались
к груди прижимала.
у края манящего Рая!
- Музочка, пойми меня правильно - он не должен был, не имел никакого права писать такие стихи другой женщине. Эти стихи только для меня, если он, конечно, не врал, говоря мне о своей любви!
Муза задумалась: необходимо было выкручиваться. Этот поэт-повеса наследил словом предостаточно и ушел с миром не весть куда, но спасать-то придется мать его наследника. Муза поняла, что без обходных и отвлекающих маневров не обойтись: