Вечное Пламя (ЛП)

Когда до леса оставалось всего два уровня, дым уже был настолько густым, что свет мха, рассеиваясь в нем, превращался в красную дымку, которая мешала ориентироваться. Тамара с трудом видела на дюжину поступей впереди себя; с тем же успехом можно было разослать приглашения для желающих устроить им засаду. Жар становился практически осязаем, а Карло едва успел оправиться от последнего приступа гипертермии. Когда он начал пошатываться, и ему стало все труднее держаться за свою веревку, Карла, наконец, сумела уговорить его не идти дальше.

– Если мы на таком расстоянии едва держимся, – сказала она, – представь, каково было внутри самого зала. Древесники бы не выжили. С этим мы ничего не сможем поделать.

Тамара уже давно пришла к этому выводу, но старалась не думать о последствиях. Кто теперь станет голосовать за продолжение исследований? Кто захочет поддержать подобный проект, когда людей до сих пугают отчеты о вскрытии обезображенных древесников – даже с учетом запоздалого опровержения со стороны Карлы, – а решить вопрос путем проведения новых испытаний на животных уже не представляется возможным?

Каюта Карлы была недалеко. Тамара посоветовала им двоим там отдохнуть, а когда сама вызвалась добровольцем, чтобы их покараулить, Патриция и Ада предложили составить ей компанию.

Они развернулись и снова направились вверх по оси сквозь дым, который приставал к их коже. Болезнь, поразившая древесников, была выжжена огнем прежде, чем успела распространиться. Тамаре был знаком этот запах истребления.

***

– Мы не можем этого так оставить! – гневно заявила Патриция. – Мы должны отплатить им той же монетой!

Тамара указал рукой на свой тимпан. Карла и Карло спали в соседней комнате.

– А как же твоя полиция, которую должен назначить Совет? – язвительно ответила Ада. – Теперь ты хочешь сжечь несколько ферм? Или будешь просто похищать случайных прохожих?

Патриция нахмурилась.

– Конечно нет. Но мы должны показать им, что бывает с теми, кто пытается победить на выборах при помощи силы. Мы должны придумать, как им навредить.

– Войны во имя мести даже нашим предкам дались тяжело, – сказала Ада. – А у нас нет такого запаса прочности, как у культуры целой планеты. Если люди начнут отвечать насилием на насилие, то через год от нас ничего не останется.

В этом Тамара не сомневалась. Мысль, что в будущем образ мышления ее отца может снова занять главенствующее место, выводила ее из себя – но это не лишило ее рассудка. Каким бы ни был конфликт, Бесподобная не смогла бы пережить его эскалацию. Рано или поздно Совет найдет тех, кто понесет наказание за похищения и пожары, а ей ничего не остается, кроме как смириться с этим исходом.

Патриция, не в силах оставить все, как есть, возбужденно раскачивалась на веревке вперед-назад.

– Никакого насилия, – наконец, сказала она. – Но мы все еще можем их задеть. У нас есть кое-что, чего они боятся больше всего на свете.

– Для меня лично это загадка, – призналась Ада.

Тамара поняла.

– У нас все еще есть записи, – сказала она. – Мы могли бы провести еще один эксперимент – прежде, чем пройдет голосование, и Совет запретит дальнейшие исследования.

– Ты хочешь провести эксперимент в меньшем масштабе – заменить древесников полевками? – спросила Ада.

– Наоборот, в большем, – поправила ее Патриция. – Нам нужно, чтобы женщина родила ребенка, до голосования. Чтобы доказать, что метод работает; чтобы доказать, что он безопасен. Показать всей горе, что это действительно возможно.

Ада после этих слов умолкла. Умолкли все трое. Тамара глазела на стену, изумляясь пропасти, отделявшей радость, которую она ощущала, представляя себе реакцию похитителей и поджигателей на первые слухи о подобном происшествии, от подсознательного чувства паники, которое охватывало ее при мысли о том, какую цену придется заплатить, чтобы воплотить эти слухи в реальность.

– Я сделаю это, если придется, – сказала Патриция.

– Ты слишком молода, – отрезала Тамара.

– Что – вы думаете, я еще не достигла детородного возраста?

– Я имею в виду, что ты слишком молода, чтобы так рисковать.

– Кому-то нужно быть первым, – ответила Патриция. – Испытаний на древесниках больше не будет. Кому-то придется взять на себя этот риск и выяснить, безопасна ли эта процедура для женщин.

– Если доброволец и найдется, то это должна быть соло, – сказала Ада. – За один день с таким решением не смирится ни один ко: нельзя же просто взять и сказать мужчине, что ему придется отказаться от планов стать отцом в привычном понимании – без предупреждения и заранее не обсудив. Никто с этим не согласится, да и требовать от них такого согласия было бы нечестно.

Тамара была согласна.

– Такое решение никому не дастся легко, а найти пару, которая смогла бы достичь согласия в этом вопросе до проведения выборов, просто невозможно.

Патриция странно посмотрела на нее, и в ее взгляде промелькнуло нечто большее, чем простое негодование из-за конкретной формулировки закона.

– Я бы на это согласилась, но у меня больше нет нормы, – сказала Тамара. – Я не могу подарить жизнь своей дочери, если мне будет нечем ее кормить.

Патриция замешкалась, но затем отодвинула свою сдержанность на второй план.

– По договору о раздельном проживании ваши дети ничего не получат? – спросила она.

– Верно, – ответила Тамара. – Вся норма перейдет по наследству детям моего ко.

– Что, если я передам вам двенадцатую часть своей нормы? – предложила Патриция.

Тамара подняла руку.

– Ты не можешь морить голодом своих потомков, это несправедливо –

– Я никого не станут морить голодом, – настаивала Патриция. – Если метод сработает, численность населения упадет. Теперь никто не может позволить себе раздаривать дробные нормы для третьего и четвертого ребенка – что, конечно, печально, но в этом есть своя безжалостная логика. Но совсем другое дело – передать часть нормы единственному ребенку женщины.

– Она права, – сказала Ада. – Я тоже отдам тебе двенадцатую часть. И сообщу стольким женщинам, сколько нам потребуется – если ты действительно этого хочешь.

Тамара подавила волнение усилием воли. Никто из них не пытался загнать ее в угол; они просто поверили ей на слово. Стоило ей сказать нет, и на этом бы все закончилось.

 Чего же она хотела? Она хотела победить фанатиков, которые пытались силой навязать свою волю жителям целой горы. Она хотела быть свободной от всех мужчин, считавших ее плоть своей собственностью – оберегать, контролировать и, наконец, пожать ее плоды, по своему усмотрению.

Но в то же время ей хотелось ребенка, на собственных условиях.

Она могла уступить первенство кому-нибудь другому, чтобы сначала испытать метод Карло, выяснить, не представляет ли он опасности. Но что, если точно также бы поступила каждая соло, вдова и беглянка, к которым они бы обратились с подобным предложением? До голосования оставалось четыре дня. Если все воспримут идею в штыки, шансов не останется ни у кого.

– Как думаешь, Карло на это пойдет? – спросила Тамара.

– Он и близко не готов, – ответила Ада. – Как и Макария. Просить их об этом было бы просто нечестно, и, если начистоту, то лично я бы ближайшие три череды вообще не подпускала их к операциям над живыми существами.

– Значит, остается Аманда. Я с ней ни разу не говорила. – Тамара тихо прожужжала. Неужели она и правда собирается попросить незнакомку вспороть себе живот и пронзить ее тело светом спаривающихся древесников?

– Я с ней виделась, – сказала Патриция. – В день похищения.

– Тогда тебе стоит нас познакомить, – намекнула Тамара. – Меня ее телохранители, скорее всего, не пропустят.

***

В задней комнате своей квартиры, вдали от телохранителей, Аманда вежливо выслушала Тамарин план. Но затем она стала выдвигать возражения.

– Мы знаем, как эти сигналы влияют на древесников, – сказала она. – Нам неизвестно, как они могут сказаться на самке другого вида.