Страница 6 из 6
- Но ты ж не веришь, - сказал Айк. - Я знаю, не веришь...
- Отчего же, - возразил Маккаслин. - Если вспомнить про все бывшее, жившее здесь. Про всю горячую, сильную кровь, что знала жизнь и радость, прежде чем впитаться в эту землю. И горе знала, конечно, и муки, но они окупаются, даже с избытком, и ведь, в конце концов, ты не обязан длить то, что считаешь мукой; ты всегда волен положить ему конец. И ведь даже мучиться и горевать лучше, чем вовсе не быть; одно только бесчестье горше смерти. Однако вечно жить нельзя, и жизнь всегда кончается гораздо раньше, чем исчерпаешь ее возможности. И вот все это жившее должно же где-то быть, не для того ж оно придумано и создано, чтобы на свалку. Притом земля неглубока: копай - и докопаешься до камня. И ей не запасать останки хочется, а вновь пускать их в ход и рост. Взгляни на желуди, на семена; последняя падаль и та не желает лежать погребенной: пучится в распаде, пока не вырвется опять на свет и воздух - в извечной жажде солнца. А там, - на момент рука Маккаслина очертилась на фоне окна, указала на вымыто, льдисто блестевшие звезды (глаза уже привыкли к темноте), - там они ненадобны. Да и потянет ли туда скитаться, когда мало были на земле, когда и здесь просторно и . столько еще мест сохранилось нетронутых, где их земная кровь жила и тешилась, покуда была кровью?
- А нам они все нужны, - проговорил Айк. - Чтоб с нами... Здесь хватит места им и нам.
- Верно, - одобрил Маккаслин. - Пускай бесплотны, не отбрасывают тени...
- Да я ж видел его! - крикнул мальчик. - Видел!
- Спокойно, - сказал Маккаслин и коснулся мальчишьего бока рукой. Спокойно. Знаю, что видел. Я сам однажды видел. Сэм водил меня туда, когда я добыл первого оленя.