Туда отсюда не попасть

Огден Нэш оставил обширное наследие – более трех десятков книг. Назову самые известные сборники: «Суровые строки» (Hard Lines, 1931); «Без педалей» (Free Wheeling, 1931); «Безмятежные дни» (Happy Days, 1933); «Тропа утех» (The Primrose Path, 1935); «Цветник стихов для непослушных родителей» (The Bad Parents’ Garden of Verse, 1936); «Я здесь и сам чужой» (I’m a Stranger Here Myself, 1938); «Благие намерения» (Good Intentions, 1942); «Наперекор» (Versus, 1949); «Отдельная столовая» (The Private Dining Room, 1953); «Туда отсюда не попасть» (You Can’t Get There from Here, 1957); «Все, кроме нас с тобой» (Everyone But Thee and Me, 1962); «Ветряные мельницы что-то не кончаются» (There’s Always Another Windmill, 1968); и наконец последний составленный самим автором сборник – «И лежа лает старый пес» (The Old Dog Barks Backwards, 1972). Параллельно издавались итоговые и тематические однотомники, в том числе «Знакомое лицо» (The Face Is Familiar, 1940), «Так много лет назад» (Many Long Years Ago, 1945), «Семейный сбор» (Family Reunion, 1950), «Свидетельство о браке» (Marriage Lines, 1964) и другие. Для большой антологии (Verses from 1929 On, 1959) Нэш отобрал и заново отредактировал около восьмисот стихотворений из шести сборников. В 1975 году вышел в свет объемистый том с цитированным выше предисловием Арчибальда Мак-лиша – «Я рад, что я успел» (I Wouldn’t Have Missed It). В качестве названия здесь использована концовка стихотворения, где поэт прощается с собственным прошлым:

С середины 40-х годов прошлого века стихи Огдена Нэша регулярно включались в различные антологии. Сам он, любитель и знаток англоязычной поэзии для детей, имеющей богатейшие традиции, объединил под двумя обложками самые популярные, хрестоматийные детские стихи – «Луна светила словно днем» (The Moon Is Shining Bright As Day, 1953) и «Каждый должен это знать» (Everybody Ought to Know, 1961). Его собственные детские книжки (около двадцати названий!) выходили вплоть до 1968 года.

До последних дней жизни Нэш продолжал активно работать. Он стал сотрудничать с радио и телевидением, написал великолепные стихи к «Карнавалу животных» Сен-Санса (на виниловой пластинке их читает Ноэль Кауэрд) и тексты песен для двух музыкальных телевизионных постановок: «Петя и волк» Прокофьева и «Ученик чародея» Дюка. Проектов было много…

Творчество Нэша в США не забывается: его стихи переиздаются, его имя продолжает жить, и главную роль в его сегодняшней известности играют дочери и наследницы поэта, Линелл Смит и Изабел Эберштадт (вдова Нэша, Франсез, скончалась в 1994 году, сохранив до преклонного возраста аристократическую стать и красоту). Дочери в молодости пробовали свои силы в литературе, а Линелл иллюстрировала детские книги отца. За подготовленным ими обеими капитальным изданием 1975 года последовали еще по меньшей мере семь сборников; в них вошли и не печатавшиеся ранее стихи. В 1990 году Линелл составила и выпустила «семейный альбом» – письма Нэша к жене и дочерям. Архив поэта приобрел Техасский университет (г. Остин); материалы архива активно обрабатываются и публикуются. Появились два солидных исследования, которые содержат подробнейший анализ творчества Нэша и ценный биографический материал: David Stuart, The Life and Rhymes of Ogden Nash (Lanham, New York, Oxford, 2000); Douglas M. Parker, Ogden Nash: The Life and Work of America’s Laureate of Light Verse (Chicago, 2005). К столетию Огдена Нэша в США была выпущена почтовая марка; вокруг портрета автора уместилось целых шесть его стихотворных миниатюр – их можно прочесть через лупу.

В названии своей последней книги, увидевшей свет уже посмертно, Нэш использовал двустишие Роберта Фроста «Жизненный срок» (“The Span of Life”):

Издатель этой книги писал: «В течение четырех десятилетий Огден Нэш был в числе самых проницательных летописцев американской жизни XX века, чьи свидетельства поистине бесценны; его острая наблюдательность, неподражаемый юмор, трезвость суждений и оценок всегда находили отклик у читателей разных поколений…» И далее приводились слова критика: «Нэш говорит для всех и за всех. В этом ключ к его неувядающей популярности. Он поэт обыденного и вечного. Он пишет о событиях вполне заурядных, свидетелями или участниками которых ежедневно становимся мы сами, но, пропуская их через призму своей поэтической наблюдательности, высвечивает для нас опыт „среднего человека“ с ясностью, на какую способен он один. Мы смеемся, читая его стихи, не потому, что они смешны – хотя, видит бог, они смешны, и еще как! – но главным образом потому, что узнаём в них себя…»

Здесь четко обозначены две существенные особенности творчества Нэша. Во-первых, это неисчерпаемость тем, охватывающих практически весь мир современного горожанина – героя и рупора Нэша, с которым автор, надев маску «среднего американца», максимально сближается и часто притворно отождествляется (хотя диалектика отношений «автор – читатель» у Нэша далеко не так проста, как может показаться). Во-вторых, это счастливо найденная поэтическая манера, соединившая казалось бы несоединимое: подчеркнутую прозаичность, «приземленность», откровенное пародирование прописных истин, явное дидактическое начало – и парадоксальность мысли, разнообразие гротеска, блестящую изобретательность версификатора.

Что сделал Нэш? Он произвольно удлинил стиховую строку, превратил ее практически в «безразмерную»: от начальной прописной буквы до рифмы она может растянуться на три-четыре строчки печатного текста. При этом конструкция таких строк-предложений необычайно прочна: обладая синтаксической завершенностью, они скреплены отчетливым внутренним ритмом (который нередко поддерживается добавочными созвучиями внутри строки), а самое главное – связаны попарно рифмой, у которой есть оба свойства, необходимые хорошей современной рифме: точность и неожиданность. Нэш ввел в свои двустишия, как пишет Л. Унтермейер, «…неслыханно смелые и даже безответственные рифмы. Вместо того чтобы угождать читателю, привыкшему к традиционной соразмерности и благозвучию, Нэш обрушил на публику каскад эпатажа. Он соединял рифмой слова, которые прежде не были даже отдаленно знакомы друг с другом и которые приходилось вытягивать или подреза́ть, чтобы подогнать их окончательно, – но эти невиданные рифмы оказались живыми, сразу запоминались, их хотелось цитировать…». Нэш полагал, что при сравнительно малом количестве рифм в общем объеме стихотворения они должны строиться на предельном звуковом и зрительном подобии, и ради этого играючи жертвовал правилами грамматики и орфографии, сдвигая ударение с законного места, переиначивая привычный облик слов, дробя их на части или сливая, и засыпа́л читателя загадками. Вот несколько примеров из множества: analyzing – tanalizing (вместо tantalizing), bottom – ottom (autumn), luncheon – duncheon (dungeon), liar – inquiar (inquire), deforested – exhorested (exhausted), thoughts – shoughts (shorts), Buddha – shuddha (should do), Gospel – pospel (possible), faucets – causets (corsets), a

Нэш писал не только в своей особой манере: у него немало стихов внешне привычных, метризованных по всем правилам, но еще более концентрированных, брызжущих виртуозной словесной игрой, которая заставляет вспомнить его предшественников – великих англичан Лира, Кэрролла, Гилберта – или его старшего современника Беллока: присущее им всем сочетание рациональности с элементом абсурда (common sense and uncommon nonsense) характерно и для Нэша. Он любил пятистрочный лимерик – стихотворную форму, которую обессмертил Лир, – и включил в сборник 1968 года целый раздел остроумных подражаний классику, озаглавив его пародийной цитатой:“How Pleasant to Ape Mr. Lear”. Замечательны и другие его короткие стихи, в частности четверостишия, составившие бестиарий, и бесчисленные виртуозные миниатюры, практически непереводимые. (Впрочем, этого поэта и вообще можно только пытаться переводить – с большей или меньшей степенью приближения к смыслу и духу: по-настоящему Нэшу повезло в Польше, где в 60-е годы прошлого века его переводил и печатал в журнале «Пшекруй» талантливейший и удивительно с ним созвучный Людвик Ежи Керн.)